Насколько я могу судить, речь в этой новости шла именно о той самой Татьяне Ефимовне Никитиной, которая побудила и меня применить к ней силу. Я, человек не менее уравновешенный, чем неизвестный мне дворник Смирнов, сохранил о ней воспоминание, как, наверное, о самой большой твари в моей жизни.
*****
Юлю позвала эра! И Юля, чтобы не отстать от компьютерных технологий, которые шагали вперед особенно в Японии, бросила Петю и Павла и рванула в Японию догонять прогресс. Мы все ее в этом поддерживали. Мы понимали, что Юля не рождена для семейной затхлой жизни прошедших эпох в Синеглазке, где нет водопровода, отопления, туалета… Она — существо, устремленное в будущее. Я проводил ее в Елизово — она улетела. Вернувшись с аэродрома, я увидел первую улыбку мои сыновей: они оба, увидев меня, впервые улыбнулись. Юля этот миг пропустила. Как, впрочем, и первое сиденье, и первый шаг, и прорезывание зубов, и болезни:
Благодаря Юле, мы были не только первой семьей, у которой в доме были рулоны японской туалетной бумаги, но и мобильные телефоны. Мы созванивались несколько раз в день. С ней и друг с другом.
***
Я остался в Синеглазке с детьми один. Но я тоже работал — мне отпуск никто не предоставлял. Для мужчин в то время отпусков по уходу за детьми не существовало. Напротив, действовал агрессивный приказ Минздрава СССР о том, что выдавать больничные листы мужчинам трудоспособного возраста нельзя ни под каким предлогом: все они пьяницы. Мужчины никогда не болеют — они только пьют, и чтобы утром не идти на работу, симулируют заболевание, а на самом деле им нужен опохмел.
Я вернулся с детьми обратно на завод, в свое "помещение". Кухни там не было, но зато была теплая уборная, а на заводе — столовая. Там я мог питаться, как и прежде. Петя и Валентина Даниловна стали мотаться ко мне на завод, привозили детские смеси и меняли детские вещи на чистые. По телефону мы каждый день говорили Юле, что "у нас все хорошо, о нас не думай — работай!".
Рано утром из "помещения" я спускался в свое представительство, а с детьми до обеда сидела Вера Дмитриевна Кособокова. Ее самой тяжелой обязанностью было одеть мальчиков и вывезти во двор завода гулять. Она для этого пользовалась нашим наказанием — грузовым лифтом. Лифтеры свозили ее во двор и часа через два вздымали обратно. После обеда с детьми был снова я, а Вера Дмитриевна шла в представительство, но, если что, прибегала ко мне и сообщала экстраординарные новости. Так, однажды она прибежала ко мне и сообщила, что директора нашего Волгоградского завода убили.
В России начался передел собственности, который сменил время перехода на самофинансирование.
***
Теперь расскажу о том, что в это время творилось вокруг нас. Это тем более уместно, что я с детьми попал на производство, в самый пик тех событий.
Как-то вскоре после известия о гибели нашего директора Анатолия Игнатьевича ко мне в "помещение" примчалась Вера Дмитриевна с новым известием, что она уволена. Выяснилось, что в представительстве за моим столом уже сидит новый представитель Волгоградского рыбоконсервного завода — какая-то женщина.
— Входит и говорит: "Вы Кособокова? Вы мне тут больше не нужны, вы уволены". Я — бегом к вам.
Это сообщение выбило меня из седла. Я опешил. Раз уволена Вера Дмитриевна, то, значит, уволен и я. Тем не менее я набрался мужества и спустился в представительство.
Там за моим столом действительно сидела молодая женщина и разговаривала по моему телефону. Она сделала повелительный знак садиться на стул, стоящий перед столом, и подождать. Она говорила о поставках продукции, как заправский товаровед. Я не присел — стоял перед столом. Женщина сделала снова жест — садитесь! И продолжала разговор. Я осмотрел ее: некрасивая, но очень энергичная. Под шеей — жабо белой газовой кофточки. Черный пиджак с прямыми и острыми плечами. Стиль деловой женщины. Я испугался — и, не произнеся ни слова, вышел из комнаты. Поднялся к себе. Все, решил, мне пришел капут. Тут Вера Дмитриевна, которая опомнилась после первого шока, напала на меня с вопросами, откуда эта женщина взялась и кто ее пропустил на территорию завода?
— Я тут всех знаю, а ее никогда не видела. Где у нее мандат-то?!
А мне послышалось — "Где у нее манда-то?" , и я стал выговаривать Кособоковой, что тут дети, при детях не ругаются матом. А Петя и Паша всегда начинали плакать, если я хоть чуть-чуть нервничал. Тут они заревели хором. Наконец, до меня дошло — про мандат. Я снова спустился в представительство.
Отворил дверь — молодая женщина все еще сидела за моим столом, но по телефону уже не разговаривала. И я ее спросил, проигнорировав жест садиться на стул перед столом:
— Где у вас манда-то?
Прямо так и спросил — преодолевал страх.
Но молодая женщина не растерялась нисколько. Думаю, она прекрасно расслышала все звуки. Она спросила:
— Вы и есть Алексей Иванович? А я Татьяна Ефимовна Никитина. Вы, Алексей Иванович, уволены. Но — садитесь, поговорим обо всем по порядку.
— Кем?
— Что кем?
— Кем я уволен?
— Новыми владельцами предприятия. Не мной же.
— Откуда вы знаете?
— Я уполномочена вам об этом сообщить.