Я лишь молчал, купаясь в идущих от девчонки эманациях. Ощущения были опьяняющими.
— Знаешь, чего мне: иногда: хочется? — Она опустила взгляд и тут же снова подняла его на меня. — Одна из тех грязных фантазий, о которых ты писал в своём письме: то, о чём я часто фантазирую, но никогда никому бы не сказала.
Глаза Насти блестели как два ёлочных шарика.
— Чтобы осуществить подобное, необходимо: доверие.
Молча глядя на Настю, я задался про себя вопросом, что же за фантазию она составила в уме. Что-то невероятно извращённое, вроде совокупления под музыку со всеми тараканами в квартире?
— Никаких: особых заворотов, — шепнула она. Словно прочтя мои мысли. — Никаких специальных цепей. Или крапивных стеблей. Всё предельно примитивно. Именно поэтому я бы никому никогда о том не сказала.
Она чуть переступила с ноги на ногу. Пристально глядя на меня, облизнула губы.
— Допрос. Пытка пленницы, нагой, прикованной наручниками за руки и за ноги, раскоряченной в непристойной позе. Ты: скажи. Тебе когда-нибудь хотелось этого?
— Да, — с выдохом вылетело из меня.
Настя полуобернулась в сторону ближайшего растительного горшка, встав ко мне в профиль и поставив мысок туфли на краешек горшка таким образом, что колено её изогнулось.
Проведя рукой по колену до самого края платья, не остановила ладонь и позволила подолу задраться под её действием.
— Применение паяльника, — произнесла она, пряча от меня глаза и проводя ладонью по вышеозначенному маршруту ещё раз. — Самое вульгарное, самое пошлое из всех пыточных применений, которое только может придумать мужской мозг.
Есть ли у неё под колготами бельё?
— Минуту. — Я с трудом оторвался от зрелища. — Паяльник, это:
— Именно.
На её зарумянившемся лице вновь на миг возникла странно-неловкая улыбка — то ли самоирония, то ли стыд, то ли мазохизм — и тут же исчезла.
— Пленница, скованная по рукам и ногам, — нерешительно произнесла Настя, смущённо переплетая пальцы рук между собой. — Нагая, с замотанным скотчем ртом и с включенным паяльником между ног: совершенно беспомощная. Правда, паяльник чуть подремонтирован, чтобы нагреваться медленней обычного.
Настя уронила взгляд и тут же вновь подняла его.
— Ей останется лишь: — она сглотнула слюну, — полагаться на милость палача. С ужасом ощущая свою беспомощность: надеясь, что металл покинет её лоно раньше, чем: в нежных тканях произойдёт ожог или: или обугливание.
От таких перспектив, хотя касающихся и не меня, мне стало несколько дурновато.
— А как я определю, что происходит?
Кажется, в горле у меня пересохло.
— Никак.
Девушка со страдальчески-умиротворённым взглядом смотрела прямо мне в глаза.
— В этом и суть. Как извлечь его: не слишком рано: и не чересчур поздно. Тебе можно доверять?
Она взмахнула ресницами.
По голове моей прошли мурашки. Мне стало ясно… я имею дело не просто с мазохисткой, а с самой натуральной сумасшедшей.
Её заводит боль.
Её заводит риск.
Она перепробовала, в рамках этих извратов, вероятно, всё или практически всё. Теперь она ставит на карту никак не меньшее, чем свои внутренние органы, только для того, чтобы завестись от осознания, что вся судьба её в руках у малознакомого чудака.
И пусть она сколько угодно спрашивает "Тебе можно доверять?" — делая вид, что узрела во мне достойную доверия силу, — в действительности её заводит нечто совершенно иное.
То, что мне нельзя доверять.
Я заглядываю прямо в её сверкающие, подобно двум чуть-чуть подтаявшим сосулькам, серовато-голубоватые очи.
— Как своим глазам.
Ты ведь желаешь услышать от меня именно это?
Вновь взмахнув своими очаровательными пушистыми ресницами, одарив меня всё той же полусмущённой и при этом уже содержащей некий провоцирующе-искушающий подтекст улыбкой, Настя не спеша обращается к двери. Следуя за ней из комнаты в комнату, я ловлю себя на том, что не отвожу взгляда от её плавно покачивающихся бёдер, словно загипнотизированный, введённый в транс этим мерным покачиванием и прикованный невидимой цепью к этой девушке и к её манящим ягодицам.
Замирает Настя лишь у широкой лежачей деревянной доски с несколькими торчащими из неё в разных местах дуговыми металлическими полукружиями.
Она поворачивается.