Тут Коля будто спохватился — и, подавшись вперед, сграбастал Елену за шелковистые черные локоны, не давая выбраться из-под руля:
— Куда! А ну смирно, блядина! — и принялся приговаривать голосом вкрадчивым, теплым и ласковым, как некий игрушечный костерок инквизиции для уличенных в ереси кукол: — Шалава ты, Ленка, шалава!
От мимоходом отвесил старшему лейтенанту милиции игривую пощечину. И продолжил укорять:
— Ну вот куда это годится? Сосать хуй всяким отщепенцам: под окнами ГУВД Москвы: позорить честь мундира: что еще ты позволишь с собой сотворить? Отпердолить тебя в жопу на Лубянке? Обоссать на Красной площади?
— Обоссать — нихуя! — опровергла Елена.
— Все равно дрянь ты, дрянь! Шалава! Дрянная девчонка! — Коля, чуть намотав Еленины волосы на руку, привлек ее поближе к себе, приложил губами к пряжке ремня: — А ну целуй давай! Его, его! Ремешок мой. Полижи его, поласкай: попробуй на вкус: попроси, чтобы он был к тебе сегодня добрым: только хуй он будет добрым: так ужалит, и раз, и другой, и много раз — что Леночка плакать будет: и пизденка Леночкина плакать будет: потому что Леночка извращенка: и за это Леночку драть надо: а чем больше дерут — тем больше Леночка прется: вот ведь какой замкнутый круг-то!
— Я уже вся теку! — одышливо призналась Елена. — Поехали!
*****
Бабаков жестом придержал Тихомирова, неторопливо взял сразу две остатние розги со стола и, сложив их в ладони, замахнулся, занеся руку далеко за спину. Хлестнул же — нарочито вяло, почти что ласкающее. И замер.
Коля недоуменно повернул голову:
— Ну?
— Гну! — хмыкнул майор. — Двадцать один. Очко. Поздравляю с победой.
— Да иди ты со своими шуточками!
— А я не шучу! — серьезно ответил Бабаков. Он подобрал со стола листок и поднес его к Колиным зеленым глазам "информативной стороной". — Двадцать, как видишь. Дядя Олег не обманывает. На больше — не нашалил. А получил — двадцать один. Ну и хорош!
Паренек продолжал висеть, уцепившись за край стола. Его хмурое лицо выражало недоверие.
— Вставай! Одевайся! — прикрикнул на него майор. — Свободен! … как остров Куба:
Коля поднялся с пола.
— Ему бы одеколоном протереть: это самое: — заботливо заметила Елена. Она словно впервые смутилась Колиной наготой и не сумела назвать задницу задницей.
— Водка есть, — капитан Тихомиров плеснул себе из бутылки на заскорузлую ладонь, припечатал ее к иссеченным, кровящим мальчишеским ягодицам и растер без особой деликатности.
Коля взвыл:
— Ыыыыы: — а совладав с мукой, натужно осведомился: — И давно это у тебя, капитан?
— Что?
— Пацанов за жопу хватать!
Оба офицера миролюбиво рассмеялись. Бабаков объяснил:
— Да это ж наша работа — таких как ты за жопу хватать!
Когда юный преступник, обретший свободу, удалился, а вскоре вслед за ним — и Елена, когда Бабаков с Тихомировым снова остались одни, майор обратился к подчиненному:
— Ну и чего скажешь?
— На предмет?
— Правду в статьях пишут, что порка — это чего-то такое сексуальное?
Тихомиров пожал плечами:
— Хуй знает. По мне — так нифига. Что дубинкой ебашить, что вот сейчас: Помнится, когда в ОМОНе работал:
— То есть, совсем ничего не почувствовал? — перебил его Бабаков. И поспешно добавил: — Вот и я тоже! Хуйню в статьях пишут!
***
Паренек в зелено-болотной мешковатой куртке и линялых свободных джинсах одиноко брел по ночной пустынной улочке. Иногда он досадливо кривился, когда ткань трусов терлась о невидимые миру полосы на телесной мягкой ткани.
За спиной послышался шум легковой машины. Она приближалась. Подкатила вплотную, поравнялась с беспечным, ничего не замечающим ночным пешеходом. Какое-то время кралась рядом, почти что касаясь зеркалом его локтя. И лишь когда машина потребовала к себе внимания клаксоном — парень соизволил повернуть голову.
За рулем новенького "Гольфа" сидела Елена Панарина. Стекло было опущено. Инспектора по делам несовершеннолетних и самого "проблемного" ее питомца разделяли какие-то полметра: Коля шагал по левой стороне, а улочка была односторонняя.
— Признайся, Коля Лакки, — с демонической насмешливостью сказала Елена, — а ты очень смутился, что я тебя голеньким видела?
— Охуенно: — буркнул Коля. И встал. Машина тоже остановилась.
Какое-то время они смотрели друг на друга неотрывно, меряясь взглядами: Колин малахит против Елениной бирюзы, что тверже. Наконец, Коля проворчал:
— Ну чего, так и будем глазки строить? Или кто-то на СВОЕ место жопу перетащит?
Елена фыркнула — "Ну и хам ты: " — однако ж перебралась через рычаг передач на пассажирское сиденье. Коля, с осторожностью, стараясь не ерзать, устроился за рулем.
— Больно? — участливо спросила Елена.
— Терпимо: — глухо отозвался Коля. Достал сигарету, закурил. Прихлопнул свою дверцу — и газанул, с пробуксовкой, с ревом.
— Ну не надо лихачить! — взмолилась Елена, отлепившись от обивки дверцы после поворота на проспект.