В то утро я сидел у себя на даче, на террасе, и пил кофе, ожидая, пока проснётся мой сынишка. Будить его мне не хотелось — котёнок так сладко спал, завернувшись в одеяльце, из-под которого выглядывали только голая пятка и правый сосочек. Полюбовавшись на моего любимого зайца, я осторожно, чтобы не разбудить, потеребил его волосы, ущипнул слегка за сосок, и тихонько чмокнул парнишку в щёку. Стасончик заворочался, но вроде не проснулся. Улыбнувшись, я вышел из комнаты.
Было уже начало двенадцатого, когда позади меня в доме послышался шум, и Стасик появился наконец на террасе, в одних обтягивающих трусиках. Трусы ему были не то чтобы малы, но пухлые и круглые, как мячики, ягодички моего сына вываливались из них и прикольно оттопыривались при ходьбе.
— Привет, па.
— Доброе утро, — я обнял сынульку за талию, и, притянув его к себе, чмокнул в живот.
— Не надо, — в последнее время мой повзрослевший мальчик стеснялся таких моих проявлений любви, но я не мог отказать себе в удовольствии.
— Надо, Стасик. Я говорил тебе уже. Надо! — я нежно хлопнул сынулю по попке. — Ты не должен, как дебил, от мужчин шарахаться, и от отца своего. Это нормальные ласки.
— Ну ладно, — парнишка смущённо улыбнулся, и, выпутавшись из моих рук, спустился по ступенькам на лужайку. Там мой ленивый котёнок пописал в кустики, так как идти на другой конец участка до туалета ему не хотелось. И хотя он повернулся в этот момент ко мне спиной, я всё равно с удовольствием понаблюдал за эти процессом.
— Иди, кофе попьём.
Стасик поднялся обратно на террасу и уселся рядом со мной за большим столом. Я налил ему кофе, и полюбовался тем, как мой малыш уплетает своим красивым ротиком бутерброды и сладости.
— Умылся уже?
— Да, я там в доме умылся.
— Хорошо поспал?
— Угу.
— Утром не разбудил я тебя?
— Утром? — Таська поджал губки, и мне показалось, что он слегка напрягся. — Не, утром не разбудил. Я спал.
Щёчки у моего сына немного порозовели. Ах вот оно что! Маленький обманщик. Выходит, он не спал, а только притворялся — и почувствовал, как я его целовал и трогал…
Похожая история произошла с нами около полугода назад. Я тогда вернулся домой поздно, и в хорошем настроении — так как добился наконец расположения одного капризного юноши, за которым долго ухаживал. Стараясь не разбудить детей и жену, я прокрался в комнату Стаса, чтобы поцеловать его, как обычно, на ночь. Было жарко, и сынуля спал неукрытый, в одних трусиках. Я подошёл и тихонько поцеловал его в щёку. Но заметил, что свежие розовые губки моего сони полуоткрыты. Это сильно меня возбудило, и я, будучи уже не в силах совладать с нахлынувшим на меня чувством, поцеловал сынульку прямо в ротик. Паренёк заворочался, но глаза не открыл. И тогда я, как заворожённый, принялся целовать его в шею, в сосочки, в животик, в письку через трусы — хотя и осторожно, но страстно.
Может, Стасончик и тогда не спал, а только притворялся?
Любимый закончил завтракать, и я, смахнув у него с губы крошку, потрепал сына по щеке:
— Ну что? На озеро пойдём?
— Да нет, неохота что-то.
— А что будем делать тогда?
— Не знаю. — парниша сладко зевнул, и протёр кулаками свои всё ещё сонные глаза.
— Массаж может сделаем? — я положил руку сыну на плечо, и слегка его помассировал.
Последовала непродолжительная пауза. Как я уже упомянул, чем старше Стасон становился, тем больше он стеснялся моих ласк, объятий, и т. п. Но я постоянно воспитывал его, ненавязчиво внушал сыну, что нельзя быть тупым гомофобом, вздрагивать от каждого мужского прикосновения — и он вроде со мной соглашался.
— Не знаю. Можно и массаж наверно, — ответил наконец с деланным безразличием через несколько секунд Тасик. Я улыбнулся, потому что знал, что массаж ему на самом деле очень нравится.
— Ну ложись тогда, — убрав со стола чашки с тарелкой, я протёр столешницу полотенцем.
— Что, на стол прямо? — удивился сын.
— Конечно, так удобней гораздо. Чем над кроватью сгибаться.
— Да нет. Увидят.
— Кто увидит? Никто не увидит, это только если близко подойдёт кто. А с дороги не видно ничего.
— Да?
— Конечно. Ты ляг, посмотри сам.
Стасончик неуверенно залез на стол, и, вытянувшись на животе, приподнял голову:
— Ну да, походу не видно правда.
— Ну вот, я ж говорил тебе. А если что, мы шторки просто закроем.
— А, ну да. Правильно. — парнишка улыбнулся.
Присев рядом с расположившемся передо мной сынулькой, я довольно потёр под столом руки, и приступил к процедуре.
Сначала я медленно, не торопясь размял пареньку плечи. Потом прошёлся по лопаткам. Затем — так же неторопливо — промял поясничку, и остановился в том месте, где спина начинает уже плавно переходить в ягодицы:
— Попку массируем?
Сынишка опять поджал губы, шмыгнул носом, и ничего не ответил.
— Не слышу. Массируем, или не массируем?
Раньше Таська с удовольствием отвечал утвердительно на такие мои вопросы, но теперь…
— Лучше ноги сначала, — выдавил, наконец, из себя он.
— Ну хорошо, — я ласково провёл ладонью по спине любимого, — ноги так ноги.
Ляжки у моего паренька были ничуть не хуже, чём все его остальные прелести — крепкие, округлые, упругие. И я с удовольствием помассировал и их, как бы поднимаясь постепенно от колен вверх, к ягодицам. Сынулька при этом постоянно, хотя и не слишком уверенно порывался сдвинуть ножки поплотнее. Но я не позволял ему этого делать, раздвигая бёдра руками, и несколько раз задел при этом его обтянутые трусиками половые органы.
— Ну ладно, всё. Хватит ноги, — выдохнул минуты через три Стасик.
— Хватит? Ну ладно. Что, попку теперь?
Ответа опять не последовало.
— Ну, молчание — знак согласия! — улыбнулся я.
Я часто в последнее время использовал в подобных ситуациях эту фразу. И, что характерно, сын со мной не спорил.
Осторожно сжав в ладонях тёплые юные ягодицы, я погладил их кончиками пальцев, а потом нежно, ласково похлопал ладонями. Стаська напрягся всем телом, но лежал спокойно, и не вякал.
— Трусы снимаем? Или нет? А, Стасончик? Что, опять знак согласия?
Я понимал, что хотя мой зайка и комплексует, но ему очень хочется, чтобы я помассировал его именно так, обнажённого. Положив левую руку сыну на поясницу, правой я стал медленно, с чувством, разминать ему ягодички, постепенно спуская с него трусы по два-три сантиметра. Через минуту попка была оголена уже почти наполовину. А ещё через пару минут я уже встал из-за стола, и, стянув спущенные трусики с сына полностью, забросил их в угол: