Напялив несвежий халат в справочном отделении, еле попав в рукава, поднялся на второй этаж. Вошёл в шестиместную палату, у окна на кровати сразу увидел Игоря. Голова забинтована, но не чрезмерно. Значит, особых ужасов не случилось.
— Игорь, здравствуй! Что с тобой?
— Данила, вот здорово, что пришёл! Я так тебя хотел увидеть, ко мне ведь никто не ходит, скука здесь. Я помешал тебе?
— Что ты, нет. Да что случилось-то?
— Подрались на разборке. Вот, врезали по голове, разбили бровь, сломали ребро, по почкам дали… Садись, Данил, а? Посиди немного?
Сел я на табуретку, отчего старый халат разошелся по шву. Вспомнив, что сам врач, откинул одеяло в кургузом пододеяльнике, посмотрел на забинтованную грудную клетку Игоря, на какие-то наклейки из марли на животе, перевёл взгляд на голову парня, обмотанную так, будто медсестра хотела повязать ему чалму, но в самом начале священнодействия вдруг бросила это дело.
Неожиданно для себя я стал дышать глубже и чаще, во рту пересохло, рука с краем одеяла задрожала. Ещё через полминуты меня толкнул в грудь острый и жаркий приступ жалости.
— Игорёк, детка… Как же так? Что ж вы там не поделили? — выговаривал я банальные и бесполезные слова. — Больно, наверное, детонька…
— Да нет, Данилка, — шептал Игорь, — лучше уже… Но я вспомнил тебя, захотел увидеть… попросил одного чудика сходить к тебе в офис. Я ж ни телефона твоего не знаю, ни квартиры…
— Игорь, маленький мой, — во мне уже вовсю разворачивалось позабытое давно чувство жалости, — хорошо, что позвал меня… я ничего не понял сначала — как это ты можешь быть в больнице, вот, купил всяких тут штук по дороге…
Дрожащими руками я путался в пластиковых пакетах, вынимал апельсины, бананы, яблоки, минеральную воду, выкладывал всё это на тумбочку.
Игорь от моих бессвязных слов и дрожащих рук совсем потерялся.
— Деня, да я… ты что ж… зачем всё это?
— Игорёк, мальчик, деточка, кушай, я побуду здесь, — вполголоса бормотал я, чувствуя, что напоминаю старую бабульку, причитающую над сиротой.
Игорь, видимо, ошалел окончательно. Он взял банан, пихнул его нечищеным в рот, потом отложил, схватил яблоко, куснул его, тоже отложил в сторону. Потом, сжав зубы, сел на кровати, рукой притянул мою голову и поцеловал меня в щёку.
— Деня, не могу я больше тут, — шепнул на ухо, — ты же можешь меня увезти на машине, вечером?
Парень произнес это просительно и жалобно.
Я обалдело сидел на табуретке, щека после губ Игорька запылала.
— Игорь, если хочешь, я поговорю с врачами, заберу тебя, но только это не дело — убегать из больницы не долечившись. И куда везти тебя?
— В квартиру, знаешь хрущовку, два дома от твоего? Там я комнату снимаю, там и отлежусь. А здесь только потолок разглядывать.
Мы совсем забыли о других пациентах палаты. На соседних койках беспокойно захрюкали бомжеватого вида мужики.
— Игорь, я приеду сегодня вечером.
Поднявшись со стула, двинулся к заведующему отделением — Василию Карповичу Гуськову, честному старику, преподававшему нам травматологию.
Как и ожидалось, больница с великой радостью спихнула пациента на мои руки, взяв предварительно расписку о снятии всякой ответственности с персонала отделения. Игорь быстренько накарябал подпись, медленными шагами направился к выходу. В джипе я устроил его полулёжа на переднее сиденье.
— Деня, спасибо. Извини, что привязался к тебе, но уж сил не было лежать.
— Поехали, — сказал я. — Там посмотрим, как лечить тебя.
Джип рассекал лужи, как и в первую нашу встречу.
— Вот что, герой, — веско произнёс я, — мы сейчас едем ко мне, я уступаю тебе свою кровать, сам ложусь на диван, предварительно ты моешься, переодеваешься в чистое и лежишь у меня сколько будет надо. Кормить тебя буду трижды в день, обеспечу видеофильмами, в общем, поболеешь цивильно.
Парень уставился на меня широко открытыми глазами. Я видел в зеркальце, как Игорь разинул рот, закрыл его, шмыгнул носом. Потом вдруг скривился, кулаками стал вытирать побежавшие слёзы.
— Хватит, Игорь, плакать, — серьёзно и мрачно произнёс я, — а то сегодня ты весь лимит взрослого мужика на слёзы исчерпаешь.
Парень отвернулся и молчал всю оставшуюся дорогу до моего дома.
Нет нужды описывать дальнейшее. Через час чистый и сияющий, как екатерининский рубль Игорь лежал на моей широкой кровати, опершись на две большие подушки, наряженные в наволочки с изображением леопарда (качество ткани — банального ситца — низкое, но я люблю оригинальность). Укрытый огромным одеялом, он блаженно пялился в телевизор и не переставая повторял…
— Книг у тебя, Данилка, книг! Вот ты почему такой умный!
— А ты значит тупой?
— Я-то? Я вообще дурак! Мне и в детдоме говорили… "Тебя надо в школу для дебилов".
Оригинальная педагогика.
Через неделю все повязки с Игоря были сняты, сам он залоснился от мясной пищи и сгущённого молока, которое поглощал по банке в день. А через десять дней сказал…
— Данилка, я твой должник. Всё до копейки отдам!
— Ты считал копейки, что ли?
— Нет! Не считал! Сколько скажешь — столько и верну денег!
Я решил пресечь дискуссию в самом начале.
— Вот что, товарищ мой. Я, во-первых, нормальный человек и брать деньги за дружескую помощь не буду. Во-вторых, я не нуждаюсь в деньгах — по крайней мере, сейчас. В-третьих, опять же по-дружески предлагаю тебе переехать ко мне. С меня пища, с тебя оплата моей квартиры. Водить баб не разрешу. Колбасись с ними в сторожке на своём рабочем месте.
Лицо Игоря вытянулось, глаза вытаращились, бобрик вздыбился.
— Ты серьёзно? Ты… ты серь-ёз-но?
— Я серьёзно. Я вообще шучу плоско и редко.
— Да зачем я тебе, Даниил? Я бомж! А ты вон какой парень!
— Какой я парень?
— Крутой, обеспеченный! На что я сдался тебе? Я говорю-то коряво, а в книге вижу фигу! У меня голова пустая совсем!
— Не твоё горе — твоя голова, — мрачно и веско сказал я. — А вот твою болтовню о бомже, фиге и книге прощаю тебе на первый раз. Не твоё дело также и моё образование, и моя работа. От книг человек, кстати, не умнеет. Ум — он или есть, или его нет. Я хочу, чтобы у меня был друг и товарищ, а поэтому предлагаю тебе дружбу и помощь. Надо будет — попрошу помощи у тебя.
— Данил, прости. Если ты предлагаешь мне дружбу — я согласен. Я встану на ноги и сделаю для тебя много всего хорошего. Насчёт баб не волнуйся — я могу терпеть сколько угодно.
— Значит, решено. Переноси свои тряпки, а завтра идём на рабочие места.
Вот так устроилась жизнь. Я вертелся на своей нетворческой работе, выдавливая деньги из худосочных контрактов, Игорь сторожил лиловые тазы сутки через трое, в остальное время собирал мебель и изредка сопровождал какого-то авторитета на разборки. "Я это дело брошу", — говорил он, "только не сразу, я всё-таки должен ему". "Бог с тобой", — думал я, " все кругом участвуют в разборках".
Когда Игорь дежурил ночью, я спал на кровати, а когда он приходил вечером — я перемещался на диван. Всё-таки Игорь помассивней, и места ему надо больше.
Ночами я лежал на спине прямо, как аршин. Возникающее возбуждение гасил усилием воли, зажигал лампочку над изголовьем и читал сонеты Петрарки и вообще классику. Я люблю строгий стиль Ибсена, искания Толстого, женственность Цветаевой, страсть Саади. Я вообще преклоняюсь перед гениями слова! Вот только сам не способен к сочинительству.
Игорь приходил вечером, принося с собой хлеб, картофель, мясо с базара, переодевался в домашний спортивный костюм, вываливал кучу каких-то деталей на пол и долго с ними возился, потом шёл в душ, ложился в кровать, ставил видеокассету и смотрел очередной боевик. Впрочем, часто я видел у него в руках газету "СПИД — Инфо", газету о чудесах и приключениях, однажды даже "Библию для маленьких". Я молчал — нельзя же, в конце концов, указывать 22-х летнему лосю, что надо читать.
*****
Я не мог понять, как такой качок обходится без секса. В больнице я взял лабораторные анализы мочи и крови Игорька. Чисто как свежий снег! Никаких антител в крови — ни к трепонеме сифилиса, ни к гарднереллам, ни к вирусам гепатитов. Стало быть, никакого контакта с инфекцией не было.
Игорь всегда теперь заворачивался в полотенце, и я не мог понять, возбуждён ли его член. Может, он у него вообще не принимает боевого положения? Уж не контузили ли его в этих самых ВДВ? Я терялся в догадках. Но я всё же врач, и знаю — у каждого может быть тайна, а если надо — человек должен сам попросить о помощи. Но Игорь молчал. Наше с ним соглашение выполнял беспрекословно — в конце месяца оплачивал квартиру, телефон, газ, а также давал мне три тысячи на расходы. По моим расчётам, оставалась у него еле-еле тысяча. Впрочем, он был неприхотлив в одежде и таскал всё ту же коричневую кожаную куртку,
изрядно потерявшую блеск.
Я занудно — любопытен, а потому потихоньку покупал кассеты с порнографией, грудастыми бабами, подкладывая их на стойку к остальным кассетам. Я надеялся, что Гоша наткнётся на них и хоть раз проявит свой интерес (или отсутствие такового). И однажды кассета с бабами попалась ему в руки. "Пент-ха-ус",- шёпотом прочитал он название и вдвинул кассету в видик. Смотрел всю от начала до конца, потом выключил, повернулся набок и уснул сном праведника.
"Ну и парень, ну и кремень", — твердил я про себя. "Какой-то кусок льда, а не самец человека".
В тот день лил дождь как из ведра, ноябрьская погода была просто омерзительна. Отопление никак не могло довести температуру в моей квартире до восемнадцати градусов. Сыро, промозгло. Мы лежим на своих ложах, кутаясь в ватные одеяла. Я наслаждаюсь "Смертью Тициана" Гуго Гофмансталя, а мой квартирант и визави глядит американскую пакостную киноподелку — грубую дешевку, приторно-блевотную, как всё американское.
Вдруг Игорь выключает ТВ и говорит ни с того ни с сего…
— Данила, а я прочитал Книгу Пророка Даниила.
"…где он ступил — там смысл и красота", — дочитываю я последние строки драмы Гофмансталя. Вслух говорю…
— Да что ты? Это в Библии для маленьких?
— Нет. В настоящей Библии.
— Так ты её с полки-то не брал!
— Я специально ходил в библиотеку. Там читал.
— Но почему здесь не мог читать? Вон на полке — с иллюстрациями Карольсфельда.
— Я хотел это сделать без тебя.
— Почему же, Игорь?
— Я такую книгу понимаю плохо, я мучил её больше месяца. Но теперь знаю всё.
— Что — всё?
— Всё. Заповеди, историю Даниила. И львы во рве.
— Да?
— Да. И печь огненную.
Парень обалдевает. Тронулся он что ли с горя?
— Игорёк, ну ты молодец. Это полезное чтение — высокое, страстное.
— Я вижу, что ты читаешь много книг, — ответил парень, — но мне под силу только сказки народов СССР. (Прекрасный десятитомник, издан на грани развала страны).
— Почему ты так решил? Всё идёт своим чередом. Сегодня сказки, а завтра Кант и Гегель, — поучительно — менторски изрекал я.
Гоша вздохнул, выключил свет. Сквозь толстую занавеску уличные отблески почти не проникали в комнату, а шум дождя становился всё сильнее.
Гоша лежал на спине, вытянув руки по швам. Я задумался над его тирадой.
В тишине комнаты раздался чёткий голос Игоря.
— Деня, я не могу больше.
— Что случилось, Игорь?
— Я больше не могу.
— Игорь, ты меня пугаешь. Чего не можешь ты? Ты болеешь?
— Нет. Деня, я больше не могу. Я прошу — ляг рядом со мной, я тебя обниму. А утром уйду куда глаза глядят.
— Ты спятил, парень? Чего ты несёшь?
— Я тебя прошу — ляг рядом и не спрашивай ничего. Я соберу вещи и уйду утром.
— Да что такое, — я затрясся всем телом, — такие слова говоришь ни с того ни с
сего, — я встал и в своих семейных трусах (в красный горошек на кастрюльно — зелёном фоне) подошёл к кровати. Игорь подвинулся к стене, я залез под одеяло и чуть не обжёгся. Игорь пылал жаром.
— Игорь!! Да у тебя температура под сорок!!
— Данилушка, лежи, я прошу тебя. Нет у меня температуры.
Игорь повернулся ко мне лицом, поцеловал меня в губы, взъерошил ручищей мои волосы, обхватил руками плечи.
— Данилушка, дружочек, не говори ничего. Поцелуй меня тоже.
Я впился губами в губы Игоря.
Парня как судорогой свело. Он еле оторвал губы и прошептал…
— Данил, потрогай, пожалуйста, мой хуй.
Я словно в забытьи двинул руку в низ живота Игоря и вдруг натолкнулся на огромную твёрдую дубину, всю мокрую от смазки.
Игорь закусил губу, потом сказал, дрожа от возбуждения…
— Денечка, я прошу тебя как друга — пожалуйста, возьми его в рот. Только один раз. Я не выдержу больше, я уже дошёл до точки.
Правда, парень еле сдерживался. Я быстро переместился поближе к члену Игоря, с наслаждением засунул в рот толстую головку и стал сосать мощный член, сосать так, как никогда ни у кого не сосал.
Игорь метался, задыхаясь в тисках страсти, через две минуты мне в рот хлынула сперма. Десять толчков, и с каждым — огромная порция спермы.
Когда мой рот наполнился, я вынул член изо рта и в три приёма проглотил содержимое половых органов моего друга.
Игорь лежал пластом, не шевелясь. Через десять минут он еле слышно произнёс…
— Я сволочь, Данилушка. Прости меня. Я сейчас поменяю простынь.
— Лежи, Игорь. Я проглотил всё.
Парень вскочил, оглядел кровать, ощупал простынь, пододеяльник, половичок рядом с кроватью.
— Данилка, ты всю малафью проглотил??!!
— Игорь, не груби. Сперму, а не малафью.
— Данила, ты что? Тебе же противно было?
— Мне было хорошо и приятно на вкус.
— Как? Ты что… тебе не противно?! Вонючую сперму?
— Игорь, твоя сперма не может быть противной. Я люблю тебя. А сгущенки надо есть меньше, а то сперма твоя сладкая очень.
Мне показалось, что Игорь стал красным, словно помидор. Он вскочил с кровати, побежал в ванную, заперся там. Вскоре послышался шум воды. Я перебрался на диван и лёг на бок, притворившись спящим.
Через некоторое время послышались осторожные шаги на цыпочках и швырканье ногтей по полу. "Вот чучело, отрастил ногти, теперь по полу скребут", — думал я.
Игорь робко присел у меня в ногах.
— Деня, а? Ведь не спишь. Деня, прости меня. Деня?!
— Чего вопишь?
— Я не воплю. Прости, а? Ну, Деня, а?
— Игорь, ты знаешь другие слова, кроме "Деня" и "а"?
— Знаю.
— Так что же ты?
— А что я, Деня?
— Опять за своё. Что и кого надо простить?
— Меня.
— За что такое нехорошее?
— Деня, не издевайся. Я и так не могу на тебя смотреть.
— Что ж так?
— Стыдно.
— Стыдно меня?
— И тебя тоже.
— Вот что… дружок ты мой. Ложись спать. Утром на свежую голову выясним, кого надо простить. Я ничего не понимаю.
— Ты серьёзно?
— Игорёк, ложись в кровать. Спи.
Игорь вздохнул, встал, лёг под одеяло. Затих. Через пять минут послышались всхлипы.
Я вскочил как ужаленный, залез на кровать к Игорю, обнял его через одеяло, и сказал прямо в торчащее правое ухо…
— Гошенька! Миленький! Дай дожить до утра! Не плачь! Сердце мне не рви! Я ведь не прибор какой-нибудь! Я дышу с трудом, потому что люблю! Не заставляй меня в третий раз сказать это слово!
Игорь умолк. Потом уже спокойно сказал…
— Данила, Деня. Я понимаю. Я видел — ты читал вчера книгу стихов, и когда ты был в ванной, тоже прочитал одно стихотворение. Я тупой, но тут запомнил.
— Скажи.
Игорь сказал четко и ясно.
" Вы, горькой обречённые заботе, Рабы любви, когда вы здесь прочтёте То тайное, что вверил я стихам — Рассказ правдивый о печальной были, О, если вы подобно мне любили, Как много скажет эта книжка вам!"
"Боже", — думал я, "почти пятьсот лет назад великий лузитанец написал сонет, который сейчас читает мне мой дорогой друг".
— Гошенька, я большой любитель сонетов. А Камоэнс — мой любимый поэт.
— Правда? Значит, ты любил так, как он?
— Нет, милый мой. Я люблю сейчас тебя, и книжка моя ещё впереди.
Думая сейчас о той ночи, я вспоминаю, что всеми силами противился произносить слово "любовь". Мысль изреченная не может быть счастливой. Но мой Игорёк заставил меня сказать это слово трижды, и может быть это привело потом к трагедии. Я никогда никого не любил так страстно, как Игорька, и надо было сделать так, чтобы об этом не знал никто, кроме меня. Самая светлая и благородная любовь — та, которая себя никогда не проявит. Она просто сожжёт вас изнутри. Но чистый огонь возвышает душу так, как ни одно откровение мира, и надо идти по жизни, стискивая зубы от неугасимой страсти.
Наутро Игорь ушёл на очередное дежурство, а я поехал на работу. Сидя за столом из искусственного мрамора, предавался умствованиям. "Вот хоть бы и стол", — размышлял я, "ведь тоже фальшивка. Мясные фальшивые кубики, поддельная мебель, кофе без кофеина, сигареты без никотина, чувства людей — выпотрошенные, словно шкурки от яблок, вываренных донельзя… и каждый день мы живём так, будто жить два века, а ведь всё может кончиться в любой момент".
Неизвестно, куда бы меня завели эти грустные размышления, но внезапно гаркнули стенные часы. Десять часов. Начинаем совещание.
— Год близится к концу, — важно говорил мой компаньон, — и наша задача — получить хорошие заказы от розницы, найти добросовестных поставщиков, привезти доброкачественный товар. Если всё будет успешно, к Новому Году обещаю всем вам хороший бонус — хватит от души попраздновать и даже съездить на Рождественские каникулы в теплые местности.
— Так что, дорогие сотрудники, — продолжал он громко, словно Иерихонская труба, — работайте на совесть, приведите наконец в порядок рабочие столы, будьте вежливы с посетителями и клиентами, перестаньте красить ногти во время работы (тут он выразительно посмотрел на Светочку), и наши дела пойдут ещё лучше, — на бодрой и оптимистичной ноте закончил полушеф.
Сотрудники, видимо, приятно пораженные словами о теплых странах, согласно закивали, затрясли головами, словно стадо козлов.
— Послушаем теперь финансового директора (то есть меня).
*****
Я поднялся со стула, поправил горчичного цвета пиджак, напыщенно сказал…
— Я согласен — нам надо поднять на должный уровень организованность и дисциплину. А то бывает — телефоны надрываются минут пять, а сотрудники сидят словно заколдованные и не могут взять трубку. В целом же мы довольно успешны, и наш маленький и бодрый коллектив, если вычесть изложенные выше недостатки, вполне слажен и справляется с работой.
Высказав эту штампованную и банальную бюрократическую фразу, я изложил конкретную ситуацию с финансами, напомнил о просчётах с рыбой, посоветовал более внимательно составлять спецификации. Сотрудники заворожённо слушали витиеватые фразы, изредка подавляя зевки.
— На этом, наверное, закончим наше совещание, — подытожил я, — и начнём ковать себе денежки для отдыха среди зимы.
Все разбежались по местам, и работа закипела с новой силой. Я до конца дня названивал нашим должникам, а ровно в 18.00 с чувством выполненного долга вышел из кабинета и направился в своё обязательное жилище на 14 этаже.
Игорь был уже дома и сосредоточенно складывал что-то из мелких деталей.
— Здравствуй, Гоша! — бодро произнёс я.
— Здравствуй, Деня, — отозвался парень. — Я тут как мог приготовил ужин, садись, ешь, голодный наверное.
— Да, голодный, словно собака.
И мы вместе начали поглощать котлетки и картошечку, а потом Игорь налил себе чаю, вскрыл одним махом банку сгущёнки и осторожно стал есть её малой кофейной ложечкой.
— Что с тобой сегодня, — произнёс я, — ты какую-то кукольную ложку взял.
— Я, Данилка, люблю сладкое, но вот решил поменьше наворачивать сгущенки. А то ты сам сказал…
Я вспомнил ночной разговор про сладкую сперму и подумал… "Что это он — думает — опять у него отсасывать буду?" Ничего не ответив на ляпнутую им фразу, я выпил чай и пошёл в комнату.
Вечером вновь налетёл холодный ветер с дождём, беспокойно затряслись голые деревья во дворе, в трубе вентиляции послышалось завывание. Мы сидели друг напротив друга и читали.
Я старался выглядеть спокойным, но сердце моё билось часто, ныла грудь, в животе появилось знакомое сладострастное ощущение. Бобриковая прическа Игоря постепенно закручивала во мне пружину желания. Парень сосредоточенно сопел, вчитываясь в позорные заметки о чудесах НЛО и людях — контактёрах.
Глядя на это его дурацкое занятие, я вдруг выпалил…
— Слушай, дружок, тебе не надоел этот бред сивой кобылы? Ты что всякую пакость пережёвываешь, а? Что, мозги ничего не воспринимают больше?
Игорь уставился на меня словно баран.
— Чего смотришь? — между тем кипятился я, — я давно уже хотел сказать — нельзя же быть таким примитивным, таким неразвитым. Что ж ты читаешь муть, сказки для убогих, ты, молодой и здоровый парень? Ты хочешь, чтобы твои мозги сжались до размеров куриных? Баран ты, и жизнь у тебя баранья, — заключил я на высокой трагической ноте.
Я прекрасно понимал, что во мне сейчас говорит физическое желание, и язык поневоле цепляет человека, на которого эта страсть направлена. Да вы и сами знаете, друзья мои… обычно хочется обидеть дорогого и близкого человека.
Между тем парень-баран видимо, перехватил моё внутреннее желание своим подсознанием. Ничего не ответив на мой гневный всплеск, он аккуратно свернул газету, положил её на стол, встал, стянул с себя рубашку, подошёл ко мне, сел рядом, рванул меня за подмышки вверх, посадил к себе на колени лицом к лицу и стал тыкаться пухлыми губами в мою шею, а руками задрал рубаху, стянул её с меня через голову, обнял, и наши голые торсы сомкнулись друг с другом. Игорь целовал меня в нос, глаза, щёки, губы, гладил по голове, прижимал к себе. Я совершенно потерял голову и как беспомощная мягкая кукла только невпопад отвечал на его поцелуи, во всём теле я чувствовал жар, слабость, сердце стучало как кувалда, лоб покрылся испариной. Мой член буквально рвал трусы, я чувствовал, что горячая капелька упала на бедро.
Игорь залез в мои штаны, ощупал член по всей длине, шепнул на ухо… "Денечка, давай теперь я пососу?" Я тоже шепотом ответил… "Игорёчек, мальчик, лучше засунь в меня свою писечку…" "Ты что, хочешь?..", — шептал парень, "у меня ведь не писечка, а хуище". "Всё равно", — быстро и страстно шептал я, "я просто умираю от желания, я хочу, хочу, деточка, милый мой, родной, пожалуйста…"
Игорёк взял меня на руки, встал, посадил на диван, а сам скрылся в ванной. Я завалился на спинку дивана, весь мокрый от пота, дрожащий, перед глазами плыли тёмные круги, сердце выпрыгивало из грудной клетки.
Игорёк вошел в комнату совершенно голый, его член торчал как железный столбик, яички полностью втянулись, тело блестело от капелек воды. На смуглой коже выделялось незагорелое место от трусиков.
Парень поднял меня, поставил на диван, стянул мои спортивные штаны, трусы в горошек, сел на диван, опять посадил к себе на колени, погладил пальцем мою дырку, шепнул… "надо помазать чем-нибудь, Денечка…"
Я вытянул руку и достал с полки тюбик геля, сам себе смазал дырочку, потом головку Гошиного органа. Парнишка приподнял меня и усадил на свой член.
Я совершенно не почувствовал боли. Я так долго и так страстно ждал этого, так ослабел от поцелуев Игорька, что чувствовал только мощное движение органа в своей кишке, член парня прижимался к стенкам кишечника, а мой член от перевозбуждения стал мягким как шланг и прыгал в такт ударам полового органа моего друга.
Игорь, горячий как печка, смотрел на меня широко открытыми глазами, поднимал и опускал руками мою попку, губы его были закушены, на шее вздрагивала вена. Через несколько минут неистовства парень замычал, замотал головой, сдавил мои ягодицы так, что я вскрикнул от боли, резко насадил меня на член и замер. Я чувствовал, как в моём кишечнике разливается жар, как пульсирует половой член Игорька, как жгучая жидкость начинает вытекать из моей дырки.
Ещё несколько минут я сидел, обняв друга, его член выскользнул из моей дырки, сперма капала из попки на диван.
Наконец мы разлепили объятия, Игорь ушёл опять в ванную, а я, дрожащий от холода и возбуждения, лёг на диван и свернулся неуклюжим калачом.
Сердце постепенно успокоилось, стало биться ровнее, накатила истома, и через несколько мгновений я провалился в сон.
Мрачным утром я проснулся, потянулся на диване, вынул ногу из-под одеяла, но зверский холод заставил меня вновь закутаться словно в кокон. Голова была ясной, но без единой мысли. Я лежал пластом и вспоминал события этой ночи.
Бросил взгляд на кровать. Аккуратно застелена, Игоря нет. На столе белеет листок. Беру его в руки. Крупным детским почерком Игоря написано… "Денька, я сегодня сутки дежурю, а потом надо съездить на разборку. Буду завтра вечером. Будить тебя не хочу. Я баран, правду ты сказал".
Видимо, он успел позвонить кому-то утром. Я нажал кнопку повтора последнего номера, но дисплей высветил шесть девяток. "Баран, а номер-то стёр, хитрый
зверь", — подумал я и напялил трусы. Потом спохватился и засунул палец в попку. Дырка чувствовала себя нормально, не болела. Как будто и не было огромного члена в моей попе, как будто не было страстных толчков Игорька. "Уж не приснилось ли мне всё это", — думал я, шлёпая в ванную. Почистив зубы, я взялся за бритвенный станок и заметил на лезвиях остатки щетины Игоря. Парень, видимо второпях, перепутал станки и цапнул, какой попал под руку.
Я осторожно выковырял остатки жестких волосиков, застрявшие между лезвий, и хотел было бросить их в раковину, но вдруг передумал, пошёл в комнату, положил крохотные срезы в новый конверт и засунул между томиками на полке. Почему я это сделал — не знаю, рука действовала как автомат.
Приведя себя в надлежащий вид, я вышел на лестничную площадку, поздоровался с новыми соседями, въехавшими в бывшую Серёжину квартиру, спустился во двор и сел в машину. Ехать на работу не хотелось, поэтому я медленно двинул джип к выезду, стараясь потянуть время.
Я чувствовал, что меня вновь начинает охватывать знакомое чувство страстной истомы, потому что перед глазами почти неотрывно стояло лицо Игоря, я словно бы наяву видел его красные от поцелуев губы, широко раскрытые глаза с бездонными зрачками, торчащее вбок правое ухо. Я не мог отогнать это видение, и в груди у меня начинало покалывать иголками, а сердце щемило и почти физически болело.
Не могу понять до сих пор, почему столь простецкий парень, явно не интеллектуал, занимает в моей душе такое большое место. Наверное, потому, что Игорь ни разу не сфальшивил, не солгал мне, не придумывал никаких крючков. Он не обращался ни с какими просьбами (кроме просьбы забрать его из больницы). Говорил немного, не трепал языком, как любим трепать мы, гнилые интеллигенты. Но и это не объясняет моих чувств. Помню, однажды моим любовником был великолепный парень с безупречной фигурой, образованный, удачливый, обеспеченный. Но такой пустоты в душе, какая была у меня тогда наутро, я припомнить не могу. После же интимного общения с Игорьком чувства только обострились.
Дорогие читатели, нельзя подвергать свои чувства анализу и искать их истоки в каких-либо потаённых углах души! Не нужно этого делать. Я до сих пор любил раскладывать по полочкам свои отношения к людям, проводить сравнительный анализ с применением фрейдизма и прочих психологических способов. Но в итоге все чувства выхолащиваются до такой степени, что и желание поцелуя начинаешь обдумывать и готовишься к чмоканью в щёчку. А между тем близкие нам люди ждут ласки и добрых слов, а начав структурный анализ чувств, забываешь и слова, и всё остальное.
Вечером дома я хлопнул три рюмочки коньяка, дабы промозглая погода не привела к простуде или ещё какой-нибудь болячке. Тепло разлилось по телу, я взял пледик (очень хороший пледик из овечьей шерсти, шотландское производство), укрылся им и стал смотреть в телеэкран. С завидной настойчивостью все двенадцать каналов демонстрировали катастрофы, скандалы, наводнения, солнечные удары, утечки нефти. Какая-то некромания овладела средствами массовой информации, человека в собственной квартире доводят до исступления и страха. И самое главное — всё это называют демократией. Мне кажется, здесь демократии не больше, чем в обществе работорговли.
*****
Зашелестел ключ в замке, и я с дивана увидел вошедшего в прихожую Игоря. Он снял куртку, ботинки, прошел ко мне в комнату. Нос его представлял собой как бы большую спелую иссиня-чёрную сливу.
— Игорь, добрый вечер! Нос прищемил где? — преувеличенно бодро гаркнул я, ободренный парами коньяка.
— Данил, привет. Это на разборке пришлось ёбнуть одному борзому, а он меня тоже задел, но я его вырубил быстро.
"Какие слова гадкие", — подумалось мне.
— Есть хочешь? — спросил я вслух.
— Как волк!
— Пойдём на кухню. Сейчас съешь свининки, моего собственного приготовления, и налью-ка я тебе коньяка полстаканчика, а потом сделаем нашлёпку на нос, — заботливо бубнил я.
— Ой, вот здорово, — тараторил парень, запихивая в рот свинину, — Я вообще-то стараюсь не пить никогда, но сегодня устал, так уж коньяк-то… в самую кассу.
Игорь опрокинул полстакана коньяка (десятилетний, а выпил он его будто бормотуху), поднялся, потянулся. Я принёс вату, бинт, пластырь, соорудил на носу Игорька некое подобие повязки.
Потом мы сели на диван и стали уже вдвоём смотреть на разнообразные катастрофы. О позапрошлой ночи ничего не говорили. Мне всё больше казалось, что это мне приснилось.
Молчание нарушил Игорь.
— Деня, — робко произнёс он, — ты не сердишься на меня?
— За что я должен сердиться?
— Ну, за то, что я той ночью делал… — парень перешёл на шёпот.
"Всё-таки это не сон", — мелькнуло в моей голове.
— А что ты делал ночью? Ничего такого, на что бы я обиделся.
— Я как будто с ума сошёл, понимаешь. Сам не верю, что это со мной.
— Но в таком случае, Игорёк, и я тоже не верю себе.
— Правда? Так неужели мы такие плохие?
— Игорь, позволь мне сказать вот что. Если мы друг другу сделали приятное, и наши желания совпадали, то причём тут хорошо — плохо? Тебе хорошо? Мне тоже. Так кто ещё нас должен оценивать?
Игорь сидел молча, перерабатывая информацию. Коньяк делал своё дело — я заметил, что глазёнки у парня заблестели, щёки порозовели, сам он немножко засуетился. Что ни говори, а коньяк "Карс" — хорошая штука. Уж лучше, чем дагестанская бурда.
Между тем Игорь напялил домашние штаны и рубашку из дешёвой бумазейки, из-за чего стал похож на длинную мягкую игрушку с синим носом (повязка, разумеется, свалилась с него почти сразу). Блестя глазами, Игорь сел рядом со мной на диван, обнял за плечи, а потом стал тыкаться губами в мое ухо. Я сидел в оцепенении, мурашки бежали по всему телу. Губищи Игоря елозили по моей шее, по щеке и, наконец, слегка повернув голову, парень буквально засосал мне губы. Сопя, он всасывал в себя мою слюну, всовывал язык за губы и водил по их внутренней стороне. С каждым мгновением поцелуи становились всё более страстными.
Я, разгорячённый, возбуждённый, расстёгивал пуговки на рубахе Игоря и наконец стащил её. Потом содрал с него и спортивные штаны. Игорь остался в облегающих трусиках, на широкой резинке которых я увидел надпись "UOMO". Это, кажется, по-итальянски "мужчина". Точнее не скажешь. Член Игорька вырвался из плена резинки и багрово-красная головка шлёпнулась о живот. Я успел заметить, что она блестела и была напряжена до предела. Кожа сдвинулась с головки полностью, и уздечка едва её удерживала. Не говоря ни слова, вскочив, дрожа и путаясь в штанах, я снял с себя всю одежду, упал поперёк кровати на спину, увлекая за собой 185-сантиметрового лося, попутно спихнув его трусики вниз. Я подтянул ноги, захватил их руками, развёл в стороны, резко притянул к голове, отчего моя задница выставилась на полное обозрение Игоря. Я уже совершенно изнемог от желания и буквально заскулил… "Мальчик мой, Игорёк, выеби меня как самую последнюю шлюху, сделай со мной всё что хочешь". Сам не верил, что такое могу сказать. Игорь буквально набросился на меня и всадил член в мою попку. Я почувствовал на этот раз сильную боль, у меня перехватило дыхание, на глазах выступили слёзы. Сжав зубы, я ощущал толчки Гошиного органа, парень вращал им в попе, бил в разные стороны. Он буквально озверел, он непроизвольно сдавил руками мою шею и начал душить меня. Как ни странно, но в этот момент я почувствовал шум в голове, а спустя секунду такой оргазм, какого в жизни не бывало. Как раз от шеи пошла вниз волна онемения, захватила грудь, живот, буквально током ударила в пах, потом сделала пах бесчувственным. Ещё мгновение — бурная волна скользнула в мой член и вырвалась наружу мощной струёй. Одновременно руки Игоря сдавили мою шею до предела, я закашлялся, дыхание перехватило… Из попы выскочил горячий стержень моего друга, и семя излилось прямо на живот, образовав целую лужу, буквально затопившую пупок. Я едва разорвал хватку Гошечкиных рук, и то благодаря тому, что он расслабился после оргазма. Игорь смотрел на меня, стиснув зубы, ожесточенно теребя член, из которого всё ещё вытекала мутная жидкость. Игорь, заметив красные следы на моей шее, вдруг бросился в ванную. Щёлкнул замок, зашумела вода.
Я поднялся, Гошкина сперма потекла вниз по животу, измазала пах, заструилась по внутренней стороне бёдер. Я вдруг подумал… "господи, да сколько же он выпустил её?" Первые порции семени были густые, тёплые, вязкие, белёсые, а последние — прозрачные и горячие словно слёзы. Я кое-как стёр потёки салфеткой, отдышался, сел на стул. На полу, где валялись Гошечкины рубаха, штаны и трусы, заметил что-то блестящее. Поднял с полу… это был позолоченный медальон на цепочке. Совершенно ничего не соображая, я открыл переднюю крышечку. На меня глянуло моё же лицо, вырезанное из коллективной фотографии, сделанной на новогоднем празднике в нашей фирме. Ломая ноготь, открыл и заднюю крышечку. Кренделёк тёмно — шатенистых волос. Цвет — как у меня.
Я захлопнул крышечки, положил вещицу на пол. Совершенно голый, взял плед и закутался. Меня била крупная дрожь.
Хлопнула дверь ванной, и Гоша, одетый в мой старый стираный-перестираный халат, бочком прошёл в комнату, не говоря ни слова, лег на свою кровать, накрыл голову подушкой и затих.
Я прошлёпал в ванную, включил горячую воду и стал смывать следы спермы. Посмотрел на себя в зеркало… на шее явственно проступали красные полосы. Достал огромный новый халат, припрятанный на полке, надел, почувствовал наконец тепло. Трусы тоже нашёл новые… семейники с аляповатыми рисунками — вишенки, цветочки и прочая дрянь. Вид жутковатый, но мне семейники нравятся — свободно, ничего нигде не жмёт. Впрочем, многие люди находят такие трусы весьма сексуальными.
Осторожненько ступая босыми ногами, я приблизился к кровати, на которой лежал мой друг. По-прежнему подушка закрывала голову парня, из-под севшего от бесконечных стирок халата торчали голые ноги, согнутые ради тепла в коленях. Стараясь двигаться как можно тише, я взял уже известный читателю шотландский плед, укрыл Игоря, а сам пристроился за его спиной и кое-как натянул на себя уголок пледа. На полу всё ещё валялись трусы и медальон, я аккуратно поднял эти предметы и положил на стульчик.
Было тихо, и даже лифт уже не шумел. Я лежал, смотря широко открытыми глазами в пустоту прихожей. Игорь не издавал никаких звуков. Постепенно полудрёма сморила меня и в голове замелькали разнообразные видения. Как водится, сплелись воедино эпизоды рабочего дня, пакостные программы телевидения, и конечно, бурные отношения с Игорем.
Не пойму почему, но внезапно на меня накатились ощущения, подобные испытанным мною в больнице при посещении болящего Гоши. Откуда-то из глубины организма разливалось тепло; наполнив грудь и живот, оно поднималось всё выше и наконец проникло в голову. Застучала кровь в висках, и одновременно в области сердца появилось щемящее чувство.
Давно замечал я за собой эти симптомы. Знал, что дальше появится чувство жалости. В такие минуты у меня можно просить что угодно, ни в чём не будет отказа. Хорошо, что такие эксцессы бывают очень редко, а то я уже давно бы остался без всего. Но в данном случае вот что настораживало — чувство вновь возникло по отношению к Игорю.
Между тем голова моя перестала мыслить. Не отдавая отчёта в своих действиях, я вытянул руку, отогнул полу халата Игорька, положил ладонь на плоский живот парня. Другой рукой я осторожно убрал подушку, прикрывавшую его голову, тихонько стал гладить коротенький бобрик. Губами коснулся мочки Гошенькиного ушка, потом просунул язык вглубь ушной раковины, полизал слуховой проход. Затем переместился на противоположный конец тела моего друга, притянул ко рту Гошенькины стопы и облизал каждый пальчик. Странно, но эта процедура чуть не довела меня до оргазма. Парень лежал недвижимо и подчинялся всем манипуляциям.
Я развязал пояс на Гошечкином халате, повернул парня набок и внимательно посмотрел на оголенную попочку. Мышцы попочки были мягкими, и я легко развёл половинки, мой взгляд упал на нежно-бархатистую дырочку. Языком лизнул сомкнутый сфинктер, почувствовал, что парень напрягся. Я несколько раз поцеловал дырочку, откатился набок и замер, потому что боялся не совладать с собой и в порыве страсти наделать чего-нибудь уж вовсе безумного.
Тишина стояла мёртвая. Я чувствовал только шумную пульсацию крови в голове, а рядом тяжёлое сопение Игорька. Он по-прежнему лежал на боку, лицом к стене, весь сжавшись, словно в комок.
Мне, наконец, стало понятно — видимо, друг мой теперь действительно заболел. Вспомнив, что в дипломе моём написано "врач", я решительно откинул плед, встал, включил настольную лампу, перевернул Игоря на спину, распахнул халат, пощупал лоб. Он был горячий. По лицу парня пошли красные пятна.
Вынув из тумбочки термометр, я засунул его в подмышку Игорька, сам сел рядом. Через пять минут кондовый ртутный прибор показал 39 с половиной градусов.
Для меня было очевидно — видимо, парень простудился на каких-то разборках, или же в своей продуваемой всеми ветрами сторожке, потом помылся горячей водой, хлопнул коньяка — ну и разыгралась простуда. Плюс ко всему — мощный стресс, вызванный нашим секс-приключением.
И сейчас мой друг находился в полузабытьи. Я давно заметил, что крепкие мускулистые люди, болея редко, тяжело переносят высокую температуру.
*****
Поэтому я быстренько смочил холодной водой полотенце, повязал Игорьку на голову, вынул из отличного кожаного несессера таблетки нурофена с кодеином, ампулу димедрола, нурофен вставил Игорьку в рот, дал воды. Парень послушно глотал неудобные овальные таблетки. Между тем я набрал в шприц димедрол и кольнул иглой ягодицу Игорька, осторожно выдавил поршнем содержимое шприца.
Закутав парня в большущий плед, заметил, что полотенце уже высохло. Набрал из морозилки кубики льда, запихнул их в маленькую грелку и положил теперь уже её на лоб Игоря. Спать совершенно не хотелось, и я, сев на кровать, машинально поглаживал ноги паренька.
Постепенно мысли перенеслись в прошлое. Они крутились вокруг моей горькой и несчастной интимной жизни.
Здесь вы вправе спросить… так как же всё-таки складывались мои отношения с девушками, испытывал ли я какие-то чувства к ним?
Я довольно сильный духом человек, но мои физические данные далеки от совершенства. Мышцы развиты слабовато, жирок на животе уже слегка выпирает, нет и намёка на бицепсы. Половой член, правда, довольно приличный, однако малость скособоченный вправо. Лицо круглое, добродушное, щёки пухлее, чем хотелось бы. Маленькие серые глаза. Нос, впрочем, очень даже импозантен — невелик, хорошей формы. Получается, что гордиться можно только носом.
Поэтому или не поэтому, но меня привлекают люди с физическими данными более мужественного порядка. Мне нравятся стройные, мускулистые, но не перекачанные парни. Схожу с ума от плоского живота, на котором сходятся идущие сверху и снизу тёмные волосики, от аккуратных попочек, а особенно — от верхней части мужского бедра. А если из-под беленьких облегающих трусиков выглядывает незагорелая кожа, контрастируя со смуглой ногой — тут я готов биться головой в стену от сладострастия.
Однако крайне редко мне удавалось удовлетворить страсти. Когда я окончательно разочаровался в девушках, когда мне опостылели их меркантильность, неискренность, глупость, я стал обращать всё больше внимания на парней. Хотя совершенно не представлял себе, что буду вступать с ними в интимную связь.
Перед моим мысленным взором проходит Лёша — мой первый парень. Лёша был просто великолепным пацаном — его фигура заставляла меня впадать в исступление. Смазливое лицо и добрый нрав делали парня настоящим кладом. К сожалению, Лёшу упорно влекло к женщинам, его физические данные привлекали не одну девицу. Я же довольствовался двумя краткими эпизодами сосания члена Алексея, и один раз он ввёл член в мою попку, предварительно надев презерватив. "Нет, с женщинами лучше", — сказал парень, вытащив из меня свой орган.
Я расстался с ним, хотя Лёша настойчиво набивался мне в друзья.
Потом был Денис — мощный увалень с толстой задницей, примитивный и бестолковый, потом — Сергей Колосков, товарищ по моей первой работе, добрый и весёлый мальчик. С ним у нас был ласковый и приятный секс, но пути разошлись из-за моего дурного характера. Я узнал, что Сергей завёл постоянную девицу и даже хочет жениться. Сказав ему массу обидных слов, я закончил выступление фразой… "Ты банальный самец, готовый продаться за сладкое место. Убирайся вон, я не люблю поклонников половых щелей", — и Серега был вынужден уйти навсегда.
Был ещё рыжий как медная монета Петенька — веснушчатый туповатый мальчик, обладавший восковой гибкостью и позволявший чуть ли не закручивать себя в узел. Я с наслаждением запихивал член в расслабленный зад Пети, крутил его на члене как на вертеле. Безвольный Петя вздрагивал под моими толчками и всё время молчал. Ко мне он испытывал нечто вроде священного трепета и готов был прислуживать словно раб. Петю зарезали какие-то подонки четыре года назад, и я помню до сих пор его рыжее личико, резко контрастирующее с белоснежной подушкой гроба. Рыдающие родители Пети, кучка его товарищей по автотехникуму, где мальчик учился на слесаря — и это я тоже помню. Странно, но мне тогда было как-то всё равно — ну, унесут куда-то Петю, зароют в рыжую, как и он сам, землицу… вернутся все с погоста обратно, будем жить без Пети. Почти сразу я пришел в себя, занялся бизнесом, совершенно забыл Петю как проходного и заурядного любовника.
Лишь спустя год после его смерти я оплакал этого парня небывалой истерикой, случившейся со мной на каком-то городском празднике. Я увидел кувыркающихся на сцене лицедеев, один из артистов удивительно напоминал рыжего Петю. Сделав кульбит, артист посмотрел в толпу, улыбнулся и поклонился публике. В эту секунду я вспомнил дешёвый Петенькин гроб, закрыл лицо руками, бросился в свой джип, и, задыхаясь, икая, пуская сопли, ревел как белуга целый час, сам себе разбил в кровь губу, долго потом выл как раненый волк. На вопросы коллег ничего не ответил — не мог же я сказать, что почувствовал острую жалость к Пете и угрызения совести за свои издевательства над несчастным мальчиком и бесчувственность на похоронах. Дорогой мой Петенька, моё маленькое рыжее солнышко, мой добрый мальчик, если ты сейчас глядишь с небес на меня и всю грешную землю — увеселяйся в райских кущах, потому что душа твоя смеётся и поёт от неземного счастья, моя же скорбит и мучается.
Историю с Сергунькой — соседом вы уже знаете. Серёжа — очень неплохой паренёк, и, как оказалось, живёт теперь в Израиле. (Надо же, бывают евреи, у которых нос картошкой). Может быть, там он нашёл себе верного друга и любовника. Уехав, Сережа не соблаговолил написать мне ни разу, ни даже позвонить. "Обычный жлоб, просто симпатичный", — сделал я вывод.
Теперешний мой друг, которого я продолжал гладить рукой, отличался от всех моих любовников. Он наиболее физически развит, у него гармоничная мужская фигура, сексуальная притягательность. Странно, но я почему-то не хотел выступать в роли активного любовника по отношению к Игорю. Я получил огромное удовольствие от движений члена Игорька в моей попе, и как будто куда-то ушли желания моего собственного полового органа. Всякий раз при виде Игорька распалялись сексуальные желания, но вдруг гасли, и на их место приходили какие-то странные чувства — смесь нежности и жалости. "Глупый маленький мышонок", — думал я, продолжая гладить Гошеньку.
Размышляя сейчас над моей несчастной и бестолковой жизнью, я задаю себе вопрос… а можно ли предъявлять эту жизнь вам, моим дорогим читателям, можно ли рассказывать постыдные подробности? Я понимаю, что некоторые детали моей истории излишне натуралистичны, даже циничны, но ведь в самом начале рассказа я дал себе слово представить на ваш суд горькую правду. И теперь не имею права утаить даже самые тягостные подробности. Не судите меня строго, я не писатель, и никогда ничего не писал, кроме отчётов. Но слишком сильны потрясения, слишком мрачна действительность. И если хотя бы один человек мне посочувствует, а ещё один будет спасён от неприятностей нашего бытия — я уже буду вполне (хотел написать "счастлив", — нет, счастлив я уже не буду), так вот, вполне удовлетворён своей скромной работой.
Между тем в комнате становилось всё холоднее. Опять кое-как топят, опять экономят газ, и люди вынуждены пристраивать в квартиры какие-то обогреватели, из-за чего то и дело хлопают автовыключатели электротока, так как все наши счётчики рассчитаны на силу тока до пяти ампер, а надо бы до 16 минимум.
Посулив тысячу чертей энергетикам, я достал из шкафа масляный радиатор, включил его в розетку. Взяв толстое ватное одеяло, я пристроился под бок к спящему глубоким сном пареньку, кое-как закутался в неуклюже — тяжёлое стёганое одеяло. Слева раскаленным телом грел меня Гошенька, а справа раскочегаривался обогреватель — детище итальянской фирмы "Де Лонги", с двумя огоньками на панели, и в темноте мне казалось, что на меня глядит какое-то огородное чучело со вставленными в котелок ради смеха лампочками.
Проснулся я непривычно рано — было около шести утра. Сначала открыл один глаз, поглядел на радиатор, потом другой — поглядел в окно. Дождь как будто и не думал заканчиваться. "Вот и в пьесе Ибсена идёт дождь на всем протяжении действия", — подумалось мне про "Привидения" выдающегося норвежца.
Повернувшись на левый бок, я прижался к Игорю. Парень, находясь в полусонном состоянии, пробормотал… "Денечка…это ты…сколько времени сейчас?"
— Игорёк, ещё очень рано, а ты заболел. Лежи спокойно, не дёргайся.
"Деня, я в туалет хочу, пузырь переполнился", — продолжал бормотать мой друг. Мне пришла в голову хорошая идея — я помчался на кухню и взял там полуторалитровый пластмассовый бидончик, подскочил с этим бидончиком к кровати и шепнул… "Поворачивайся набок и сикай прямо сюда", и, не дожидаясь ответа, повернул Гошеньку на правый бок, взял его мягкую писю в руку и направил в горловину бидона. Парень, всё ещё плохо соображая, минуту думал, мялся, а потом из уретры полилась моча, и довольно сильным потоком. Я едва успевал придерживать писю и не давать ей отскакивать к самому краю, так как маленькие капельки соломенно-жёлтого цвета так и норовили вырваться и забрызгать всё вокруг. В общей сложности получилось больше литра мочи. Я аккуратно отставил в сторону ведёрко, а сам наклонился и губами слизнул оставшуюся в отверстии Гоши капельку, почувствовав солоноватый вкус.
Мочу я потом бережно вылил в раковину, отметив про себя, что на глаз она совершенно прозрачна, без мути или примеси эритроцитов (насколько можно это оценить визуально).
Затем я отварил известные уже читателю сосиски, заварил крепкий чай, приготовил яйца всмятку. Наскоро поев, собрался, оделся в неуклюжий костюм. Поставил сосиски и яйца рядом с Игорем, поцеловал его в лоб, прошептал на ухо… "Игорёк, еда рядом, лежи и жди меня вечером". Запер дверь квартиры и, вступив при выходе из дома в глубокую лужу, поехал на работу.
Весь день просидел за письменным столом, закутав шею в шарфик и ссылаясь на больное горло. Нельзя же было показать сослуживцам красные пятна на шее, оставленные руками моего друга. Сочувствуя моему фарингиту, сотрудники подавали мне чай с лимоном и коньяком, предлагали разнообразные таблетки для сосания, которые ни от каких фарингитов не помогают, а только гробят нормальные микроорганизмы в полости рта и глотке. Впрочем, ни до фарингитов, ни до работы, ни до всяких там переговоров мне дела не было. Я думал о больном друге и о том, какими чудными путями могут сближаться совершенно разные судьбы. То мне казалось, что это по-человечески закономерно, то вдруг я совершенно отчётливо понимал, что это — Божий промысел.
*****
Знаете, дорогие друзья, я убеждён, что каждый человек имеет определённый эмоциональный запас, и важно его использовать, то есть перенести на другого человека.
Я всегда хотел любить и ласкать, мне это доставляет гораздо больше удовольствия, чем получение любви и ласки. Но сколько я живу на белом свете, ни того, ни другого пока не было. Да, были случайные и неслучайные связи, телесные контакты, романтические приключения. Любви же не было. "Да уж полно, есть ли, в конце концов, эта любовь? Или это что-то непонятное, условно названное так, а не иначе, неким сообществом людей? Призрак ли это, а может быть, какое-то непонятное явление, приносящее лишь разочарование? Во всяком случае, женщины по-прежнему грубы сердцем и ценят только материальные блага. Что же они ценили в мужчинах раньше, когда денег не было?", — так несколько вольно думал я, по-прежнему восседая в кресле. "Вот в английском языке — делать любовь — это значит заниматься сексом", — катились далее по накатанной дорожке мои мысли, — "а где же то духовное состояние, которое мы всё ещё отделяем от секса и по старинке именуем любовью? Где-то в начале пресловутой перестройки, закончившейся беспримерным унижением страны, я читал в некоем либеральном журнале о том, как строят свои отношения американки с американцами. Например, американская женщина может переспать с понравившимся мужиком, а коли очень понравится — спать с ним и дальше. А вот если он перестанет её доводить до оргазма, не сможет, к примеру, держать свой член круглые сутки в состоянии рога единорога, то женщина его просто выгонит. Трудно понять, чего в этой похабной статье было больше — мерзкого и слепого преклонения перед Америкой или доморощенной тупости. Как же быть с чувствами, с моралью и этикой, с верой, наконец? Для оргазма, что ли, живут люди рядом друг с другом?", — внутренне содрогаясь, завершил я неприятную, но, увы, вполне естественную после прочтения подобных опусов мысль.
Обычно такие мои рассуждения заканчиваются полным пессимизмом и плохим настроением. Вот и сейчас я нервно раскачивался в кресле и злобно смотрел на горы накладных. Тренькнул телефон.
— Данилка, это я, Игорь, — раздалось в трубке.
У меня сразу же как будто гора с плеч упала, так я был рад его голосу.
— Игорёк, добрый день! Ты как чувствуешь себя, мальчик?
— Да вроде бы нормально, только голова как чугун, Деня, а так вроде прошло. Я тут от скуки ошалел, жду не дождусь тебя.
— Скоро появлюсь! Чего тебе купить вкусного?
— Ты главное сам приходи, а больше ничего мне не нужно, — чуть осиплым голосом говорил Игорь.
Я решил закончить рабочий день. Выключив компьютер, рассовал в папки бумаги и направился к выходу. Сотрудники тоже начали приготовления к убытию домой. У самого входа в нашу фирму красовался длинный фургон, купленный нами недавно для развоза товаров потребителям. Белые бока машины довольно неизящно разрисованы виноградными лозами, колбасами, кусками сыра. Плоский тупорылый капот грузовика напомнил о компаньоне — лицо, по которому как следует шарахнули ботинком.
Игорь встречал меня в своей традиционной домашней одежде. Не успел я войти в комнату, как он прижался ко мне и произнёс…
— Спасибо, Деня, за то, что лечил! Только я тебе хочу кое-что сказать по секрету!
— Игорёк, я весь внимание, выкладывай свой секрет.
— Когда поешь и отдохнёшь от работы.
Ну, отдыхать так отдыхать. Выпив рюмочку коньяка, я уселся на диван, бессмысленно переключая кнопки телевизионного пульта. Голоса диктора почти не было слышно, но картинка впечатляла — упавший вертолёт, высший руководитель страны, похожий на бледную немочь, какой-то пожар.
Игорь сел рядом и сказал…
— Деня, я почти уже здоров! Наверное, простыл где-то на разборке, но ты меня так хорошо вылечил, что я прямо такой бодрый!
— Ну и славно… а то ночью я испугался не на шутку — лежишь как пласт и молчишь.
— Да, точно как пласт! Деня (тут он стал говорить тише), я только хочу спросить тебя — я тебе больно не сделал? Я просто свинья, что так тебя… ну, чуть не искалечил.
— Немного сильно горло сжал, а так — очень даже хорошо. Вот я только узнать хочу — это что за картинки в медальоне?
Парень потупился и ответил…
— Ну, раз ты видел… вообще не хотел я никому показывать…просить у тебя фотку — ты бы не дал… вот и разрезал вашу большую фотографию… остаток выкинул… а волосы у тебя срезал, когда ты спал…вот.
— А скажи всё-таки, почему это тебе пришло в голову? И медальон-то тяжеленный — серебро с золотом?
— Нет, Данилка. Это платина. Медальон — почти всё, что у меня есть. Стоит он дорого, дали мне за одну серьёзную разборку. Я решил, что всё самое дорогое буду держать в одном месте и носить с собой. Но я вообще-то так считаю, что твои волосы — самое дорогое, а медальон — так, просто коробочка.
— Это как же понимать? Почему мои волосы стали вдруг самыми дорогими?
— Я тебе не смогу ничего объяснить. Я как чувствую — так и говорю. Будто сам не знаешь! Сам же говорил — не лезем друг к другу с расспросами!
— Послушай, Игорь. Я ведь не лезу с расспросами, да и не хочу тебе ни на что указывать. Взрослые, слава Богу, люди. Но я не понимаю вот чего. Парень ты здоровый, мощный, на зависть всем. Почему бы тебе не подумать о подруге? У такого качка подруга должна быть, без стройной девушки ты просто не смотришься.
— Данилка, но ведь и ты без женщины живёшь, я же знаю.
— Обо мне речь молчит, ты сначала о себе скажи.
— Данила, я тут тоже не могу объяснить… Говорил тебе, что была у меня подруга…да ушла к одному богатому хорьку… Я ведь денег не зашибаю столько, да вообще бедный. А просто так пилиться с бабами — я не могу, можно и заболеть дрянью какой-нибудь, и вообще… не люблю, если меня считают членом с ушами, и никаких чувств… и моя девчонка тоже — ни разу Игорьком не назвала… не поласкалась…
— Хорошо, Игорёк, допустим… Но вот я что хочу узнать у тебя. Я-то что для тебя? Случайное приключение, наверное. Захотел облегчить свои органы — а тут подвернулся товарищ по квартире.
Игорь упавшим голосом произнёс…
— Деня… ты и правда так думаешь?
— Во всяком случае, есть основания.
— Деня!!! Так ты же говорил мне, что любишь!
— Мало ли чего я городил, Игорь. Шутка.
— Шутка?! Ты что, шутил так? Ты что, всегда так шутишь? Ты так … ты так вот шутишь? Вот этим?!!
— Ну, ну, чего разбушевался? Чего ты уставился на меня, как на картину?
— Я … я ничего… ты только говоришь так, что я вообще уже не знаю, как жить, что мне дальше делать. Деня, я понимаю, что я — для тебя приключение, но вот ты для меня… короче скажу… знаешь, я когда увидел тебя, не мог никак забыть. А потом я почувствовал, что мы будем друзьями. Не знаю… я только не знаю, зачем я тогда просил сосать свой член… потом удержаться не смог. Я знаю, что нехорошо заниматься ЭТИМ. Но… так случилось. Понимаешь, я тоже хочу сказать… ты мне друг, да, конечно… но я всё думал, как ещё можно дружбу доказать… и вот вышло так… Знаешь, а ведь у меня вообще никого нет — только ты. Ты хороший человек, Данила. Ты умный, ты добрый, и я не знаю, будет кто-нибудь у меня такой же хороший… я никого не хочу больше. Вот только у нас вышел секс… но я обещаю — больше не будет такого.
Парень был взволнован не на шутку. Видимо, в душе Игоря происходили какие-то борения, и парень пока сам не находил ответа на вопрос — прав ли он, вступив в связь с мужчиной.
Я решил прояснить ситуацию и помочь Игорьку определиться.
— Знаешь, Игорь, откровенность за откровенность. Я действительно живу без бабы. Честно говоря, в основном сдерживаюсь и забываюсь, как будто в монастыре, но всё-таки… Я общался с женщинами, и я даже могу сказать, что физически мне было приятно. Вот только после кайфа такая дрянь в душе. Я считаю, что жить ради оргазмов и удовлетворения только физической страсти недостойно. И сам себе дал слово — у меня будут интимные отношения только с тем человеком, которому я полностью доверяю. И не моя вина, что не нашлось таких женщин. Нашлись мужчины. Не скрою от тебя — были у меня мужчины-любовники, но, видишь ли, Игорёк… было их немного, случайно, и тоже не очень-то приятно… Я все отношения прекращал по собственной инициативе — просто не видел никакого будущего. А тут вот работа, деньги, книги — затянули и уже ничего не нужно мне было. Вот когда тебя встретил — словно ожил. На самом деле — мне с тобой хорошо, я не один, я с другом. А по поводу секса… ты меня тоже прости, я не сдержался.
Говоря эти фразы, я не мог не заметить, что они практически полностью повторяют слова Игорька. Те же самые мысли, только немного разные по форме выражения. Это заметил и Игорь.
— Вот, Деня, и я думаю тоже так же, как ты. Я ещё хочу сказать — мне тоже интересно с тобой, ты умный и очень добрый. Потому и украл у тебя фотографию. Ты не сердись! Я медальон ношу всегда на шее, и он мне помогает.
— Ладно, Игорёк, поговорили, кажется, мы откровенно… Как ты себя чувствуешь? Голова болит?
— Нет, ничего не болит, только в ушах звенит.
— Так всегда бывает, когда резко снижается температура. Ладно, давай поразвлекаемся, посмотрим что-нибудь по телевизору, а потом и спать. Я сегодня умаялся донельзя, хотя только бумажки перекладывал. А кстати, Игорь, у тебя какие обязанности на разборках?
— Да никаких особо… Стою, слежу, чтобы порядок был. Иногда надо потрясти кого-нибудь, припугнуть. Но я всегда несильно трясу — только если очень борзый попадётся, так врежу разок по морде. А иногда вообще-то просто кулак покажешь — и всё в порядке.
— Ну, твой кулак — это серьёзный аргумент.
И мы уселись перед телевизором. Демонстрировали очередную американскую стрелялку, бездарно снятую, но с симпатичными героями. Даже я засмотрелся.
Потом, однако, всё это наскучило, я вновь погрузился в любимый том Оскара Уайльда. "Над миром властвует дремота, Лежит безмолвие вокруг…" Стихи навевали грусть, я постепенно отдался во власть грёз, мечтаний, мысли летали далеко от комнаты с телевизором, обогревателем и прочей дребеденью… Мне чудились великолепный цветущий луг, синяя река, возвышающиеся в отдалении стога… и свобода, свобода… и никаких накладных, никаких фургонов… Потом я вспомнил величественные здания Лондона, галерею Тейт, куда я входил с небывалым душевным трепетом. Мюнхен, галерея Старых мастеров… Дрезден… И картины, картины… Рембрандт, Хальс, Рафаэль, Ханс Бальдунг, Альтдорфер. Волнующие полотна! Как же давно я не наслаждался высоким искусством! "Надо, надо, съездить ещё куда-нибудь… вот зимой и поеду", — раздумывал я, окончательно умиляясь и мечтательно улыбаясь.
*****
Из раздумий меня вывел голос Игоря… "Данилка, ты спишь прямо в штанах… Ложись, что ли, по — путному…"
Мы начали обычную вечернюю суету — чистку зубов, переодевания, вытаскивание постельного белья из шкафа. Игорь в умопомрачительно соблазнительных трусиках синего цвета скользнул под одеяло. Я в неуклюжих семейниках разместился на диване, укрывшись моим миленьким пледиком. Вы уже знакомы с моим пледиком. Так мы и лежали в темноте.
— Данила, а почему так несправедливо — ты всегда на диване, а я на большой удобной кровати? — донёсся до меня голос Игоря.
— Но ведь ты длиннее, плечи твои шире… и вообще…
— Данил… а кровать такая широкая, что и вдвоём не тесно…
Вот так. Только я дал себе слово прекратить всякие интимы с Игорьком, как вновь сладостное искушение подкрадывается ко мне. Я мучительно разрывался между своей принципиальной позицией и мучительной страстью. Между тем Игорь раскутался, скомкал одеяло, и мне были видны его узенькие трусики, ровные ноги с волосиками на задней поверхности бёдер. "Ох, Боже мой, прости мои слабости", — прошептал я, и, встав, подошёл к кровати. Позабыв все обещания, данные себе самому, лёг рядом с Игорьком. Через мгновение мы уже целовались, целовались как пара необыкновенно страстных молодожёнов. Руки мои скользили по телу Игорька, я ощупывал его спину, животик, ноги, я целовал его соски, ерошил коротенькие волосы на голове. Игорь шепнул мне на ухо… "Деня… я хочу, чтобы ты вставил в меня хуй".
— Игорёк… ты в самом деле этого хочешь?
— Да, Деня… очень хочу.
Я, страшно взволнованный, сел на колени. Игорь прошептал… "Деня, давай сзади…", встал на четвереньки, выставив мне великолепную попку — накачанные ягодицы, переходящие в замечательной формы бёдра. Анальное отверстие парня было сомкнуто, слегка розовела только круговая мышца. Волосики обрамляли вход в отверстие, которое манило и обещало небывалое наслаждение. Весь дрожа, я взял с полочки гель, помазал указательный палец и начал осторожно гладить дырочку, пытаясь просунуть палец внутрь. Игорь расслабил попку, и мой палец проскочил в его прямую кишку. Я почувствовал тепло, мягкость и влажность стенок кишечника, и стал делать пальцем круговые движения. Игорь выдвигал попочку всё ближе и ближе ко мне, дырка раскрывалась шире и шире, и я смог просунуть в анус ещё один палец — средний. Легко скользя, пальцы исчезали в отверстии, потом я вытаскивал их и слегка щипал парня за мышечное колечко. Половой член моего друга давно уже был напряжён, яички втянулись, Гоша часто и глубоко дышал. "Засовывай, Деня… засовывай… не бойся", — еле слышно шептал он. Мой член превратился в бетонной твёрдости стержень, я боялся за уздечку, так она была натянута… Ещё секунда — и головка члена ощутит сладостные объятия Гошенькиной дырочки…
И тут я громадным усилием воли прервал бег сладострастия. Легонько нажав на спину парня, я положил Гошеньку на простынь, а сам свалился рядом.
— Нет, Игорёк, нет, я не буду…не буду…
— Деня, что такое? Почему? Тебе неприятно?
— Мне очень приятно, и я скажу тебе вот что… сейчас это моё самое страстное желание — попробовать твою попу… Но… Игорь, понимаешь… я хочу, чтобы всё было идеально… и не буду в тебя вводить свой член.
— Но почему?
— Понимаешь ли… вот я глядел на тебя сейчас… ты отличный парень, спортивный. Мужик, просто чудо-мужик. И не дело это — красивый парень раздвигает попу для члена… Не может так быть… некрасиво это, как-то неловко… Я не лгу тебе ни капли — я уже был готов засунуть в тебя… но ты мой друг, и я люблю тебя, и не могу засовывать в тебя, как засовывал в своих случайных любовников, просто чтобы поймать кайф. Да, твоя попа для меня, наверное, стала бы раем… но это слишком прекрасно, слишком хорошо — обладать замечательным парнем… Это не для земной жизни… Пойми… что я испытаю огромное удовольствие, если будет хорошо тебе. И не хочу делать больно тебе — ни одной секунды! Хочу, чтобы ТЫ заставил меня заплакать от боли… и когда я пойму, что ты испытываешь удовольствие — я тоже его испытаю.
Игорь повернулся на спину. В полумраке я видел покачивающийся член парня, и он казался мне верхом совершенства.
— Данил, это неправильно, то что ты говоришь. Откуда ты знаешь, может я тоже хочу испытать боль от твоего хуя, может быть это мне приятно?
— А тебе что, уже кто-то вставлял?
— Нет, никто.
— Ну вот и не надо. Я засунул в тебя пальчики, и мне одно только это было в кайф. Зачем же мне добиваться ещё большего кайфа?
— Деня, ну ты же понимаешь, что я тебя не переспорю…
— И не надо. И давай прекратим разговоры. Я хочу сосать твою письку.
С этими словами я перевернулся и взял в рот Гошенькин член. На этот раз я был нежен, осторожен, ласкал и член, и мошонку, и бёдра моего друга. Член Гоши был великолепен. Мощный, упругий, с синими венками под кожей, он казался мне античной статуей, которой надо поклоняться и поклоняться. Головка ярко-красного цвета вызывала во мне ощущение прикосновения к священному огню. Никогда мне не было так приятно, никогда я не волновался так, как в эту ночь. Гошенькин половой орган вызывал во мне бурный подъём давно забытых чувств… умиления и нежности. Вдобавок я шептал в краткие мгновения, когда член покидал мой рот… "Мальчик, Игорёк, я просто не знаю, с чем сравнить твою писю, и с кем сравнить тебя…" Через полчаса член Гоши разразился бурным семяизвержением. Конечно же, всю сперму я проглотил, а случайно упавшие на животик Игорька капельки аккуратно слизал. И буквально через минуту мой член тоже исторгнул горячую и липкую жидкость — чудо природы и основу жизни. Я лежал обессиленный, но духовно преобразившийся.
Вы скажете… это явное преувеличение! Но, дорогие друзья, я действительно никогда не чувствовал себя так замечательно и легко.
Между тем я заметил, что член Игорька вновь приобрёл твёрдость. Не говоря ни слова, я лёг на парня — животом к животу — и направил его орган себе в попу. Игорь часто задышал и начал движения членом. Сейчас он двигал им осторожно, медленно, очень аккуратно, как бы стараясь ощупать головкой всю мою прямую кишку. Руки парня гладили меня по спине, легонько сжимали ягодицы. Я целовал Гошеньку в полураскрытые губы, в нос с начавшим заживать синяком, в правое оттопыренное ушко, шею, яремную вырезку грудины. Руками находил твёрдые сосочки и осторожно их пощипывал.
Уважаемые читатели, перечитав всё написанное, я заметил, что мой рассказ делается всё теплее, а нежных слов появляется больше и больше. Вместо привычного житейского цинизма появляются на страницах настоящие чувства. И этим я обязан моему дорогому другу, отличному парню — Игорю.
Между тем член Гоши продолжал движение в моей попе, и движения эти становились всё быстрее и ритмичней. Член выскальзывал, а через мгновение головка вновь погружалась в моё отверстие, а потом прижималась то к передней, то к задней стенке кишки. Всякий раз при погружении головки я вздрагивал, крепче сжимая в объятиях Гошеньку, а от попки расходились во все стороны волны тепла и наслаждения. Мне совершенно не было больно, я чувствовал заполненность попки, ощущал скольжение члена, легкое хлюпанье — наши жидкости понемногу смешивались, всё больше увлажняя промежности. Игорь раздвигал мои ноги всё сильнее, отчего дырка растягивалась больше, а член парня сновал взад и вперёд быстрее и быстрее. Затем Гошенька осторожно поднял меня, поставил на четвереньки, сам пристроился сзади.
Новая поза нашего сексуального общения очень возбудила меня. Я как-то совершенно иначе чувствовал член Игоря, а самое главное — к моим ягодицам стали прикасаться волосики, окружающие писеньку парня, что необыкновенно возбуждало. Волны страсти захлёстывали всё моё тело, биение крови я чувствовал и в шее, и в висках, и в паху. Наконец к горлу подкатило приторно-сладкое ощущение, я взвыл от удовольствия, и в то же мгновение началась эякуляция. Сперма вытекала из полувозбуждённого члена, плавными и сильными толчками. Каждая порция, падая, образовывала маленькое пятно на простыни. Буквально через минуту Игорь сделал три мощных удара в мою попу, его бёдра с силой шлёпали о мои ягодицы… и хлынули струи влаги. В порыве сладострастия Игорёк сильно сжал руками мою попу, его член, полностью выбросив сперму, по-прежнему оставался в кишечнике. Мы на несколько мгновений замерли совершенно неподвижно. Потом медленно-медленно разлепив разгорячённые, липкие тела, упали на кровать.
Если вы думаете, что мне было просто хорошо и приятно, вы ошибаетесь. Я был счастлив — счастлив, пожалуй, первый раз в жизни. Вы вправе спросить… неужели эпизоды интимного общения с другом (а ведь действительно у нас с Игорьком были только эпизоды) способны сделать человека счастливым? И не я ли чуть выше писал, что секс и оргазм — это далеко не всё? Согласен — мои рассуждения могут показаться противоречивыми. Но ведь жизнь постоянно опровергает нас… и мы вынуждены искать объяснения таким явлениям, которые, казалось бы, всегда были ясны и понятны…
Я не буду утомлять вас дальнейшими рассуждениями, вихрем пронесшимися в моей голове. Скажу только, что на другой день после этой ночи я вытащил из копилки пачку долларов и втихомолку съездил в автомагазин. Там за четырнадцать тысяч долларов приобрёл автомобиль — "Шкоду-Октавию" (синенькую), которую мне благополучно пригнали на стоянку неподалёку от дома. Зарегистрировав автомобиль в соответствующих органах, я в тот же день оформил договор дарения на имя Игорька, так что через неделю вечером сказал ему…
— Вот, Игорь, ключи… Я хочу сделать тебе подарок. Там, за домом, на стоянке, машина "Шкода". Я её дарю тебе, дарю от чистого сердца и с самыми добрыми пожеланиями. "Шкода" — потому что ты, наверное, в школе был хулиган и много шкодил. Вот и пусть твоей подругой будет эта самая "Шкода".
Произнеся эту неуклюжую, плохо продуманную, но проникнутую чувствами фразу, я протянул парню ключи и коробочку дистанционного управления сигнализацией.
Я не буду рассказывать о реакции Игоря — её просто нельзя описать словами. Восторг парня трудно себе представить. Он оказался восторженным и страстным поклонником "Шкоды", и мне иногда серьёзно казалось, что машина стала для него подругой и любовницей. Теперь Игорь катался по городу просто ради удовольствия, а иной раз с ним рядом усаживался и я. Машина неслась по шоссе, и ощущение скорости сливалось с восторгом и умилением от одного взгляда на друга. Парень оказался очень смышлёным и толковым во всём, что касается техники. Тем более, что в его распоряжении оказалась новенькая иномарка, которую можно лелеять, словно дорогое дитя.