— Люблю тебя, — прошептал Женька. — Все равно люблю. Свет не померк.
— Мне кажется, — прошептал я, — что я люблю тебя сильнее:
Это было правдой.
Я сполз вниз, к ногам Женьки и добросовестно зализал нанесенную другу рану. Оттуда сочилась моя собственная сперма, я лизал, лизал, напуская слюны, чтобы последствия первого вторжения были как можно более безболезненны.
А потом мы слились в поцелуе и, помню, я, измотанный, все-таки стал задремывать, забрав себе в рот Женькин язык:
*
В шесть часов утра мы, как штык, стояли во дворе у подъезда. У Женьки в руках был громадный букет цветов, у меня — второй букет. Оба мы были в черных костюмах, в белоснежных сорочках, в галстуках. Во двор вкатил неестественно вытянутый лимузин бежевого цвета. Мы влезли на заднее сиденье и Женька крикнул шоферу в другой конец лимузина:
— Поехали сначала на Ждановскую за родителями, а потом едем в Видное за
невестой! К десяти часам утра должны быть обратно в Москве в ЗАГСе!
Шофер с довольно симпатичной мордой, одетый так же торжественно, как и мы, почему-то огрызнулся:
— У меня путевка! Знаю! Успеем! Лучше скажите, кто из вас жених, а кто — кто?
Женька почему-то обиделся и отвернулся к окну. Я крикнул:
— Он жених, а я — свидетель!
— Дружок, значит: Ну, поехали:
И мы поехали — туда, где нас ждала непростая жизнь.
*****
Позвонил Женька и сообщил, что свадьба переносится с пятницы на субботу. Переиграли весь сценарий поездки в ЗАГС и оттуда за стол. После работы в пятницу я должен приехать к нему, остаться ночевать, чтобы к 6 часам утра встретить свадебный лимузин, на котором надо ехать за родителями, оттуда в Видное за невестой Настей, чтобы уже к 10 часам утра быть в ЗАГСе.
После работы в пятницу приехал к нему. Перекусили и быстро легли спать. Впервые в жизни мы спали на одной тахте. У Женьки однокомнатная квартира. С Настей они сошлись еще в институте, эта однокомнатная квартира была результатом размена большой трехкомнатной квартиры, где Женька жил с отцом и матерью, которые категорически возражали против того, чтобы Настя поселилась у них. Они ее на дух не переносили, и мы все участвовали в борьбе молодых за право любить друг друга.
Лежим лицом друг к другу, так как на спину лечь невозможно — тахта узкая. Дышим друг другу в лицо. Темнота в комнате кромешная. Начинаю задремывать. Вдруг мне чудится, что Женька плачет. Прислушиваюсь. Шепчу:
— Жень!
Он шмыгает носом:
— Что?
— Ты плачешь, что ли?
Молчит. Действительно плачет. Никогда не мог предположить такой поворот.
Может, у него кто умер?
— Жень!
— Что?
— Умер кто?
Молчит. Ну, не хочет человек отвечать — я не из тех, кто лезет в душу.
Вдруг он:
— Леш!
— Что?
— Можно я тебе под голову положу руку? Я тут же поднял голову, Женька просунул под нее свою руку и я снова лег. Мы сдвинулись вплотную, носы дышат друг в друга. Слышу шепот:
— Ты спишь?
— Нет.
— Я тоже. Тебе на руке удобно?
— Да.
Дышим. Я начинаю задремывать. Вдруг ощущаю на своем лице ладонь Женьки, он ощупывает мое лицо.
— Жень!
— Что?
— Ты чего?
— Я больше не могу.
Тут я заговорил в голос:
— Да что случилось?!
Сон опять пропал. Он: