— Профессор, мы вынуждены арестовать Гермиону Грейнджер и Джиневру Уизли по обвинению в изнасиловании Нимфадоры Тонкс, — учтиво поклонился Джон Долиш. — Мне жаль, — добавил он более неформальным тоном.
Обычно собранная Минерва Макгонагалл не могла найти слов:
— Но это ошибка, аврор. Гермиона, Джинни… То есть… я знаю этих девушек, я уверена, что они не могли…
Макгонагалл, авроров и Гермиону с Джинни стали окружать любопытные ученики. От толпы отделился Драко Малфой и сказал, растягивая слова:
— Видимо, вы плохо знали этих девушек, профессор. Например, вы упустили тот небольшой факт, что они не девушки, а самые грязные, ненасытные и развратные проститутки, каких только видел Хогвартс за все годы.
Макгонагалл резко повернулась к Малфою:
— Мистер Малфой, сорок баллов со Слизерина за ваши отвратительные оскорбления…
— Вы мне не верите, — констатировал Драко. — Тогда смотрите на истинную суть магглокровок и предательниц крови!
Он взмахнул палочкой. Зал заревел. Гермиона с Джинни задрали головы и тоже закричали. Заколдованный потолок Большого зала вместо звёздного неба теперь показывал увеличенное колдофото из альбома Малфоя — то, на котором Гермиону и Джинни вшестером трахали в библиотеке. На огромном движущемся снимке можно было рассмотреть каждый волосок на лобках гриффиндорок, каждую каплю смазки, стекающей из их пёзд, каждую морщинку на их растянутых членами анусах, каждую венку на тех мощных членах. На фото Гермиона и Джинни страстно подмахивали своим насильникам, и выглядели действительно распоследними блядями.
Фотки начали меняться. Вот Гермиона и Джинни показывают в камеру — и всему Большому залу — свои расширенные, испачканные кончой, свежеоттраханные вагины и анусы. Вот они отсасывают парням, жадно причмокивая и заглатывая огромные хуи по яйца. Вот они они отлизывают друг дружке, и на увеличенном фоте видно мельчайшие детали мокрой вагины Джинни, в которую глубоко засовывает язык Гермиона.
Потолок Большого зала, превратившегося в кинотеатр, демонстрировал толпе новые и новые кадры. Библиотека, кабинеты, туалеты, чуланы для мётел — интерьеры на фото менялись, но Гермиона и Джинни присутствовали на каждом. Всегда голые, распятые на двух или трёх членах сразу, текущие от возбуждения или уже обкончанные. Гермиона и Джинни, которых большая часть собравшихся считала раньше недоступными.
— Тихо! — не своим голосом крикнула Макгонагалл, с трудом перекрыв нарастающий гул голосов. — Я не знаю, что происходит, но…
— Так спросите у ваших золотых гриффиндорок, что происходит, — посоветовал Драко. — Пусть они вам скажут, что всё это обман. Так, уважаемые студенты-слизеринцы… и все прочие… отойдите немного назад. Кто младше шестнадцати — свалите, тут разговор не для детских ушей. А остальные не шумите — дадим Грейнджер и Уизлетте шанс объяснить это чудовищное недоразумение.
Люди расступились. Вокруг Гермионы и Джинни образовалось свободное пространство, и в зале настала почти мёртвая тишина.
ххх
Гермиона до последнего в глубине души надеялась, что Малфой не посмеет, что он остановит эту казнь и скажет: "А хорошо я вас напугал, шлюхи? А теперь валите вон в тот мужской туалет, там пять человек хотят спустить в чьи-нибудь грязные задницы". Гермиона думала, что в таком случае она помчалась бы в тот туалет со всех ног, пока Малфой не передумал.
Но теперь она и Джинни стояли на виду у всего Большого зала. Гермиона чувствовала, как каждый сантиметр её кожи горит от стыда — или от сотен взглядов, жадно обшаривавших тела гриффиндорок. Взгляды — грязные, похотливые, ехидные — сжигали её заживо.
Были и другие — те, кто смотрели растерянно, неверяще, жалостливо и сочувственно. Больше всего таких было среди гриффиндорцев, где большинство не поверило Малфою, хотя и там в задних рядах Макклаген кому-то доказывал громким шёпотом:
— Да я тебе клянусь — они бляди! Я этих шлюх трахаю уже три года по семь раз в день, просто не хотел хвастаться…
На Макклагена шикнули, и он заткнулся.
"Многие в нас верят, — подумала Гермиона, и почувствовала, как на глазах выступают слёзы. — Но они перестанут верить, когда услышат всё от нас самих. Не плакать, Грейнджер, не плакать, хоть этого удовольствия Малфой не получит".
Джинни открыла рот. Она старалась говорить как можно тише, но это заставляло людей ещё внимательней вслушиваться в её дрожащий полушёпот: