Дендрик

Ромку я знаю давно. Еще будучи призывником, гуляя с собакой, я приметил в своем дворе светловолосого первоклашку в сопровождении молодого, красивого и вечно резвящегося ризеншнауцера. Мальчишка был не по годам развит. Читал в то время модного Дрюона с его проклятыми королями и удивительно зрело рассуждал на вечные темы любви, преданности и измены. Меня в этих дрюоновских книжках волновал только казненный в задницу Эдуард Второй, но говорить об этом с первоклассником не хотелось. Мы часто встречались во дворе, я в очередной раз издевался над Ромкой по поводу того, что мой пес был его тезкой, и он, обиженный уходил в другой двор. О чем, спрашивается, мы тогда могли говорить?

Прошло десять лет. В один из своих частых приездов в Москву я встретил его во дворе. Все было, как и десять лет назад, только ризеншнауцер успел стать за это время дряхлым и мерзким кобелем, а Ромка — юным красивым парнем. Светлая челка упала на лоб, когда он отнимал у пса палку. Круглая попочка в обтягивающих джинсах не могла волновать только его дурного кобеля. Отобрав палку, Ромка выпрямился и посмотрел на меня глазами цвета морской волны. Прищурился, чтобы лучше рассмотреть. Было видно: он копошится в памяти, пытаясь извлечь из нее недр мой образ давней давности. По его мягкой улыбке я понял, что ему удалось вспомнить и Дрюона, и наши рассуждения о любви и смысле жизни. Да и меня заодно. Он обнажил белоснежные зубы и протянул руку.

Я: Привет!

Он: Привет!

Я: Давно не виделись.

Он: Да, давно не виделись.

Я: Пошли в лес.

Он: Пошли.

Я: Подожди, я только за тезкой твоим сбегаю.

Он: А ты не меняешься.

Я: Зато ты меняешься.

Мы в лесу. Вернее, в Измайловском парке. Углубляемся. Псы резвятся, совсем как молодые, то скрываясь в дебрях, то внезапно появляясь с другой стороны, постоянно меня пугая. Мы молчим. Ромка все время озирается по сторонам. А там ничего интересного — кругом деревья. Я пытаюсь поймать его взгляд, но он не смотрит вперед. Поэтому и натыкается на моего Ромку.

Я: Э-э, ты осторожней, другана моего старого зашибешь!

Он: Извините. Оба.

Пауза. А потом:

— Дим, а хочешь, я познакомлю тебя со своим лучшим другом?

Я: С ризеном твоим я уже знаком. Большую часть жизни… Его…

Он (перебивая): Да нет, не с ним.

Я (с интересом): Ну.

Мы сворачиваем на другую, более узкую тропинку. Я все гадаю, где ж здесь друзья-то могут быть. Ромка останавливается около старого большого дуба.

Он: Привет!

Я: Привет!

Он: Да я не тебе.

Я: А кому?

Он (кивая на дуб): Ему.

Я: Та-ак, приехали. Это он, что ль, твой лучший друг?

Он: Да.

Я: В детстве я тоже любил абрикосовое дерево в саду у бабки. Но это из-за вкусных абрикосок. А ты, что, желуди… того…

Он: Нет, ты не понимаешь. Он… он не просто мой друг… Мы любим друг друга…

Я (повторяясь): Та-ак. Ладно, когда ты его — это понятно… почти,.. но он-то… Он, что, тебе сам об этом сказал?

Он: Ты опять неудачно пытаешься пошутить. Я чувствую это.

Ромка обнимает дерево, прижимается к нему грудью, упирается лбом в толстую кору и закрывает глаза. Я стою, глядя на всю эту порнуху, не в силах издавать звуки. Как полуживой магазинный карп, ловлю ртом воздух. Ризеншнауцер, видимо, не в первый и даже не в сотый раз пришедший на это место, преспокойно укладывается неподалеку. Мой пес где-то шляется, но сейчас он меня совершенно не волнует. Ромка (тот, который человек) не меняет своего положения.

Я: Ты что там, медитируешь?

Добавить комментарий