Валентина Даниловна начала становиться тещей из анекдотов с того момента, как мы с детьми уехали с Советской на заводской чердак, в "помещение". Мы уехали не только от тесноты — от опасности совершить так называемый свальный грех.
Мы жили в такой плотной атмосфере крохотной квартирки, а сексуальная энергия била из меня с такой неудержимой силой, что уехать — был наилучший вариант.
В квартирке мы в прямом смысле все время стукались боками. Но не только ими.
Валентина Даниловна в то время была отнюдь не старой женщиной. Напротив, она была в самом соку, ей было, думаю, лет 45. Она ходила дома не в чопорном костюме и не в скафандре. И я тоже. И Петя. И Юля. Одно присутствие рядом Петра возбуждало меня всякую секунду. Когда мы с Юлей на ночь залезали под стол на свой матрас, я слышал, как в соседней комнатке Петя садится на кровать. У меня вскакивал моментально. И я залезал на Юлю и ебал ее бесбашенно, я ее драл, я ее трахал, я ее рвал на куски. Она же, захваченная моей энергией, отвечала мне полной взаимностью. Она стонала, кричала, дышала, задыхаясь, так как я взваливался на нее и часто забывал, что ей просто физически тяжело меня держать, — в соседней комнатке все это было, конечно, слышно. Мой член врывался в Юлино лоно, а мысли мои были с Петей. Мои руки рвали ее грудь, драли волосы на лобке, — а все мысли были с Петей, с его упругой задницей, с его лобком, густо заросшим волосами, с его членом, который я сосал бы сейчас взахлеб. Думаю, что когда и Петя взбирался на свою жену Валентину Даниловну, то его страстью был я, который находился от него за тридевять земель, в тридесятом царстве — в соседней комнате, за тонкой дверкой, похожей на тряпичную занавеску.
Словом, так дольше продолжаться не могло. Должно было что-то случиться. Не понимаю, как мне хватило благоразумия, чтобы однажды не попытаться облапить и приласкать Валентину Даниловну, столкнувшись с ней на кухонке, в ванной, в коридорчике, у детских кроваток, которые заняли всю большую комнату. В квартирке негде было повернуться — поэтому мы постоянно друг на друга натыкались. Но если, столкнувшись с Петей, я сто раз за вечер дотрагивался до его руки, члена, попочки, бока, снова руки, то то же самое могло быть и с его женой.
Как меня удержал от этого Господь, даже не знаю. Только думаю, что и сама Валентина Даниловна была бы отнюдь не прочь попытать такого семейного счастья. Не знаю, хватило ли бы ей духу переступить роковую черту и вступить со мной в половую связь, оказавшись в одной разобранной постели с собственной дочуркой Юлей с ее вечно распаренной пизденкой и с мужем Петей, но то, что мы вдруг снялись и уехали на завод, ее раздосадовало чрезвычайно. Она была просто разгневана.
*
Началось с ее стороны какое-то вечное недолюбливание меня. Не согрешу, если скажу, что это она, которая, как челнок, сновала между Петропавловском и Токио, способствовала в конце концов нашему с Юлей разводу. Даже, может быть, это она познакомила Юлю с Юрой Кимом, которого я никогда в жизни не видел, если не считать нескольких фотографий. Его дочь Марину Юля мне сбросила, и я растил и воспитывал эту красавицу, не спрашивая, почему, собственно, родные мать и отец от нее отказались? И лишь потом узнал некоторые подробности тещиного интриганства.
В самом деле, я молчал, но меня поражало, почему Юра Ким, парень родом из Южно-Сахалинска, ни разу не навестил свою дочь Марину? Окольными путями выяснилось, что Юра, работавший в Токио от своей Южносахалинской компьютерной фирмы, глубоко сомневался, его ли это дочь. До него у Юли был роман с каким-то другим человеком, — с кем конкретно, понятия не имею. Сама Валентина Даниловна мне как-то проговорилась, что она меня с Юлей не разводила, — это Юля сама запуталась в "токийском роковом треугольнике". Вот почему Юля и прилетела в Петропавловск рожать, и оставила Марину мне. Про свое участие в том "треугольнике" Валентина Даниловна выразилась так:
— Я всегда на стороне дочери!
Вот и понимайте, как хотите. Но мне достаточно только знать, что она в том "треугольнике" была четвертой.
Интриги Валентины Даниловны привели к тому, что она, желая счастья своей дочери, сделала довольно несчастными сразу несколько человек: развела нас с Юлей, Юру Кима — с его семьей, Марину лишила родного отца, оставшегося неизвестным, овдовила при живом муже женщину с двумя детьми — бывшую жену Юры Кима и так далее. Цепочку людей, включенных в комбинацию нелюбви Валентины Даниловны ко мне, можно еще продолжить. Кто знает, сколько родственников у каждого из нас переживали за то, что с нами случилось!
Но все-таки почему она меня невзлюбила, объяснить я никак и ничем не могу. При этом она довольно самоотверженно помогала растить Петра и Павла, потом Марину. В первый год от нее зависели пеленки, памперсы, которые она горами доставляла нам из Токио (в России тогда этого не было в помине) , детское питание: Она все это привозила на завод, в Синеглазку — не считаясь с погодой. Для Марины она привозила из Токио всю одежду — от пинеток до шубок, японские игрушки, а также роботов и даже игрушечные компьютеры: Всевозможными компьютерами были завалены и Синеглазка, и "помещение". Дети умели пользоваться компьютерами с самого раннего детства, и по ним учили английский.
Думаю, что то, чем разрешилась наша семейная коллизия, было проявлением не столько характера Валентины Даниловны, сколько ее женской сущности. Обычно замужняя женщина, уверенная в себе, склонна все доводить до крайности, а всех вокруг — до белого каления. Но именно ей я обязан тем, что с середины жизни до самого зрелого возраста, в котором нахожусь сейчас, я не имею в семье женщины, — существа, столь же своеобразного, властолюбивого, капризного, своевольного, упрямого, мало предсказуемого и т. п. , как Валентина Даниловна. Имею в виду Юлю. Она пошла больше в маму, чем в папу.
Нет худа без добра: наверное, то, что мы с Юлей живем по разные стороны океана, помогает нам поддерживать добрые отношения.
Валентина же Даниловна бесится еще и из-за того, что не понимает, как "молодой мужчина" может столько лет жить один, без женщины?
Она не может себе даже представить, что "молодому человеку" , у которого есть ее муж, никакой женщины уже не нужно.
*
Я по натуре не диктатор, скорее наоборот — считаюсь с каждым высказанным мнением, и меня сильнее всего пугают люди, которые начинают командовать. Поэтому если я и глава семьи, то самый приятный из всех возможных. Недаром меня любят Петя и Паша с Мариной, а я люблю их всех.
Юлю же дети воспринимают, мне кажется, как-то неадекватно: им все время приходится объяснять, что Юля — их мама, что они ей обязаны своей жизнью. Они с ней всего лишь вежливы. И Валентина Даниловна — не последняя спица в этой колеснице. В значительной степени благодаря ей в нашей небольшой семье носится этот дух внутреннего противостояния. Она не любит меня, не в состоянии объяснить, за что и зачем. Как-то Пете она сказала, что я для Юли слишком инфантилен. Ей-то какое дело, какой я? Но в том-то и дело, что анекдотичной теще до всего есть дело, она во всем понимает.
Возможно, я раздражаю Веру Даниловну еще и потому, что как-то ни разу не вступал с ней в длительные объяснения. То, что можно назвать объяснением, случилось между нами много лет спустя, я об этом расскажу потом, в своем месте. Мои отношения с тестем и женой сложились помимо нее, и на них она не влияла. А для меня это было самое главное. Правда, она нас с Юлей развела, нашла для нее неинфантильного мужа, я за всех рад, — но с Петей развести не сумела бы никогда. Но эта славная женщина и не догадывается, что всю свою немирную энергию ей бы надо приложить именно в эту точку.
Как всякая замужняя женщина, Валентина Даниловна натура деятельная. Она многократно повторяла, как личный девиз, что свое предначертание на земле выполнила: родила дочь. Как-то я ей сказал, что это не ее дочь. Она позеленела и чуть не заорала:
— Моя! Моя!