— Хорошо, что мне было больно с моим первым мужчиной. Я так разозлилась, что даже забыла предохраниться, — смеялась Вика, — стал бы ты папой в пятнадцать лет, на наше счастье смог остановиться. Только не думай, что у нас любовь. Все равно ты Таню любишь. Зачем я, дурочка, взяла бинокль! На меня ты даже сегодня так не смотрел. Ну, ничего, дня через два у меня подживет, и снова попробуем.
Через реку я Вику перенес, ровно на середине мы поцеловались. На обед мы опоздали. На веранде столовой мы целовались на виду у всего лагеря. Все было в точности как с Таней. С Викой мы тоже вели себя как дети малые, только грибов не принесли.
Вечером Вика опередила Сашеньку и пригласила меня на "Белый танец" (Дамы приглашают кавалеров) . Я удивился, с Викой мы никогда не танцевали, она говорила, что танцевать я не умею. Синяк под глазом был аккуратно замазан пудрой.
— Я с тобой поговорить во время танца решила, — объяснила Вика, — но ничего не получится, разница в росте мешает. Ты просто слушай и молчи.
Я не удержался и поцеловал пушистую головку. Вика меня очень осторожно отстранила:
— Совсем мальчик ошалел! Мы с тобой не на озере, а в общественном месте. Сначала я хочу пожаловаться. Представляешь, никто не заметил наши поцелуи в столовой. Про тебя с Танькой весь лагерь жужжал. Ну и хорошо, давай все в тайне сохраним. Приходи ко мне на свидание завтра утром, полапай немножко, у меня уже гормоны накапливаются. Сам проснуться ты не сможешь, я тебя разбужу, только привяжи к руке веревочку и выброси в окно. Веревочки у тебя, конечно, нет, я ее положила на постамент Павлику Морозову. За ним мы завтра и встретимся. И еще мой тебе совет, когда пойдешь с Сашенькой целоваться, груди немного погладь. Мне кажется, ей это понравится. А теперь все, давай танцевать.
Кода танец закончился, Вика неожиданно сказала:
— Медленный танец с тобой может быть приятным.
И вернула меня Сашеньке.
После следующего танца Сашенька повела меня целоваться на спортплощадку. Когда я погладил груди, прикрытые очень мягкой шерстяной кофточкой, она прижалась ко мне и шепнула:
— Мне так хотелось, чтобы ты это сделал! Я сама хотела попросить, только стеснялась.
Я не удержался и поцеловал девочку "по-настоящему". Саша задрожала.
— Тебе не понравилось? — испугался я.
— Я и не знала, как это приятно, Сережка, — она смущенно засмеялась, еще раз сама поцеловалась, и укоризненно шепнула: — мог бы и раньше меня так поцеловать, а руку можешь под кофточку просунуть, сам-то не догадаешься…
Я не удержался, просунул руку и под кофточку и под блузку. Лифчика на девочке не было. Небольшой сосочек оказался тверденьким. Саша положила головку на мое плечо и почти мурлыкала. Ее щека очень симпатично пахла девичьей свежестью и приятным кремом от комаров. Потом она вдруг прижала мою руку к своей нежной груди и шепотом засмеялась:
— Знаешь, почему мне этого захотелось? Я сегодня в бинокль смотрела, как вы с Викой реку переходили. Вышли из лесу обнявшись, потом хихикали, потом ты взял ее на руки и покружил, потом животик целовал, потом снова хихикали. Потом она от тебя убежала, ты ее поймал, попку нашлепал, понес через реку, она тебя целовала, ты уворачивался, потом она уворачивалась, ты ее целовал. Мне так завидно было!
Саша прижалась ко мне, и мы снова поцеловались. Долго целоваться она не умела, и продолжила психологический анализ, совершено неуместный для двенадцатилетней девочки:
— Я вами любовалась, вы идеально друг другу подходите. Вика ведь жутко симпатичная, а фигурка у нее — это вообще полный отпад. Ты флегматик, она сангвиник, замечательное сочетание. Танька тебе совсем не подходит, она тоже флегматик. Мне ты нравишься, но… . В двенадцать лет мой рост в точности как у тебя, тебе четырнадцать, вырастешь ты сантиметров на пять, а я на двадцать. Я же не буду меньше метра девяносто!
Огни на танцплощадке погасли. Это означало, что через полчаса все должны лежать в кроватках. Саша последний раз ко мне прижалась.
— Знаешь, как плохо быть красавицей? — шепнула она, — нормальные ребята меня боятся, а всякие придурки липнут. Побудь немножко моим кавалером? Если Вика сильно ревновать не будет.
Я проводил Сашеньку, на обратном пути зашел к Павлику Морозову и забрал Викину веревочку. Пришлось посвятить в тайну веревочки моего приятеля. Окно у нас было одно на двоих. Открывать его было нельзя, в конце августа ночи были холодные. Но идея ему очень понравилась, и пока я ходил чистить зубы, он перочинным ножом просверлил аккуратную дырочку в оконной раме.
— Вот бы Галька Антонова меня подергала за веревочку. Жалко, что она не Сашенькина подружка, — он был убежден, что меня разбудит Сашенька.
Я сразу проснулся, когда Вика за веревочку подергала. За памятником Павлику Морозову она сидела на скамейке и дрожала от холода. Я закутал девочку плащом, обнял и стал согревать. Место было очень удобное, густые кусты совершенно скрывали лавочку с трех сторон, а четвертая выходила на высокий обрыв над рекой.
Еще темно было. Тишина была абсолютная, на небе ни облачка. Какой-то метеорный поток в это время был, и звезды изредка падали. Про всякий секс мы забыли, просто обнялись и смотрели в небеса. Я иногда целовал маленькие Викины ушки, их надо было согревать, они быстро замерзали, и рассказал про историю с веревочкой.
*****
— Галька Антонова жуткая стерва, и совсем не подходит Олегу. Он парень отличный и хорошим девочкам нравится. Светка из нашего класса по нему вздыхает. Что же ты мне раньше не сказал! — возмутилась Вика, — еще ничего потеряно, почти все в одной школе учимся. Я знаю девочек, твои друзья прекрасные ребята, будем любови организовывать!
Небо постепенно светлело. Про бинокль я Вике рассказал.
— Сдать его надо на склад, прямо сегодня. Во-первых, он жутко дорогой, потеряем и всю жизнь не расплатимся. Во-вторых, это какой-то инструмент развращения малолетних девиц, сначала меня развратили, затем Сашеньку. Мне-то хуже пришлось, я на вас почти в упор смотрела, а около брода большая полянка, не могла Сашенька ближе сорока метров к нам быть. И нечего было мою попку шлепать, еще и голенькую! Это конечно приятно, ты не садист, очень ласково это делал.
Продолжение следует.