Тут Коля будто спохватился – и, подавшись вперед, сграбастал Елену за шелковистые черные локоны, не давая выбраться из-под руля:
– Куда! А ну смирно, блядина! – и принялся приговаривать голосом вкрадчивым, теплым и ласковым, как некий игрушечный костерок инквизиции для уличенных в ереси кукол: – Шалава ты, Ленка, шалава!
От мимоходом отвесил старшему лейтенанту милиции игривую пощечину. И продолжил укорять:
– Ну вот куда это годится? Сосать хуй всяким отщепенцам: под окнами ГУВД Москвы: позорить честь мундира: что еще ты позволишь с собой сотворить? Отпердолить тебя в жопу на Лубянке? Обоссать на Красной площади?
– Обоссать – нихуя! – опровергла Елена.
– Все равно дрянь ты, дрянь! Шалава! Дрянная девчонка! – Коля, чуть намотав Еленины волосы на руку, привлек ее поближе к себе, приложил губами к пряжке ремня: – А ну целуй давай! Его, его! Ремешок мой. Полижи его, поласкай: попробуй на вкус: попроси, чтобы он был к тебе сегодня добрым: только хуй он будет добрым: так ужалит, и раз, и другой, и много раз – что Леночка плакать будет: и пизденка Леночкина плакать будет: потому что Леночка извращенка: и за это Леночку драть надо: а чем больше дерут – тем больше Леночка прется: вот ведь какой замкнутый круг-то!
– Я уже вся теку! – одышливо призналась Елена. – Поехали!
*****
Бабаков жестом придержал Тихомирова, неторопливо взял сразу две остатние розги со стола и, сложив их в ладони, замахнулся, занеся руку далеко за спину. Хлестнул же – нарочито вяло, почти что ласкающее. И замер.
Коля недоуменно повернул голову:
– Ну?
– Гну! – хмыкнул майор. – Двадцать один. Очко. Поздравляю с победой.
– Да иди ты со своими шуточками!
– А я не шучу! – серьезно ответил Бабаков. Он подобрал со стола листок и поднес его к Колиным зеленым глазам "информативной стороной". – Двадцать, как видишь. Дядя Олег не обманывает. На больше – не нашалил. А получил – двадцать один. Ну и хорош!
Паренек продолжал висеть, уцепившись за край стола. Его хмурое лицо выражало недоверие.
– Вставай! Одевайся! – прикрикнул на него майор. – Свободен! … как остров Куба:
Коля поднялся с пола.
– Ему бы одеколоном протереть: это самое: – заботливо заметила Елена. Она словно впервые смутилась Колиной наготой и не сумела назвать задницу задницей.
– Водка есть, – капитан Тихомиров плеснул себе из бутылки на заскорузлую ладонь, припечатал ее к иссеченным, кровящим мальчишеским ягодицам и растер без особой деликатности.
Коля взвыл:
– Ыыыыы: – а совладав с мукой, натужно осведомился: – И давно это у тебя, капитан?
– Что?
– Пацанов за жопу хватать!
Оба офицера миролюбиво рассмеялись. Бабаков объяснил:
– Да это ж наша работа – таких как ты за жопу хватать!
Когда юный преступник, обретший свободу, удалился, а вскоре вслед за ним – и Елена, когда Бабаков с Тихомировым снова остались одни, майор обратился к подчиненному:
– Ну и чего скажешь?
– На предмет?
– Правду в статьях пишут, что порка – это чего-то такое сексуальное?
Тихомиров пожал плечами:
– Хуй знает. По мне – так нифига. Что дубинкой ебашить, что вот сейчас: Помнится, когда в ОМОНе работал:
– То есть, совсем ничего не почувствовал? – перебил его Бабаков. И поспешно добавил: – Вот и я тоже! Хуйню в статьях пишут!
***
Паренек в зелено-болотной мешковатой куртке и линялых свободных джинсах одиноко брел по ночной пустынной улочке. Иногда он досадливо кривился, когда ткань трусов терлась о невидимые миру полосы на телесной мягкой ткани.
За спиной послышался шум легковой машины. Она приближалась. Подкатила вплотную, поравнялась с беспечным, ничего не замечающим ночным пешеходом. Какое-то время кралась рядом, почти что касаясь зеркалом его локтя. И лишь когда машина потребовала к себе внимания клаксоном – парень соизволил повернуть голову.
За рулем новенького "Гольфа" сидела Елена Панарина. Стекло было опущено. Инспектора по делам несовершеннолетних и самого "проблемного" ее питомца разделяли какие-то полметра: Коля шагал по левой стороне, а улочка была односторонняя.
– Признайся, Коля Лакки, – с демонической насмешливостью сказала Елена, – а ты очень смутился, что я тебя голеньким видела?
– Охуенно: – буркнул Коля. И встал. Машина тоже остановилась.
Какое-то время они смотрели друг на друга неотрывно, меряясь взглядами: Колин малахит против Елениной бирюзы, что тверже. Наконец, Коля проворчал:
– Ну чего, так и будем глазки строить? Или кто-то на СВОЕ место жопу перетащит?
Елена фыркнула – "Ну и хам ты: " – однако ж перебралась через рычаг передач на пассажирское сиденье. Коля, с осторожностью, стараясь не ерзать, устроился за рулем.
– Больно? – участливо спросила Елена.
– Терпимо: – глухо отозвался Коля. Достал сигарету, закурил. Прихлопнул свою дверцу – и газанул, с пробуксовкой, с ревом.
– Ну не надо лихачить! – взмолилась Елена, отлепившись от обивки дверцы после поворота на проспект.