— А сколько всего было человек? Ну, в твоей возрастной группе… — Димка, говоря это, снова едва заметно подался всем телом вперёд, одновременно с этим чуть сдвигая, перемещая ладонь по животу Расима книзу.
— Не помню… человек двадцать… из разных школ… — отозвался Расим, думая не о том, что он говорит, а о том, что он чувствует… то, что делал Д и м а, было приятно — член у него, у Расима, помимо воли напрягся, сам по себе затвердел, наполнившись сладко саднящим, щекотливым зудом, и вместе с тем то, что делал Д и м а, было похоже на то, как будто… "он меня трогает — как девчонку" — в смятении подумал Расим, не зная, что ему надо предпринимать; сердце от внезапно возникшей догадки застучало, забилось в груди Расима ещё сильнее… разве так можно?! Ну, то есть… так — как с девчонкой… "мы же друзья!" — растерянно подумал Расим, ощущая на животе горячую Димкину ладонь…
— Ну, если третье место… из двадцати участников — третье место… то это же, Расик, хорошо! Хорошо… — горячо прошептал Димка, одновременно с этим снова смещая — перемещая — ладонь ближе к трусам…
Теперь ладонь была совсем близко от трусов — от колом напрягшегося, невидимо оттопырившего трусы члена… Расим почувствовал, как Димка медленно утопил, углубил подушечку мизинца в ямку пупка, и… делать вид дальше, что ничего под одеялом не происходит, что он, Расим, ничего не чувствует, было уже никак нельзя, и Расим ладонь руки своей торопливо прижал к животу чуть ниже ладони Димкиной, преграждая таким образом Димке путь к трусам…
Или — в трусы… причем, они уже лежали так близко, что Расим, поспешно двигая рукой, совершенно непроизвольно коснулся Димки ниже пояса, на миг ощутив сквозь ткань Димкиных трусов окаменевшую твёрдость… "у него тоже… тоже стоит!" — чуть ошарашено подумал Расим, и… у Расима вдруг возникло совершенно внятное ощущение совершающегося п р е д а т е л ь с т в а: он, Расим, думал, что они стали друзьями… или в скором времени станут друзьями — настоящими друзьями, а теперь вдруг выясняется, что Д и м а хочет его… хочет — как девчонку… разве это не самое настоящее предательство?
— Дима… — глухо проговорил Расим, и в его голосе Димка отчетливо услышал растерянность и недоумение… именно это было в голосе любимого Расика, и ещё в его голосе Димке почудилось осуждение. — Ты сейчас делаешь нехорошо…
Сердце у Димки сжалось… сердце на миг остановилось — и от тех слов, что Расим произнёс, и от той интонации, с какой эти слова были сказаны… вот он, тот миг невозврата назад, которого он, Димка, боялся больше всего! Миг невозврата… но разве Расим был прав, так говоря?!"Ты сейчас делаешь нехорошо"… это сказал не Расим — это устами Расима сказали те грёбаные к о з л ы, которые когда-то, движимые мутными помыслами, лукаво решили, что можно любовь поделить на "хорошую" и "плохую"… ах, пидарасы — гнусные пиндосы!
Как же они, суки, ненавидели тех, кто хотел быть счастливым помимо них — без их растлевающего участия… "нехорошо"… разве он, Расим, сказал это слово?! Нет… тысячу раз "нет"! Это в Расиме, ничего не знающем о любви, но уже считающем, что э т о "нехорошо", говорили они, суки позорные, извратившие представления о самом прекрасном чувстве…
— Что я делаю нехорошо? — глухо проговорил Димка, внутренне удивляясь тому спокойствию, с каким прозвучали в темноте его слова.
— То, что ты хочешь… — отозвался Расим, и тут же, едва это проговорив, он подумал, что, может быть, он ошибается… может быть, у Д и м ы вовсе нет тех намерений, о которых он, Расим, так скоропалительно подумал — которые он заподозрил в Д и м и н о м поведении? И тут же Расим подумал, что у Димки член, до которого он только что случайно дотронулся, твёрдо напряжен — член у Д и м ы стоит, член возбуждён… плюс эта рука, которая, продвигаясь вдоль живота, подобралась уже почти к самым трусам — к возбужденному, сладко затвердевшему члену самого Расима… "то, что ты хочешь" — ответил-сказал он Д и м е, в то время как у него… у него у самого трусы вздыбились, натянулись-взбугрились под одеялом сладостным колом!
— А что я хочу? — не меняя интонации, так же глухо и так же спокойно проговорил Димка, невольно шевельнув лежащей у Расима на животе ладонью, и Расиму вдруг показалось… ему почудилось, что рука Д и м ы и голос его никак не связаны — что Д и м а сам не знает… или, может быть, сам не понимает, что и как рука его делает… но разве такое может быть? Спокойный тон, каким Димка спрашивал — задавал свои вопросы, явно сбивал Расима с толку…
А между тем, Димка на какой-то миг просто — элементарно! — растерялся… Оказавшись с Расимом в одном номере гостиницы — восприняв это как ш а н с превратить свою "любовь на расстоянии" в любовь реальную, Димка, в принципе, допускал такой вариант, когда Расим в первый момент может не понять его, не воспримет его чувства всерьёз, испугается или даже, не задумавшись, оттолкнёт его, подчиняясь ещё не утратившим силу представлениям о любви парней как о чём-то зазорном, постыдном и неестественном, и потому он, Димка, с первой же минуты их пребывания вместе стал уповать на е с т е с т в е н н о е развитие событий — чтоб Расим хотя бы отчасти, хотя бы чуть-чуть был готов к его, Димкиному, признанию, — короче, Димка не мог не учитывать тот факт, что в реале все может оказаться не так просто, как об этом на разных сайтах пишут в своих откровенных историях парни, не встречающие преград…
Но то были сплошь взрослые парни — им было по двадцать лет и более; у них уже был, наверное, немалый любовный опыт, а Димке было только шестнадцать, и это была его первая, страстная, упоительная любовь, переживаемая им втайне от возлюбленного, а потому, не имея опыта любовных отношений, Димка вполне закономерно опасался, что что-то у него, не имеющего опыта, может не получиться…
И вместе с тем — в то же самое время! — за два месяца своей не убывающей, а лишь нарастающей любви Димка настолько слился с мыслью о Расиме как о возлюбленном, а в своих страстных мечтах-фантазиях, неизменно заканчивавшихся сладостным оргазмом, он настолько проникновенно и ярко воображал сцены их ничем и никем не ограниченной взаимной страсти, что, когда они оказались проживающими вместе, в одном номере гостинице, он, влюблённый Димка, на волне своей страсти, своей неизбывной любви поневоле решил, что Расим в своих чувствах ответных будет так же отзывчив, как отзывчив он был в его, Димкиных, сладостных грёзах…
И когда всё начало складываться как нельзя лучше — когда вмиг возникло взаимопонимание, простота и естественность в общении, ненапряжность в отношениях, когда вспыхнула и стала расти симпатия к нему, к Димке, со стороны Расима — он, Димка, окончательно уверился в том, что никаких о с е ч е к, никаких препятствий на пути к реально взаимной любви возникнуть уже никак не должно, а потому — оставалось лишь ненавязчиво создать, смоделировать ситуацию, в которой можно было бы открыть Расиму свои подлинный чувства… тут-то и возникла — удачно возникла! — идея со случайно пролитой на постель минеральной водой… и ведь как обалденно, как всё классно получилось!
Изнемогая от любви, Димка самым естественным образом оказался в постели Расима — они стали о чём-то говорить… он, Димка, как бы машинально тронул сосок Расима — стал нежно, ненавязчиво теребить его пальцами, чувствуя, как сосок стремительно затвердевает от этой ласки, от чувственного соприкосновения с пальцами… Расик лежал, не возражая, и рука Димкина медленно двинулась вниз, устремляясь к желанному члену Расима, как вдруг: "ты сейчас делаешь нехорошо — то, что ты хочешь"… словно в знойный день на него, на Димку, одномоментно вылили, опрокинули ушат ледяной воды! Это было практически неожидаемо, и — Димка почувствовал себя совершенно растерянным, не зная, как ему реагировать на прозвучавшие слова… потому и спросил он — "а что я хочу?" — голосом, на миг лишимся всяких эмоций…
— Дима… ты будто сам не знаешь, что ты делаешь — что ты хочешь… — проговорил Расим, и в его голосе Димка уловил лёгкий укор… он, Расик, сказал это так, как будто не Димка, а он был и старше: "Дима… ты будто сам не знаешь… "