Собственно, дружба, о которой мечтает Игорь, сама по себе уже есть воплощение Эроса; с сексом или без секса — это уже детали; существенные, важные, жизненно значимые, но — детали; конечно, с сексом лучше — несравнимо лучше, и утверждать обратное было бы верхом лицемерия; дружба, о которой мечтает Игорь, есть воплощение Эроса, только Игорь об этом не знает — и потому о сексе с Андреем как о естественной и самой оптимальной форме выражения своих чувств он думает мимолётно, размыто, вскользь… между тем, сержанты расходятся; Игорь, всё это время не сводивший с Андрея взгляда, видит, как Андрей, шутливо похлопав одного из сержантов по плечу, неспешно направляется к своему отделению, — Андрей приближается, и Игорь, лежащий под одеялом, торопливо закрывает глаза, чтоб Андрей, если вдруг на него посмотрит, подумал, что он, Игорь, давно спит — как спят пацаны справа и слева… пацаны, в душах которых не звучит мелодия; лёжа с закрытыми глазами, Игорь чутко вслушивается в приближающиеся шаги… ему кажется, что Андрей, подходя к его кровати, шаги свои замедляет… или это ему всего лишь кажется — этого ему, Игорю, хочется? Андрей проходит мимо — и Игорь, снова открывая глаза, слушает, как шаги Андрея, неспешно удаляясь, затихают за его спиной… "Андрей… " — думает Игорь, и сердце его сжимается от ощущения безысходного отчаяния: через две недели курс молодого бойца закончится, он примет Присягу, попадёт в какую-нибудь роту, где начнётся его настоящая служба, а Андрей демобилизуется, уедет домой, снимет военную форму, и — никогда-никогда он, Игорь, Андрея больше не увидит… "невозможность возможного", — думает Игорь, сжимая под одеялом напряженный, сладко ноющий залупившийся член; через две недели всё это кончится, а потому… потому — все его мысли, все его беспочвенные мечтания, все эти глупые надежды — всё это совершенно пустое… на разве сердцу всё это объяснишь? . .
*****
В выпускном классе, когда Игорю было уже семнадцать, он впервые увидел на видео гомосексуальную сцену, но должного впечатления эта сцена на него не произвела; а получилось вот как: они, человек пять или шесть парней-одноклассников, поехали на дачу к однокласснику Толику, уверенно шедшему на "золотую" медаль, чтобы там, "на природе", отметить день рождения одного из пацанов, и когда шашлыки были съедены, а пиво выпито, Толик неожиданно предложил посмотреть "прикольную порнушку", объяснив, что кассету он случайно нашел в кладовке и что кассета эта, видимо, принадлежит его старшему брату, который на тот момент служил в армии; естественно, все дружно согласились — видик на даче был, и отказываться от просмотра "прикольной порнушки" было бы, как сказал один из пацанов, "непростительной глупостью", которую им не простят их потомки; на кассете, которую Толик принёс из кладовки, оказался сборник довольно однообразных видеосюжетов с предельно откровенным, но вполне обычным — гетеросексуальным — трахом; и хотя сама кассета была явно старой — некоторые сюжеты на кассете были черно-белыми, смотреть всё равно было прикольно: пацаны, со смехом комментируя те или иные сцены, сидели возбуждённые, возбуждения своего друг от друга не скрывая; впрочем, скрывать возбуждение, даже если бы они захотели его скрыть, было бы затруднительно — джинсы у всех заметно бугрились, топорщились колом, а кроме того, скрывать возбуждение было бы глупо — они смотрели порносюжеты, и колом вздыбленные джинсы свидетельствовали о нормальной, вполне адекватной реакции на соответствующее зрелище; в противном случае получалось бы, что перед экраном телевизора сидят не здоровые семнадцатилетние парни, а несчастные импотенты, у которых по причине импотенции фатально не возникает эрекция, или, говоря проще, не стоит, — молодые члены, выпирая из брюк, стояли у всех друзей-одноклассников без исключения, и это ни у кого не вызывало ни неудобства, ни смущения; время от времени слышались реплики: "во — засадил!", "давай, бля, парень, давай!", "сюда бы её — эту козочку!";
"А сейчас будут гомики… я надеюсь, что среди нас таких нет — никто ни к кому приставать не станет?" — упреждая следующий сюжет, засмеялся Толик и, прикалываясь, он тут же с дурашливой опаской посмотрел на одного из пацанов: "чего ты, Витя, напрягся — как-то странно засопел?"; пацаны, и Витя в том числе, весело засмеялись; причем Витя не остался в долгу — сказал, кивая на Толика: "не удивлюсь, если этот кусок плёнки окажется изрядно затёртым — по причине наиболее частого воспроизведения некоторыми типами, находящимися среди нас" — и снова в ответ все, включая Толика, дружно рассмеялись; а на экране, между тем, уже вовсю шло действо: два качка, лежа на каком-то настиле, с сопением тискали друг другу полустоячие члены, стараясь добиться эрекции, но эрекция почему-то не возникала, и тогда один из качков, повернувшись к другому задом, руками раздвинул в стороны свои мускулистые ягодицы — другой, в тот же миг наклонившись, припал губами к очку первого, а затем, высунув язык, стал очко с видимым удовольствием лизать…
"Круто!" — непроизвольно вырвалось у одного из пацанов; "охуеть, бля!" — тут же, не удержавшись, отозвался кто-то еще; а на экране, между тем, эрекция уже была налицо — тот, который с видимым удовольствием вылизывал очко, теперь лежал на спине и, придерживая руками поднятые вверх толстые мускулистые ноги, ждал… дальше крупным планом показывалось, как, блестя смазкой, толстый длинный член медленно исчезает в округлившимся очке — очко было без единого волоска, а член входил медленно-медленно… и потом минут десять разными планами изображался сам трах — однообразное колыхание одного тела над другим, причем оба партнёра то и дело поочерёдно стонали, протяжно выдыхая букву "о"… закончился сюжет необыкновенно обильной струёй спермы, которую один качок со стоном спустил на грудь другого… "хуйня, бля, полная!" — проговорил кто-то из пацанов, подводя итог увиденному, и с этим было трудно не согласиться: мужикам было лет по сорок, они были мускулисты, коротконоги, бритоголовы, а само траханье, заключавшееся в мощном, но однообразном колыхании одного тела над другим, больше напоминало взаимодействие двух муляжей, чем кайф живых людей, и даже то и дело показываемое крупным планом беспрерывное скольжение полового члена одного партнёра в заднепроходном отверстии другого казалось для глаз, смотрящих на это, скорее утомительным, чем возбуждающим; а кроме того, всё это действо происходило на фоне какой-то вычурно художественной драпировки и потому всё время казалось театрализованной постановкой, а не "картинкой из жизни", — Игорь, когда смотрел, ни особого волнения, ни какого-либо особого возбуждения не почувствовал: то, что происходило на экране, мало соотносилось с тем, о чем он, Игорь, в глубине души тайно мечтал, и хотя в мечтах его к тому времени уже определенно присутствовал однополый секс, но это был секс исключительно с друзьями — с теми, по ком томилась его душа… секс в мечтах Игоря — в его грёзах-фантазиях — органично вплетался в дружбу, дополнял дружбу, становился частью настоящей дружбы, а потому это всегда был секс с конкретным парнем — с тем, кто, сам того не зная, становился для Игоря источником неизбывной мелодии, звучавшей в душе, — сам по себе однополый секс, лишенный мелодии, не вызывал у Игоря никакого интереса — и потому просмотренный видеосюжет с гомосексуальной сценой не вызвал у Игоря ни волнения, ни возбуждения: на экране трахались "голубые", а Игорь себя таковым не считал, поскольку однополый секс для него, для Игоря, был неотделим от дружбы, а дружба…