Юрий Семёныч, зорко наблюдая за ней, твердил сам себе:
— Ничего-ничего, вернётся! Вернётся! Ничего!
— Господи, что это? — беспорядочно шептала Наталья, задавая вопросы и тут же отвечая на них. — Это слёзы? Да, слёзы. Почему? Потому что ты хочешь лететь. Хочешь? Да, хочу. О, Господи, я же — настоящая тварь. Разве я могу быть тварью? Да, можешь, потому что ты предала Костика. Почему предала? Потому что ХОЧЕШЬ, ХОЧЕШЬ, ХОЧЕШЬ ЛЕТЕТЬ. А как же Костик? Костик — писатель, он тоже обязательно улетит куда-нибудь. Костик, улети куда-нибудь, я тебя очень прошу. Господи, помоги ему куда-нибудь улететь.
Она опустила глаза с вечерних небес и метнулась обратно к машине.
Юрий Семёныч был наготове, мгновенно нагнулся к дальней дверце и открыл её — Наталья проворно забралась в кресло, плаксиво шмыгнула носом и спросила, не глядя на него:
— И как же с такой у р о д и н о й лететь в Эль-Фуджейру?
— Прекрати, Наташенька! Кто тебе сказал?! Я вырву язык каждому, кто повторит о тебе это гадкое слово! Для меня ты всегда была милым созданием!
Она вдруг прокричала в паническом замешательстве:
— О, Господи, Юрий Семёныч, у меня осталось пять минут до электрички!
— У тебя осталось пять минут, чтобы принять решенье: летишь или нет! От этого зависит всё — подавать мне новые документы или распрощаться раз и навсегда со своей хрустальной мечтой!
— Но Юрий Семёныч! — завопила она от нестерпимых мучений и своей глупой нерешительности. — Вы посмотрите, сколько на улице прелестных девушек, которые жаждут уехать отсюда да ещё в придачу с новоявленным бизнесменом! При чём здесь я со своей рожей?! Я что — не вижу её в зеркало каждый божий день?!
— Я не хочу подбирать с улиц всякий мусор, понимаешь ты или нет?! За мной стоят такие ВЕЛИКИЕ ТУЗЫ, что предлагать подобную поездку незнакомой девушке с Комсомольской площади — значит быть без мозгов и царя в голове! Неужели не ясно?! И прекрати позорить себя какой-то "рожей" , как тебе несовместно! Всё! Я лечу с тобой и только с тобой!
Она откинула голову на спинку кресла, прикрыла глаза, секунду помолчала, а потом уже тихо спросила:
— С чего я должна начать? . .
Юрий Семёныч облегчённо и даже со свистом выдохнул:
— Во-первых, Наташенька…
— Вы всё время "Наташенька" и "Наташенька"… — оборвала она и повернулась к нему. — Это очень приятно, но я пока не привыкла, лучше… Наталья…
— Наталья, во-первых, позвони на дачу и скажи своим друзьям, что сегодня не приедешь. Я во что бы то ни стало должен сделать за сегодняшний вечер эскиз твоего портрета, чтобы завтра написать уже сам потрет, а послезавтра отправить с пробными документами. Времени совсем мало.
— Почему послать портрет, а не фото? . .
— Таково условие Эль-Фуджейры. Они там перво-наперво хотят знать каков образ моей будущей помощницы и спутницы. Не забывай, это — не промышленный, а художественный бизнес.
— Ольгин портрет вы тоже когда-то отсылали? . .
— Когда-то отсылал. Теперь всё заново и как можно быстрей.
— И что же они скажут, увидав портрет "новой спутницы"? . .
— По закону они дают право выбора, и окончательное решение за мной.
— А фото тоже отправите? . .
— Конечно, чуть позже, следом за портретом, вместе с официальными документами.
— Вот тут-то, Юрий Семёныч, и откроется вся ложь: вы на бумаге меня подмажете, подкрасите, а фото возьмёт и всю истину скажет:
— Я тебя очень прошу, не возвращайся к старому разбитому зеркалу! Сколько можно?! Зачем ты заставляешь меня как китайского болванчика постоянно тюкать головой то вниз, то вверх и повторять одно и то же: нет, это — неправда, ты высокая, стройная, милая девушка… ты высокая, стройная, милая… Хорошо, чтобы ты бросила свои комплексы, я готов уже завтра тратить деньги на твоего парикмахера, визажиста, массажиста… кто там ещё существует?! Делай какую угодно супер-причёску, массаж и макияж лица, оденься по самым лучшим образцам модных журналов, и вот тогда, наконец, ты полюбишь совсем другое зеркало и совершенно новую фотографию, которую мы немедленно отправим в Эль-Фуджейру! Но учти, времени мало, если этим заниматься, то уже завтра! Ты поняла меня?! К тому же, я естественно обещаю тебе личного парикмахера, личного визажиста, массажиста, кутюрье и в самой Эль-Фуджейре в придачу к чистейшему воздуху бесподобного оазиса неповторимой природы, лучезарному берегу Индийского океана, прогулкам на яхте, подводным путешествиям среди сказочных караловых рифов и прочее, прочее, прочее! Такое дело пойдёт?!
Она приоткрыла рот, часто захлопала глазами и в полном недоумении протянула:
— Господи… что вы сказали? . . Кому же это не пойдёт? . . Неужели такое может быть и для МЕНЯ? . .
— А ты что думала?! Неужели для ТЕБЯ останутся на всю жизнь только грязная вонючая электричка, душное подземелье метро со своим бесконечным толпизмом и постоянный страх за завтрашний день?!
— Но ведь Ольга лопнет от зависти… ведь эта роль в Эль-Фуджейре была приготовлена для неё…
— А ни твоя ли мечта, чтобы Ольга "лопнула"?! Роли всегда остаются, только часто меняются исполнители!
— Не кричите, Юрий Семёныч, спокойно… — сказала она дрогнувшим голосом, — я уже беру телефон и пробую звонить на дачу… пробую… Господи, помоги мне…
Юрий Семёныч снял кепку, взъерошил волосы и устало протёр ладонью вспотевшее лицо:
— Фу-у-у-у… — и откинул голову на спинку кресла.
Наталья достала мобильник, торопливо набрала номер и со страхом в глазах поднесла к уху.
— Привет, — отозвался мой грустный голос, ещё не отошедший от подлого поступка Майкла. — Ты где?
— Привет, Костик! — вдруг забывчиво ляпнула Наталья и мигом осеклась, кинув безумно растерянный взгляд на Юрия Семёныча и крепко прикрыв руками телефон. — Ой!
Юрий Семёныч округлил глаза и с удивлением прошептал:
— Костик? . . Любопытно…
Она быстро поднесла палец к губам, призывая к полной тишине.
Он покорно кивнул, усмехнувшись, и замер.
— Костик! Я сегодня не смогу приехать, надо посидеть с мамой, она плохо чувствует! — на одном дыхании сказала Наталья.
— А ты где? Почему звук пропал?
— Я? Я: в аптеке, мама послала! Звук пропал? Алло-алло!
— Да сейчас нормально, теперь слышу.
— Останусь с мамой, говорю! Она плохо чувствует! Завтра утром позвоню! . .
Я сидел за своим рабочим столом, глядел на экран ноутбука и говорил с Натальей.
— Хорошо, если так надо — посиди… с мамой.
— Надо! Она очень просила!
— Ладно, я тогда посижу со своей писаниной и попробую за ночь всё закончить. Давай, завтра жду звонка, — и выключил телефон.
Я секунду подумал, глядя на монитор, и продолжил печатать…
Поздним вечером император сидел в своей тихой спальне на краю расстеленной широкой постели и думал, медленно скользя глубокомысленным взглядом по толстому фолианту, лежавшему на столе, по зашторенным окнам, по круглым красным светящимся фонарям и по длинной стене, расписанной китайским пейзажем. Император был в легком, чуть распахнутом зелёном халате.
На постели рядом с ним мирно спала маленькая собачонка, иногда дёргая во сне тонкими лапками.
В дверь негромко постучали, и вошёл слуга Ван Ши Нан.
Собачонка вскинула голову и чутко насторожилась, сразу поняв, что её сладкий сон на мягком ложе хозяина испорчен.
Император лишь немного выпрямил спину, но к двери не обернулся.
Ван Ши Нан поклонился спине и доложил:
— Император, к вам пришла на ночь наложница Юй Цзе!
— Пусть зайдёт.
— Слушаюсь! — ответил слуга и позвал к себе собачонку. — Ци-Ци!
Она неохотно прыгнула с постели, замерла у ног хозяина и пристально поглядела на него, словно задавая вопрос: "И тебе это надо?".
Император кивнул и развёл руками — "что поделать, Ци-Ци, надо".
Собачонка зевнула, побежала по ковру и покинула спальню.
Поклонившись ещё ниже, слуга задом удалился за ней.
И тут же без промедленья в комнату мягко шагнула Юй Цзе, а дверь за ней крепко прикрылась.
— Император, я здесь, — робко сказала наложница, приложив ладошки к белому чистому личику.
Теперь император медленно приподнялся, медленно обернулся, посмотрел на неё и неторопливо сказал:
— Подойди ко мне… нежнейший лепесток лотоса, подойди… прозрачная капелька утренней росы…
Юй Цзе быстро-быстро засеменила к нему и встала напротив, всё ещё держа ладошки в покорном приветствии.
С тихой тайной в голосе он продолжил:
— Я весь день безустали молил ВЕЛИКОГО БУДДУ о помощи нам с тобой, мы должны этой ночью зачать достойного наследника знатного рода Чоу-Чанов.
— Я тоже молила ВЕЛИКОГО БУДДУ.
— Вот видишь, мы оба молили его, и он увидел нас. Его истинное слово снизошло до моих ушей, и вот что я услышал… — император коснулся до плеч Юй Цзе, — но сначала скинь кимоно, подними глаза и внимательно следи за словом БУДДЫ, которое я сейчас перескажу тебе. Оно слишком тонко и поэтично, чтобы прятать свой взор и не отдаться этой музыке вечного блаженства.
Юй Цзе сбросила на ковёр лёгкое кимоно, оставшись обнажённой, и подняла лицо.
Он глубоко утонул в глазах очаровательной наложницы, словно в чистых озёрах, потом вынырнул, заскользил тёплым ласкающим взглядом по обнажённому телу наложницы и начал нежнее нежного поглаживать его руками, будто осторожно и бережно прикасался к поверхности хрупкого сосуда, при этом увлечённо "читая слова БУДДЫ" :
— Юй Цзе чудесна в красоте девичьей!
Без ложной скромности скажу:
Скорей сюда! Скорей дивитесь!
Но много вам не покажу,
Всё в ней — моё, и мне на радость,
Моя любовь, моя весна!
Тебя ласкаю, моя сладость,
Ты для РОЖДЕНЬЯ мне дана!
Твой бархат тела мил на диво,
А твой живот таит стыдливо
Желаний льющуюся кровь,
Истому неги и любовь!
Изящный поворот невинных ножек