— Ну вот, так красивее гораздо. И удобнее.
Встав позади Таси, я осторожно подтянул его за щиколотки к краю стола.
— Ай! Зачем? — не понял сунуля.
— Лежи, не дёргайся, — улыбнувшись, я шлёпнул паренька по попе, — мне так удобней.
Сильно раздвинув и согнув в коленях ноги своего подопечного, я уселся на стул между ними, позади Стаса, и положил обе руки на оголённые ягодицы сына. Слегка раздвинул их. Потом — посильнее, так что мне стала видна его маленькая, нежная, практически нетронутая ещё дырочка. "Практически" — это потому что я неоднократно вводил ему туда клизмы. Но в том, что мой сынишка был девственником в анальном отношении, я нисколько не сомневался.
— Между ягодичками будем массировать?
— Не, не надо, — ответил на этот раз однозначно Стасон.
— Точно?
— Точно.
— Ну ладно. — я снова шлёпнул паренька ладонью по заду, и вцепился обеими пятернями в его сочные булочки. — Эх, хороша попка! Круглая такая стала у тебя. Давно ремня не получала, кстати.
Услышав эти мои слова, Стаська втянул голову в плечи, и заворочался на столе так, как будто я уже стоял позади него с ремнём, и готовился строго наказать сына за какой-то серьёзный проступок. Ничего не поделаешь, рефлексы! Мне понравилась такая реакция моего зайчика.
— Что-то подозрительно хорошо ты себя ведёшь в последнее время. — я уже ощутимо шлёпнул сына два раза по заднице, и он ещё сильнее напрягся и опустил голову. — Что, прям таким идеальным стал? Пай-мальчиком? Или я не знаю чего-то просто? Есть косячки какие-нибудь за тобой? Колись давай. А то хуже будет.
Говорил я это беззлобно, можно даже сказать — в шутку. Но Стас вдруг взволнованно, прерывисто выдохнул, и тихо признался:
— Есть вообще-то косячок один.
— Есть? Ну вот, видишь, я так и думал. Что конкретно? Курил опять? Или двойку получил? Что?
— А ты не будешь сильно наказывать меня? — тихонько пролепетал Стасончик. — Я ж сам признался.
— Ну ты во-первых не признался ещё. А во-вторых — это я из тебя информацию вытянул, — улыбнулся я, — так что давай, колись уже. Не торгуйся.
— Я, это… — мой сладкий котёнок задрожал всем телом, но тут же справился с волнением, и сказал, шмыгнув носом. — Ну, короче, я рубашку там проиграл. В карты. Давно уже. Ну, ту — дорогую, помнишь была у меня?
— А, это ту которую у тебя "на пляже украли" что ли? — вспомнил я рассказ сына трёхмесячной давности.
— Ну да.
— Понятно. А я тогда подумал кстати — странные воры какие-то, не всю одежду украли, а рубашку только. Хотя остальное шмотьё у тебя не хуже было вроде.
Я, конечно, не рассердился на сынишку, злиться на него я не мог просто физически, причём — вообще по жизни. Мой сладкий любимый заяц вызывал у меня всегда только позитивные эмоции, даже когда косячил. Но родительские обязанности есть родительские обязанности. И я, нахмурив брови, сделал вид, что глубоко озадачен:
— Та-ак. Нет, ну это хорошо конечно, что ты сам признался всё-таки. Хоть и через три месяца. Но карты — это ж серьёзный проступок, зай, я ж предупреждал тебя. Это же не двойку получить, и не опоздать на пол-часа. Как же тебя так угораздило-то?
— Я не знаю, — виновато проговорил Тасик, поворачиваясь набок, и явно намереваясь слезть со стола — видимо, чтобы не раззадоривать меня своей голой попой. Но я остановил его:
— Так, стоять. Куда ты подорвался-то?
— Я в туалет хочу.
*****
— Ты писал только что.
— Я по-большому.
— Врёшь ведь опять наверно?
— Не, не вру, почему, — сказал Стасончик, отведя глаза в сторону.
— Ну ладно, пошли.
— Куда?
— В туалет.
— Ты чё, со мной что ль пойдёшь?
— Да.
Сынуля начал было протестовать, но я подхватил его под локоток, и проводил до туалета. Через пару минут врунишка вышел оттуда, весь красный — то ли от стыда, то ли от натуги.
— Ну что, просрался?
— Угу.
— А почему я ни звука не слышал оттуда, ни пука?
— Я… это. Ну, потому что. Запор у меня.
— Запор?
— Да, запор, па! — Стасик посмотрел на меня, как мне показалось, с надеждой. — Может не надо всё-таки? Я ж признался, и давно это было. И запор у меня.
— Запор, говоришь? — я с улыбкой взъерошил пальцами волосы сына, обнял его за шею, и прижал к себе обнажённое трепетное тельце. — Зай, ну что ты хитрожопый такой у меня, а?
— Почему хитрожопый?
— Ну потому что, — я подумал, что история с запором придумана сыном только что, на ходу, для того чтобы избежать наказания. К тому же, он понимал наверно, что мне очень приятно вставлять в его сладкую дырочку наконечники — и надеялся, что если я даже и не отменю порку, то после клизмы хотя бы подобрею.
— Ну ладно, — я не стал озвучивать свои мысли, — запор так запор. Пошли.
Нежно взяв сынульку за ухо, я осторожно потащил его к дому.
— Ай, пап! Не надо! Больно! — заныл мой нашкодивший проказник.
— Ну конечно, прям невыносимая боль! — усмехнулся я. — Не ври блин, больно потом будет.
Втянув зайчика обратно на террасу, я положил его на стол — на этот раз на спину — и принялся осторожно прощупывать сыну животик. Пузо у него оказалось, как и следовало ожидать, довольно мягким. Но это было не важно — если пациент сам намекает на клизму, зачем ему отказывать?
Я притащил с кухни небольшую резиновую грушку с длинным пластиковым наконечником, тазик с тёплой водой, и немного растительного масла в бутылке. Стасик напрягся и закусил губки.
— Дома я б тебе по всем правилам клизму сделал, — объяснил я, — а тут подручными средствами придётся. Неожиданно просто получилось.
Раздвинув пошире ножки лежавшего на спине паренька, я взял на палец подсолнечного масла, и смазал ему дырочку, приподняв свободной рукой свисающие над анусом яички сына. Член моего любимого при этом слегка привстал и увеличился в размерах. Смазав маслом также и наконечник, я снова приподнял Стасончику мошонку, и ввёл клизму — сначала сантиметров на пять, а потом, наверно, и на все 10-12. Парнишка засопел, заёрзал и зажмурился, но не стал ныть и просить меня прекратить процедуру, как он это обычно делал.