Голый — на голого… ощущение было совсем иное, и Артём это тут же отметил — машинально подумал, что быть под Маратом голым намного приятнее… Горячие губы Марата скользнули по шее Артёма — и это лёгкое, почти эфемерное касание жаром обжигающих губ мгновенно отозвалось во всём теле Артёма новой волной колыхнувшейся сладости, причем слаще всего было в мышцах ануса — в той самой области, которая у Артёма прочно ассоциировалась с понятием "педик"…
Ассоциация такая была объяснима: хотя сам Артём о подобном сексе никогда не помышлял, хотя на картинках, загружаемых с порносайтов, он неоднокрвтно видел, как парни в зад вставляют девчонкам, но и в школе, и во дворе пацаны, или просто прикалываясь, или друг на друга "наезжая", нередко говорили "в жопу", "в очко", "в попец", и всегда эти слова неизменно увязывались не с девчонками, а с парнями — всегда слова эти у пацанов подразумевали или секс однополый, или тех, кто сексу такому привержен…
Вот поэтому-то область ануса применительно к сексу ассоциировалась у Артёма прежде всего с понятием "педик"; конечно, в мышцах ануса сладость была и тогда, когда Артём рукодельничал, но тогда он или смотрел на девчонок, или о них, о девчонках, думал, и потому та сладость, обжигавшая мышцы ануса, не имела никакого отношения к голубизне, а теперь Артём был с парнем, был обнажен, был возбуждён, и — у него, у Артёма, именно в этой области, в туго стиснутых мышцах сфинктера, был эпицентр бушующей сладости!
Как тут было не вспомнить — не подумать: "в жопу", "в очко", "в попец"… ассоциация возникла, и снова мелькнуло в голове слово "педик", причем мелькнуло оно в голове с похабной интонацией одноклассника Владика, смачно произносившего это слово где надо и где не надо, но — в теле Артёма сейчас бушевал огонь, желание сладости было тотальным, неодолимым, и потому слово это, еще полчаса назад казавшееся Артёму едва ли не судьбоносным, на фоне полыхавшего в теле огня совершенно Артёма не тронуло; наоборот, поддаваясь безотчетному и потому совершенно искреннему порыву, Артём вновь, как это уже делал, обхватил руками Маратову спину, медленно, с осознаваемым наслаждением скользнул ладонями вниз… и — ладони замерли на пояснице Марата, словно не зная, можно ли им продвигаться дальше…
— Артёмчик… — едва слышным выдохом прошептал Марат, сладострастно стискивая, сжимая ягодицы — с наслаждением вдавливаясь своим ничем не прикрытым членом в ничем не прикрытый член Артёма.
— Я никогда так не делал… — точно так же, шепотом, отозвался Артём, и слова эти уже не прозвучала как аргумент, отрицающий саму возможность подобного… в этой фразе, а точнее, в интонации, с какой эта фраза прозвучала, было то ли признание — как свидетельство полного безоговорочного доверия, то ли было извинение за свои скользнувшие вниз руки — как отголосок ещё недавнего сопротивления… он, Артём, сам не знал, зачем он это сказал — какой смысл в слова эти он хотел вложить.
— Я это понял… — Марат, приподняв голову — глядя Артёму в глаза, улыбнулся. — Ты просто расслабься, и всё… ничего не бойся, и — всё будет классно… вот увидишь…
— Я не боюсь, — отозвался Артём, и это была правда; ну, то есть, почти правда: стыд и страх уже не доминировали ни в душе, ни в сознании, они были вытеснены ощущением удовольствия, наслаждения, бушующим в теле желанием, и только неуверенность, порождаемая незнанием, слабо тлела в душе, мешая всецело, с головой окунуться в состояние полного кайфа… впрочем, неуверенность может присутствовать в любом начинании — в любом новом деле, и потому, говоря "я не боюсь", Артём не врал.
Была неуверенность… и ещё было удивление, что всё это происходит… вот ведь как может всё повернуться! Вчера, проводив мать на вокзал — вернувшись на съёмную квартиру, где, по договоренности с хозяином, новоявленному студенту предстояло переночевать последнюю ночь, он, Артём, стоял в ванной и, сжимая в кулаке член, под струями тёплой воды с наслаждением рукодельничал, воображая, как всегда, девчонок, — ещё вчера ни о чём подобном не могло быть и речи!
Утром сегодня — и потом почти всю вторую половину дня — общаясь с Маратом, Артём несколько раз ловил себя на мысли, что с соседом по комнате ему, Артёму, явно повезло — парень по имени Марат хотя и оказался третьекурсником, но был веселым, умным и в то же время ничуть не напряжным, никаким образом не подчеркивавшим своё старшинство ни по возрасту, ни по сроку учебы, — на протяжении всего дня у Артёма о чем-то подобном ни разу не возникла даже самая отдалённая мысль! И когда они пили вино, заедая его спелым вкусным виноградом, и когда Артём вышел из душевой, и когда он ложился в постель, он, Артём, ни о чём таком не думал — ничего такого не предвидел, совершенно не предполагал!
А потом — Марат навалился сверху… и вот — он лежал под Маратом голый, возбуждённый, практически готовый познать то, о чем он никогда не задумывался… было чему удивляться!