В то утро я сидел у себя на даче, на террасе, и пил кофе, ожидая, пока проснётся мой сынишка. Будить его мне не хотелось – котёнок так сладко спал, завернувшись в одеяльце, из-под которого выглядывали только голая пятка и правый сосочек. Полюбовавшись на моего любимого зайца, я осторожно, чтобы не разбудить, потеребил его волосы, ущипнул слегка за сосок, и тихонько чмокнул парнишку в щёку. Стасончик заворочался, но вроде не проснулся. Улыбнувшись, я вышел из комнаты.
Было уже начало двенадцатого, когда позади меня в доме послышался шум, и Стасик появился наконец на террасе, в одних обтягивающих трусиках. Трусы ему были не то чтобы малы, но пухлые и круглые, как мячики, ягодички моего сына вываливались из них и прикольно оттопыривались при ходьбе.
– Привет, па.
– Доброе утро, – я обнял сынульку за талию, и, притянув его к себе, чмокнул в живот.
– Не надо, – в последнее время мой повзрослевший мальчик стеснялся таких моих проявлений любви, но я не мог отказать себе в удовольствии.
– Надо, Стасик. Я говорил тебе уже. Надо! – я нежно хлопнул сынулю по попке. – Ты не должен, как дебил, от мужчин шарахаться, и от отца своего. Это нормальные ласки.
– Ну ладно, – парнишка смущённо улыбнулся, и, выпутавшись из моих рук, спустился по ступенькам на лужайку. Там мой ленивый котёнок пописал в кустики, так как идти на другой конец участка до туалета ему не хотелось. И хотя он повернулся в этот момент ко мне спиной, я всё равно с удовольствием понаблюдал за эти процессом.
– Иди, кофе попьём.
Стасик поднялся обратно на террасу и уселся рядом со мной за большим столом. Я налил ему кофе, и полюбовался тем, как мой малыш уплетает своим красивым ротиком бутерброды и сладости.
– Умылся уже?
– Да, я там в доме умылся.
– Хорошо поспал?
– Угу.
– Утром не разбудил я тебя?
– Утром? – Таська поджал губки, и мне показалось, что он слегка напрягся. – Не, утром не разбудил. Я спал.
Щёчки у моего сына немного порозовели. Ах вот оно что! Маленький обманщик. Выходит, он не спал, а только притворялся – и почувствовал, как я его целовал и трогал…
Похожая история произошла с нами около полугода назад. Я тогда вернулся домой поздно, и в хорошем настроении – так как добился наконец расположения одного капризного юноши, за которым долго ухаживал. Стараясь не разбудить детей и жену, я прокрался в комнату Стаса, чтобы поцеловать его, как обычно, на ночь. Было жарко, и сынуля спал неукрытый, в одних трусиках. Я подошёл и тихонько поцеловал его в щёку. Но заметил, что свежие розовые губки моего сони полуоткрыты. Это сильно меня возбудило, и я, будучи уже не в силах совладать с нахлынувшим на меня чувством, поцеловал сынульку прямо в ротик. Паренёк заворочался, но глаза не открыл. И тогда я, как заворожённый, принялся целовать его в шею, в сосочки, в животик, в письку через трусы – хотя и осторожно, но страстно.
Может, Стасончик и тогда не спал, а только притворялся?
Любимый закончил завтракать, и я, смахнув у него с губы крошку, потрепал сына по щеке:
– Ну что? На озеро пойдём?
– Да нет, неохота что-то.
– А что будем делать тогда?
– Не знаю. – парниша сладко зевнул, и протёр кулаками свои всё ещё сонные глаза.
– Массаж может сделаем? – я положил руку сыну на плечо, и слегка его помассировал.
Последовала непродолжительная пауза. Как я уже упомянул, чем старше Стасон становился, тем больше он стеснялся моих ласк, объятий, и т. п. Но я постоянно воспитывал его, ненавязчиво внушал сыну, что нельзя быть тупым гомофобом, вздрагивать от каждого мужского прикосновения – и он вроде со мной соглашался.
– Не знаю. Можно и массаж наверно, – ответил наконец с деланным безразличием через несколько секунд Тасик. Я улыбнулся, потому что знал, что массаж ему на самом деле очень нравится.
– Ну ложись тогда, – убрав со стола чашки с тарелкой, я протёр столешницу полотенцем.
– Что, на стол прямо? – удивился сын.
– Конечно, так удобней гораздо. Чем над кроватью сгибаться.
– Да нет. Увидят.
– Кто увидит? Никто не увидит, это только если близко подойдёт кто. А с дороги не видно ничего.
– Да?
– Конечно. Ты ляг, посмотри сам.
Стасончик неуверенно залез на стол, и, вытянувшись на животе, приподнял голову:
– Ну да, походу не видно правда.
– Ну вот, я ж говорил тебе. А если что, мы шторки просто закроем.
– А, ну да. Правильно. – парнишка улыбнулся.
Присев рядом с расположившемся передо мной сынулькой, я довольно потёр под столом руки, и приступил к процедуре.
Сначала я медленно, не торопясь размял пареньку плечи. Потом прошёлся по лопаткам. Затем – так же неторопливо – промял поясничку, и остановился в том месте, где спина начинает уже плавно переходить в ягодицы:
– Попку массируем?
Сынишка опять поджал губы, шмыгнул носом, и ничего не ответил.
– Не слышу. Массируем, или не массируем?
Раньше Таська с удовольствием отвечал утвердительно на такие мои вопросы, но теперь…
– Лучше ноги сначала, – выдавил, наконец, из себя он.
– Ну хорошо, – я ласково провёл ладонью по спине любимого, – ноги так ноги.
Ляжки у моего паренька были ничуть не хуже, чём все его остальные прелести – крепкие, округлые, упругие. И я с удовольствием помассировал и их, как бы поднимаясь постепенно от колен вверх, к ягодицам. Сынулька при этом постоянно, хотя и не слишком уверенно порывался сдвинуть ножки поплотнее. Но я не позволял ему этого делать, раздвигая бёдра руками, и несколько раз задел при этом его обтянутые трусиками половые органы.
– Ну ладно, всё. Хватит ноги, – выдохнул минуты через три Стасик.
– Хватит? Ну ладно. Что, попку теперь?
Ответа опять не последовало.
– Ну, молчание – знак согласия! – улыбнулся я.
Я часто в последнее время использовал в подобных ситуациях эту фразу. И, что характерно, сын со мной не спорил.
Осторожно сжав в ладонях тёплые юные ягодицы, я погладил их кончиками пальцев, а потом нежно, ласково похлопал ладонями. Стаська напрягся всем телом, но лежал спокойно, и не вякал.
– Трусы снимаем? Или нет? А, Стасончик? Что, опять знак согласия?
Я понимал, что хотя мой зайка и комплексует, но ему очень хочется, чтобы я помассировал его именно так, обнажённого. Положив левую руку сыну на поясницу, правой я стал медленно, с чувством, разминать ему ягодички, постепенно спуская с него трусы по два-три сантиметра. Через минуту попка была оголена уже почти наполовину. А ещё через пару минут я уже встал из-за стола, и, стянув спущенные трусики с сына полностью, забросил их в угол: