Большой палец правой руки вовнутрь, указательный и средний левой оформляют равнобедренный треугольник сверху, небольшое движение — красотка выходит навстречу.
Боже, да она великолепна…
Если бы не священный долг завершить начатое, я бы провел оставшиеся предрассветные часы просто в созерцании. Как долбанный дзен-буддист, вперился бы в йони, и раздумывал бы над каким-нибудь бесконечным коаном… Типа, — "Как звучат эти губы, когда они целуют тебя в губы?"
Между тем, думать некогда, энтропия разогретой женщины не описана в учебниках, и я не знаю, может, чем чернее, тем быстрее остывает? Мысленно повторяю слово, так ими любимое, и об которое можно сломать язык, пытаясь выговорить его правильно. А язык нам ломать никак нельзя, он становится главным действующим лицом по ходу этой порно-пьесы.
И первый мазок кисти художника ложится на полотно…
Похоже, полёт в космосе не лишил её голоса, она вполне ощутимо стонет.
Что же, мои немного окрепшие после только что пережитого оргазма пальцы просто не могут причинить боль. Они — без костей. Они без ногтей. Они — короткие щупальца доброго осьминога, причем нужны только три, и самые опытные, если уж на то пошло.
Я разглаживаю её складочки, беру их попеременно между щупалец, слегка сжимаю, тереблю, потираю круговыми и несложными продольно-поперечными движениями. Это — не что иное, как рисование картины на самом нежном в мире полотне. Моя шершавая кисточка-язык пытается смешать и нанести равномерно розовую, тёмно-розовую и алую краски по холсту, что, конечно же, нереально, но я пытаюсь, пытаюсь… А она стонет, стонет…
Но помня о том, что это — не предварительные ласки, а попытка привести к окончанию женщину, которая уже сделала тоже самое для тебя мгновениями раньше, я начинаю действовать сильнее.
Язык — вовнутрь. Кисло. Не помню, о чем это? Скоро месячные? Недавно закончились? Какая разница… Амбра и мускус… Не уверен, но опять же, нравится звук слов…
Хочется иметь расширяющийся, утолщающийся, удлиняющийся язык, но ей, похоже, хватает. Позабыв про соседей (начальник со своей бабочкой-однодневкой дрыхнут за стеной) Мишель начинает плакать. Это уже нифига не стоны страсти, она воет в голос, я пугаюсь.
— It’s not good for you? … …
— Oh, no… Don’t stop!!!!
Повторять не надо, язык возвращается в райские кущи, для разговоров он больше не нужен…
Я говорил, папайя? Забудьте. Средоточие Мишель — это вулкан, гейзер, он весь течет, он извергает длинные потоки ласковой лавы, она кричит, я боюсь, что сейчас нагрянут какие-нибудь вулканологи. В униформе и резиновыми палками на боках, выкатят предъяву за обижание национальных недр и залежей, некорректное изучение процесса, ну, как-нибудь так!
У меня длинные руки, левая свободна, я протягиваю и кладу ладошку ей на щеку, прижав всё те же указательный и средний к её губам. Она тут же захватывает их ртом, прикусывает и пытается умерить децибелы.
Вообще, когда женщина целует твои пальцы, а то и полностью забирает один или два в рот, всё это порождает химическую реакцию, лично мною не понятую до сих пор. Надо будет порыскать в форумах, лучше в женских?
Бэнг! Финишная прямая, вся поверхность языка сосредоточена на вишенке этого крема-брюле, я облизываю её так, как будто от этого зависит моя жизнь, я целую, целую, целую и посасываю её, и снова-и-снова-и-снова, и во всём мире сейчас не найдётся фрукта вкуснее. Я придавливаю большим пальцем правой, который всё ещё внутри, мягкую плоть вулкана книзу, вишня у меня во рту целиком, в месте контакта собрано всё электричество Вселенной!! … и тут кровать подо мной начинает ходить ходуном от сейсмической активности. Странно, ведь выглядела такой крепкой, дебелой гостиничной кроваткой…
OH!!! MY!!! GOOOOD!!!
Мишель выгибается, как в припадке, кричит, матерится и богохульничает, перемежая несочетаемые вообще слова, которые я ни на бумаге, ни электронно никогда в жизни не воспроизведу, и только отрадный факт, что ей хорошо настолько, что она себя не контролирует, удерживает меня от того, чтобы засунуть ей в рот всю левую пятерню, и чтобы она заткнулась.
Эта сладкая эпилепсия. Вибрации. "… миг последних содроганий… ." Только ради этого можно жить, тужить, дюжить, недужить… На CD/DVD, на экране телевизора — совсем не то, одна ночь как эта, с таким вот эпилогом, заряжает меня на полгода минимум. Ну, или месяца на три. Вообще, надо понаблюдать за собой, поэкспериментировать… .
Девочка лежит безмолвно, глаза её закрыты, грудь мерно вздымается, хотя всё реже и реже, и уже не так высоко. Я опять на коленях, просто тупо оглаживаю её сверху донизу, лицо, лоб, губы, щеки. Провожу левой по волосам, правая рука ответственна за низ. Дальний низ, бёдра, икры, ступни. В дельту её Меконга лодочка заходит изредка, всё равно там уже лучше не будет. Просто чуть-чуть прижать, подождать, отпустить, погладить пушок, который она не трогает бритвой с 14-и лет, как сказала об этом сама чуть ранее. Мы только что укротили вулкан, теперь надо дать ему подостыть…
— You’ve shocked me, you know…
Она начинает говорить. Что же, отрадный факт, подземное пламя угасает. Шок, о котором она только что сказала, не сюрприз, а часть задуманного плана, чего уж теперь раздуваться от гордости. Мне хочется спать. Внутренний таймер отводит еще минут 9-10 на посткоитальные ласки, и начинает тикать в голове, я не прекращаю собирать жар её тела своими руками.
Ложусь рядом, она не поворачивается на бок, но я уже говорил, что у меня длинные руки. Бережно обнимаю её, целую в ухо, она ёжится… я же моментально проваливаюсь в пустоту…