Кстати, лысый собеседник моего начальства пожирает меня глазами. Вежливо улыбаюсь в ответ. Таких же обидеть — ни-ни! Ибо натура у них хрупкая и нежная, несмотря на уголовное прошлое чуть ли не у половины собравшихся. Кто-то не так посмотрел — и трагедия почище шекспировской! Потом начинают искать виноватых. Какая зараза испортила отношения с Иван Иванычем? А подать ее сюда!
Но шеф, хоть и не спит со мной, все равно ведет себя как редкий собственник. Он приобнимает меня за талию и едва слышно бормочет на ухо:
— Я думаю, Нина, вы здесь уже не нужны. Можете потихоньку исчезнуть. Боюсь, здесь слишком много нетрезвых мужчин, которым захочется показать удаль свою молодецкую в вашем присутствии. А мне только этого не хватает. Поэтому тихо-тихо — и на выход.
Я киваю, посылаю лысому еще одну улыбку, и двигаюсь в сторону выхода.
Со стороны все выглядит так, как будто начальник дал своей секретарше указание интимного характера. Все в порядке вещей. Подавляющее большинство здесь присутствующих, или, по крайней мере, та часть, которая наблюдала эту сцену, наверняка решила, что мужчине приспичило удовлетворить свои самцовые потребности и сейчас он так же незаметно проследует за мной.
Возле двери сталкиваюсь с Глебом.
— Ты случайно здесь оказался или следишь за мной?
— Не слежу, а наблюдаю.
— Не вижу принципиальной разницы.
— Слежка имеет определенную цель, а наблюдение — не всегда.
— Ну ты завернул!
— Умею.
Он подхватывает меня под руку и увлекает на улицу.
— Надеюсь, я не компрометирую тебя в глазах твоего начальства?
Я вздыхаю:
— Меня вообще сложно скомпрометировать, Глеб. А теперь скажи мне, если ты действительно не замышлял ничего похабного в мой адрес, чего же ты со мной идешь?
— Провожаю тебя до дома. Можно было бы вызвать такси, но в это время оно пока приедет…
— Не нужно такси, — отмахиваюсь я. — Я живу недалеко. И провожать меня не надо, сама доберусь.
— Я бы на твоем месте не был столь самоуверенной, — улыбается он. — А у меня есть отвратительная привычка: если я что-то решил, то довожу задуманное до конца. И сейчас я решил довести тебя до дома.
— А я, может, домой не хочу!
— Тогда мы с тобой вместе прогуляемся.
И вот сейчас самое время сказать твердое "нет", но… Что-то останавливает меня. Что? Сама не понимаю. Нет такого разумного объяснения поступкам, когда невозможно произнести "нет". А даже если и произнести, то вряд ли оно прозвучит убедительно.
Мы идем вместе на набережную и долго-долго ходим там, и наши слова растворяются в ночном мраке, и смысл их исчезает где-то там, вне времени и пространства. Потому что есть та тонкая грань, за которой разговор перестает быть просто разговором и превращается в прелюдию к любви. И прелюдия эта звучит во мне дивной музыкой, и ее звук нарастает все громче и громче, заглушая голос рассудка. Хотя какой тут голос…
Мы заходим в супермаркет. Как мы оказались радом с ним и почему мы туда идем? Я не знаю. Я отдаюсь на волю течения, и оно несет меня куда-то далеко-далеко, и в то же время — совсем близко.
— Что ты будешь пить?
— Опять пить?
— Обязательно, — усмехается он. — Я просто настаиваю на этом.
Сам спросил, сам нарвался. Я обвожу глазами полки со спиртным и решительно указываю пальцем на бутылку "Dom Perignon":
— Женщина хочет вина!
— Чтобы не остаться невинной, — бормочет он в сторону, но я его прекрасно слышу. В трезвом состоянии он, возможно, получил бы от меня пощечину за этот каламбур. Но я радостно смеюсь:
— А вы затейник, юноша! Ради красного словца…
— Ламца-дрица-гоп-ца-ца, — подхватывает он.
Бутылку мы откупориваем прямо на скамейке напротив супермаркета.
— А где хрустальные бокалы? — Притворно возмущаюсь я.
И вот тут происходит то событие, которое ломает все сомнения. Иногда одним поступком можно склонить чашу весов на ту сторону, когда женщина уже не может сопротивляться соблазну. Поступок этот может быть совсем незначительным, и все же…
Он исчезает в дверях супермаркета и через минуту выходит оттуда с пакетом. Жестом фокусника он извлекает два бокала. Я на мгновение трезвею и смотрю на него гораздо внимательнее взглядом.
— Вообще-то, я пошутила.
— Вообще-то, я люблю иногда совершать безумства.
Бокалы соединяются с мелодичным звоном. И этот звук стирает весь остальной шум ночного города. А вместе с шумом стираются последние сигналы здравого смысла.
Звон разбитого стекла. Бокалы летят на землю, а я падаю в его объятия.
Все просто и естественно. И тут уже не важно, кто первый сделал шаг навстречу. И уж тем более неважно, что мы будем говорить и думать завтра.
Потому что это "завтра" наступит так нескоро…