На загляденье выражает то же!
Губами я коснусь твоей груди — и нету моих уст!
А бесподобно-нежный бюст,
Увеченный прекрасною головкой
*****
Навек пленил меня довольно ловко!
И вот стоишь беспечна и мила,
Как утра моря тишина
С улыбкой утаенного привета,
В сиянье влажном дрогнувшего света!
А он уставился на Цзе
С волненьем лёгким на лице,
Он весь открыт и руку тянет
К слегка прикрытой ею тайне!
Её разгадка МНЕ дана,
Войти туда — МОЯ мечта!
Столь совершенна, как богиня —
Юй Цзе ей будет вечно имя!
Она явилась в мои сны,
И раствориться мы должны
В одно единое начало…
Император вдруг резко замолчал, отдёрнул руки от тела наложницы, снова сел на край постели и тупо уставился на её гладкий живот.
— О, ВЕЛИКИЙ БУДДА, — задумчиво проговорил он, — прости меня… я снова чувствую влияние Руси, даже в стихах: "скажу — покажу" , "радость — сладость" , "дана — весна" , "диво — стыдливо" , "кровь — любовь"… Ты знаешь, Юй Цзе, что это совсем не наше построение слога и рифмы? . . — спросил он, всё так же глядя на живот.
— Я знаю, что император очень полюбил какую-то далёкую Русь, когда отправился по Великому Шёлковому Пути, — робко ответила наложница.
Он хмыкнул, передразнив её:
— "Какую-то Русь"! Русь — удивительная страна, в ней нет подлости и предательства, но я… не об этом… В то время, проплывая с караваном через Русь, мне удалось приобрести удивительную Книгу Стихов, и сейчас я вспомнил одно из стихотворений и немного перефразировал его. Эту Книгу, как и другие Книги, с русского языка перевёл для меня сын достойного Чжан Цзяня — дипломата, разведчика и основателя Великого Шёлкового Пути.
— Но император сказал, что это — слово ВЕЛИКОГО БУДДЫ, а не слово стихов.
— Конечно ВЕЛИКОГО БУДДЫ, ведь только он мог сказать мне такое слово, которое расшевелило моё воспоминание о Весне, Любви, Непорочной Красоте Девичьего Тела. И ничего странного нет, что все эти нетленные вещи я вспомнил в связи с любимой Русью, — он помолчал и очень грустно добавил, всё так же обращаясь к животу наложницы. — Ступай к себе, у меня сейчас почему-то нет желанья… Я обязательно позову… свою Юй Цзе… через несколько дней…
Юй Цзе словно ждала этого момента, она мигом подняла с ковра кимоно, быстро нацепила его, завязала и помчалась прочь из комнаты, находу кивая и прикладывая к лицу ладошки-лодочки.
Император горько ухмыльнулся:
— О, ВЕЛИКИЙ БУДДА, ты только посмотри как она рада, как рада… мерзкое создание… о-о-о, мерзкое…
Когда исчезла наложница, в спальню восторженно прискакала собачонка Ци-Ци, подбежала к хозяину, лизнула его в ногу, прыгнула на постель, заняла своё прежнее место и облегчённо вздохнула.
Ван Ши Нан явился на порог комнаты несколько удивлённый и настороженный. Он снова поклонился спине, потому что император опять не обернулся.
— Ван Ши Нан, позови Инспектора охраны, и ты на сегодня свободен.
— Слушаюсь! — ответил слуга, хитро смерил его спину недобрыми глазами и покинул комнату.
Оставшись один, император начал бессмысленно, как казалось, повторять рифмы прочитанного стихотворенья, но было прекрасно видно, что в голове его работала адская машина — он явно решился на что-то очень серьёзное и важное:
— … скажу — покажу,
радость — сладость,
диво — стыдливо,
сны — должны,
кровь — любовь,
Юй Цзе — на лице…
— Император! — возвестил о себе голос Инспектора охраны.
Император даже не слышал, как тот вошёл — настолько глубоки были его раздумья, он встрепенулся и приказал через плечо:
— Инспектор, я постараюсь заснуть, ко мне никого не пускать, даже жену.
— Охрана уже у дверей, император!
— Вся надежда на вас. Идите.
— Слушаюсь! — ответил Инспектор и зашагал из комнаты.
Одним движением ног император развернулся, оторвавшись от пола, лёг на постель и прикрыл усталые глаза.
Собачонка Ци-Ци уже снова крепко спала и дёргала во сне тонкими лапками…
В императорском утреннем саду среди изумрудной зелени и буйства цветущих растений молодая прислуга Дворца собирала с лепестков и травинок чистую росу, согнувшись к земле и молчаливо продвигаясь вперёд с пиалами в руках.
Осторожно наклонив лепесток лотоса, девушка скатила с него капельку росы, капелька упала в почти полную пиалу и чуть потревожила прозрачную жидкость лёгким еле заметным всплеском.
Парень, который шёл поодаль, мягко пригнул цветок орхидеи, и несколько маленьких блеснувших шариков побежали по соцветию и нырнули в его наполненный сосуд, взбудоражив зеркало хрустальной поверхности бесценной влаги.
Позади прислуги вышагивал внимательный Инспектор, он держал большой кувшин белого цвета с высокой крышкой, похожей на императорский головной убор. Рядом с Инспектором шагали по обе стороны охранники с толстыми дубинками бамбука в крепких руках.
Одна из девушек, медленно приподнявшись и держа в ладошках полную пиалу, затаила дыханье.
Инспектор заметил и направился к ней, открывая крышку кувшина. Стараясь не пролить ни одной капли, она умело опрокинула пиалу и вылила росу в кувшин, потом опять нагнулась к земле и стала продолжать свой нелёгкий труд.
Утро светлого тёплого дня, уже давно влетевшее в большие распахнутые окна спальни, укрепило императора в абсолютно правильной мысли, неожиданно озарившей вчера вечером его беспокойную голову. Император, чисто вымытый и свежо одетый, спокойно шагнул к столу и открыл закладку толстого фолианта, потом отыскал строчку и прочитал её вслух:
— "МУДРОСТЬ И ДОБРОДЕТЕЛЬ ПРЕОБРЕТАЮТ НОВЫХ ЛЮДЕЙ" , — и повторил. — "МУДРОСТЬ И ДОБРОДЕТЕЛЬ ПРЕОБРЕТАЮТ НОВЫХ ЛЮДЕЙ".
Он закрыл фолиант и поглядел в распахнутое окно.
Там виднелся Двор Пыток: беседка с пиалой, огромные котлы для человеческого тела, страшное колесо для ломки костей.
— "МУДРОСТЬ И ДОБРОДЕТЕЛЬ ПРЕОБРЕТАЮТ НОВЫХ ЛЮДЕЙ".
В дверь постучали.
— Войди, Ван Ши Нан!
Слуга вошёл, поклонился и доложил:
— Чай из утренней росы готов! — и отошёл в сторону, учтиво пропуская вперёд императора…
Соседняя комната была большой и просторной.
На полу лежал пёстрый дорогой ковёр.
С потолка свисали голубые и лёгкие драпировки, напоминавшие застывшие морские волны.
Все стены украшались мечами, кинжалами и круглыми щитами; с блестящих поверхностей щитов глазели барельефы тигров, львов, леопардов и драконов.
У каждой из трёх дверей комнаты находилось по два стражника с тонкими и длинными пиками. Как только вошёл император — стражи порядка, словно заведённые механические болванчики, одинаково потоптались на месте в знак приветствия, подняли пики и снова успокоились.
По обе стороны открытого окна красовались в шёлковых платьях особо приближённые Мандарины, человек десять. Среди них император быстро успел разглядеть подлых, ненавистных заговорщиков: самовлюблённого красивого Чжоу Дуня, щекастого и красного Чан Буя, скуластого Хуан Мия и худого прыщавого Ухай Ли. Недалеко от них и совсем в другой компании стоял Главный Дворцовый лекарь — толстый и круглый Сан Гуан с добродушным пухлым лицом. Все Мандарины поклонились и на несколько секунд застыли в этих согнутых подобострастных позах.
В центре комнаты, куда направился император, выделялся круглый инкрустированный стол с императорским чайным прибором, одной пиалой, большим белым кувшином с утренней росой и пузатым заварным чайником, из носика которого струился пар.
Император старался казаться совершено спокойным, он сел за стол в широкое удобное кресло и одними глазами дал команду Ван Ши Нану.
Тот подошёл к столу, взял ЛЕВОЙ РУКОЙ заварной чайник и налил себе в пиалу немного тёмной пахучей жидкости, затем поднёс ко рту и начал пить мелкими глотками, делая после каждого небольшую осознанную паузу.
Император смотрел на слугу-предателя совершенно безразличным взглядом.
А Ван Ши Нан пристально глазел на императора, продолжая делать глотки, его бровь многозначительно скакнула вверх, голова вскинулась к потолку и замерла.
Император не шелохнулся, всё так же безразлично наблюдая за фокусом Шанхайского цирка.
Ещё несколько секунд подержав голову приподнятой, слуга опустил её и сделал, наконец, низкий поклон, что означало — он жив! чай не отравлен! можно пить!
Лишь одним движением мизинца в сторону своей чашки император дал сигнал немедленно наливать.
Ван Ши Нан теперь поднял ПРАВУЮ РУКУ с двумя прижатыми нижними пальцами, которые держали щепотку порошка.
Император заметил уловку, потому что знал о ней, и быстро убрал глаза в сторону, чтобы не выдать себя, а внутренний голос неистово бушевал: "Какая же тварь, даже не дрогнул! Ну, давай-давай, насыпь отравы, подлый ты человек!".
Чжоу Дунь и скуластый Хуан Ми затаили дыханье.
Прыщавый Ухай Ли и щекастый Чан Бу тяжело проглотили подступившие комья.
Ван Ши Нан взял ПРАВОЙ РУКОЙ заварной чайник и налил чай в императорскую чашку, искусно украшенную золотой лепкой драконовских голов.
А внутренний голос императора продолжал: "Вот подлюга! Ловко насыпал! Я даже ничего не заметил!".
Он секунду смотрел на отравленную жидкость и вдруг сказал капризным тоном ребёнка:
— Я сегодня совершенно не хочу эту росу, надоела… может мне выпить молочка? Ван Ши Нан, ты не знаешь — утром доили наших молодых буйволиц?
Ван Ши Нан очумел, вздёрнул плечи и ничего не мог ответить.
— Впрочем, не пойму… и молока тоже не хочу… я, по-моему, заболеваю… — император прикоснулся руками до висков, потёр один висок, потом другой и приказал слуге. — Позови ко мне Дворцового лекаря, вон он стоит у окна… пусть пойдёт со мной в спальню… а ты пока свободен…
Слуга покорно устремился к лекарю.