Я не удержался и горько заплакал.
— Что случилось? — спросила зашедшая в палату незнакомая медсестра, — Чего он плачет?
— Обиделся, что другая медсестра не позволила спать одетым, — объяснила Света.
— Он вообще целыми днями ревет, — добавила Юля, — Хуже маленького.
— Не надо капризничать, — ласково сказала медсестра, присев на мою кровать, — Давай-как лучше выпьем лекарство.
Медсестра дала мне две маленькие таблетки.
— Глотай! — приказала она, протянув мне вслед за таблетками стакан с водой.
Я с трудом проглотил отвратительные таблетки.
— А теперь спи, — сказала медсестра, заботливо подтянув мне одеяло.
Пару минут она ходила по палате, раздавая всем таблетки. Убедившись, что девочки выпили лекарства, медсестра задернула шторы и быстро вышла. Я с трудом терпел сильный позыв по-маленькому. Впрочем теперь, когда Света забрала у меня трико, о туалете не могло быть и речи. "Не бежать же туда в моих детсадовских трусах" — с обидой подумал я.
— Они обычно всем после обеда дают снотворное, — хитро улыбнулась Света, выплюнув таблетку, — Не собираюсь спать. Лучше книжку почитаю.
Я сладко зевнул и повернулся на правый бок. Похоже Света была права. "Действительно снотворное" — успело мелькнуть у меня в голове перед тем, как я отключился.
Сны мои были, как обычно, довольно странными — в-основном связанными со зловещей больничной обстановкой. Правда в конце концов приснился более менее добрый сон, как мы с мамой поехали на юг. Все было, как прошлым летом: приехали к морю, сняли комнату у той же маминой знакомой… И тут выяснилось, что у нее гостила Света — та самая 14-летняя девчонка, которая больше всех цеплялась ко мне в больнице. Она оказывается была племянницей маминой знакомой.
Во мне боролись два чувства — страх и благоговение перед ослепительно красивой девчонкой. И еще было непонятно, почему все, включая маму, разговаривают со мной, как с малышом. Освоившись в квартире, мы отправились на пляж — разумеется с хозяйкой и Светой. Там мама почему-то решила раздеть меня догола.
— Какой хорошенький карапуз, — хихикала Света.
Я смущенно прикрылся между ног.
— Стесняешься стоять голышом? — засмеялась мама, — Тебе ж только два годика. В твоем возрасте детки бегают по пляжу голенькими.
— А может он не прикрывается, а трогает писюнчик, потому что хочет по-маленькому? — с улыбкой предположила Света.
— Тогда идем в кустики, — сказала мне мама.
Мама взяла меня за руку и повела к ближайшим кустам. Она была очень высокой, как и остальные взрослые — не оставляя сомнений, что я действительно превратился в двухлетнего малыша.
— Пись-пись-пись, — начала ласково приговаривать мама, присев рядом со мной на корточки, — Покажи маме, как ты умеешь пускать фонтанчик.
— Ну как успехи? — поинтересовалась подошедшая к нам Света.
Мое лицо захлестнула горячая волна стыда. Я никак не мог привыкнуть к своей новой роли и стеснялся писать даже при маме, не говоря уже о стоящей рядом с ней Свете.
— Давай, солнышко, — снова принялась ласково уговаривать меня мама, — Не надо терпеть. Я же вижу, как ты хочешь по маленькому.
Я действительно едва мог терпеть сильный позыв писать. Но самое главное, теперь, когда я стал двухлетним, это не имело никакого смысла. Малыши ведь не стесняются прилюдно ходить по-маленькому.
— Он что меня стесняется? — засмеялась Света, — Малыши в два года обычно наоборот любят демонстрировать всем, как они умеют пускать фонтанчик. Особенно мальчики.
— Ага, всего два годика, а уже стесняется, — улыбнулась мама, — Можешь отвернуться, Света?
Хихикающая Света отвернулась.
— Ну? — выжидающе посмотрела на меня мама, — Света отвернулась, так что можешь писать. Или ты свою маму тоже стесняешься?
Позыв писать стал совсем нестерпимым и я, сдавшись, пустил струйку.
— Вот так, молодец, — похвалила меня мама, — Только давай приподнимем писульку, чтобы ты не замочил себе ножки.
Было ужасно неловко, особенно когда мама приподняла мне пальцами письку. Но стыд быстро сменился другим чувством — теплоты и заботы. Я как будто растворился в маминой доброте. Я уже целую вечность не испытывал такого прилива любви. Вот оно, оказывается, как классно быть маленьким.
С этим чувством я и проснулся. Меня переполняли теплота, любовь, и огромное облегчение. Впрочем теплота была какой-то странной — неудобной и мокрой. "И почему она только в одном месте?" — с недоумением подумал я и в следующее мгновение с ужасом догадался, что произошло.
Я открыл глаза и осторожно оглянулся по сторонам. Все девчонки в палате уже проснулись. Впрочем пока, к счастью, никто не догадался, что я описался — толстое одеяло все хорошо скрывало. "Что делать?" — в панике подумал я и решил лежать в постели. В конце концов это больница и здесь приветствуется постельный режим.
Девчонки оделись и начали покидать палату. "Идут в столовую" — догадался я, вспомнив, что после дневного сна был полдник.
— А ты чего до сих пор не встал? — обратилась ко мне зашедшая в палату Лена.
Я смущенно отвернулся.
— Не слышал, что тебе сказали? — строго посмотрела на меня медсестра, — Вставай и иди полдникать.
Лена подошла к моей кровати и рывком сдернула с меня одеяло.
— Батюшки! — изумленно воскликнула она, — Да ты ж описался!
— Ага, вся постель мокрая, — улыбнулась проходившая мимо Наташа.
Возле моей кровати начала быстро собираться толпа. Даже девчонки, успевшие выйти в коридор, вернулись назад в палату после того, как Наташа позвала их посмотреть, как я описался. Лежа перед всеми в мокрых трусах, мне хотелось провалиться под землю от стыда.
— Ничего себе! — усмехнулась Юля, — Он что из вредности это сделал?
— Наверно и дома до сих пор писает в постель, — насмешливо сказала Света.
Все девочки принялись хихикать.
— Как не стыдно, — улыбнулась Анжелла, — Такой большой мальчик и описался.
Я ожидал, что медсестра тоже начнет меня стыдить, но Лена просто спросила, есть ли у меня запасные трусы.