— Значит… что получается? Получается, что наше знакомство по-настоящему — по-мужски — не состоится… отменяется наше знакомство? Так?
Понимая, что Артём уже вполне конкретно приторчал — что никуда он уже не денется, Марат проговорил всё это с одной-единственной целью: вынудить Артёма хотя бы отчасти, хотя бы косвенно стать со-участником происходящего, проявить хоть какую-то инициативу со своей стороны, чтобы ему, первокурснику Артёму, не казалось, что старшекурсник Марат захотел его использовать исключительно для собственного удовольствия… в конце концов, секс на началах паритетных и секс с доминированием одного над другим — это вещи совершенно разные, и теперь Артёма мог пугать уже не сам однополый секс, а мысль о том, что в сексе этом ему, Артёму, отводится малоприятная роль быть подставляющим, дающим не по воле своей, а под давлением, по принуждению…
мало кто любит, когда его принуждают, вынуждают что-либо делать, и потому сопротивление у Артёма может разгореться с новой силой, причем сопротивляться он будет уже не сексу, а сопротивляться он будет чужой воле, вообразив, что секс этот ему не предлагается, а навязывается помимо воли его, — мысль о принуждении закономерно может трансформироваться в мысль об унижении, и тогда…
— Выходит, что друзьями — настоящими друзьями — мы не станем? — проговорил Марат, глядя Артёму в глаза.
Настроение Марата — в глазах Артёма — изменилось так неожиданно, а сами вопросы в контексте предшествующих Маратовых слов прозвучали настолько нелогично, что Артём чуть было не воскликнул "Почему?", но, вовремя спохватившись, прикусил язык, — Артёма, возбуждённого, лежащего под Маратом с гудящим от напряжения членом, раздирали противоречивые, диаметрально противоположные чувства… и, как говорится, было от чего!
Ничего подобного не ждавший и потому ничего не понявший в первые мгновения, когда Марат неожиданно навалился на него сверху, подмял его под себя, всерьёз перепугавшийся в следующие минуты, когда, наконец-то, до него дошло, ч т о и м е н н о парень-третьекурсник от него хочет, с перепугу успевший подумать-вообразить, что он попал в логово маньяка, который его, семнадцатилетнего парня, приехавшего сюда на учебу из далекого зауральского города, изнасилует и даже, быть может, убьёт, Артём, безуспешно пытаясь вырваться, вывернуться из-под вдавившегося в него возбуждённого Марата, интенсивно дёргаясь и трепыхаясь, совершенно неожиданно почувствовал, как невесть почему возникшее возбуждение помимо его воли стало нарастать, ответно разгораться в нём самом, — член Артёма, стремительно затвердевая, сам собой налился сладостным зудом, и таким же зудом заполыхало в промежности, в мышцах ануса, во всём теле…
В комнате был полумрак, Марат, обдавая лицо горячим дыханием, жарко вдавливаясь телом в тело, сладострастно тёрся своим напряженным членом о напряженный член Артёма, и Артёму было уже не страшно, а было лишь необычно, что всё это с ним, с Артёмом, происходит — что, разведя ноги, он лежит под парнем, что тела их, отделенные друг от друга лишь тонкой тканью трусов, не просто соприкасаются, а жарко, горячо вжимаются одно в другое и что всё это, вместе взятое, странным образом доставляет ему, Артёму, приятно, и даже не просто приятно, а сладко ноющее во всём теле неизбывное удовольствие, — Марат, подбивающий Артёма на секс, уже не казался Артёму насильником-маньяком, а казался ему обычным парнем… ну, то есть, обычным парнем-педиком, по ошибке вообразившим, что Артём — точно такой же педик, как и он сам… конечно же, это не так — Марат ошибся! Марат заблуждается, потому что Артём… он, Артём, совсем не такой… не такой, как Марат!
Не такой… а какой? Влажно залупившийся член в трусах у Артёма был тверд, как камень, и сладость, переполнявшая член, была такой концентрации, что ему, Артёму, уже самому хотелось… хотелось какого-то продолжения… ну, а что? Да, он не педик… ну, не педик — и что с того? Может, Марат тоже не педик — не настоязщий педик, а лишь прикалывается… ну, то есть, хочет просто перепихнуться — просто покайфовать… "вжик-вжик, и опять — мужик"… может такое быть?
Ох, как всё это было неожиданно — совершенно неожидаемо… Ещё час назад, сидя с Маратом за столом — неспешно лакомясь виноградом, Артём ни о чём таком не мог даже помыслить, ничего подобного не мог предположить, а теперь он лежал под Маратом в постели, возбуждённый, растерянный, не зная, что делать — что говорить, что отвечать… Да, он не педик! Не педик. Но если никто не узнает об этом — никто об этом не будет знать, то… в чём проблема? Можно ж побыть н е м н о ж к о педиком — типа того, что тоже приколоться… Понятно, что он никогда не согласился бы на такой секс, если б Марат предложил ему потрахаться в то время, когда они вместе шли по улице, или когда, говоря обо всём и ни о чем, сидели за столом — пили, заедая виноградом, марочное вино… точно не согласился бы!
*****
А Марат, ни о чём не спрашивая, ничего не объясняя, навалился на него, лежащего в постели, подмял его под себя, возбужденно вдавился в него горячим телом, стал бесстыдно тереться членом о член — и возникло, разгорелось помимо воли ответное возбуждение, сладким огнём переполнило тело, так что не было уже никакого желания сопротивляться… да и надо ли… надо ли сопротивляться? Если, как только что говорил Марат, трахнуться однополом формате может каждый, то… может, не стоит противиться, а надо поддаться на уговоры Марата, и — будь что будет… другие же пробуют — делают это… делают, и… неужели потом им не стыдно?!
— Потом будет стыдно… — глухо проговорил Артём, уходя от прямого ответа на вопрос, быть или не быть им "настоящими друзьями"… никогда он, Артём, не думал, что дружба между парнями должна подтверждаться или скрепляться сексом! Странные у Марата взгляды на дружбу… а может быть, ему кажется это странным потому, что у него, у Артёма, никогда не было такого — н а с т о я щ е г о — друга, а те пацаны, которых он называл друзьями, были друзьями н е н а с т о я щ и м и?
— Кому будет стыдно? — Марат, глядя Артёму в глаза, улыбнулся.
— Мне… и тебе… нам будет стыдно, — отозвался Артём, но в интонации его голоса не было никакой уверенности, так что слова его про стыд прозвучали не утвердительно, а скорее вопросительно, словно он сам сомневался в том, о чём говорит.