"Что, Васильев, страшно?" весело произнесла Елисеева. "Ты думал, что тебя тут ремнём выпороли, и всё? Ну, ты же не ребёнок, Васильев, чтобы тебя ремнём по-роть. Ремень — это так, разогрев. Настоящая порка тебе сейчас будет! Получишь пятьдесят розог."
С этими словами Елисеева грациозной кошачьей походкой подошла к распростёрто-му на станке Васильеву, прижала прут к его пламенеющему заду, несколько раз про-вела им по коже взад и вперёд. Наконец, она подняла прут высоко над головой, и что есть силы обрушила её на задницу бедного Васильева. Васильев напрягся, каждая мышца его бедного тела задеревенела, кожа его обильно покрылась испариной, он замычал сквозь кляп отчаянно и зло, глаза его выкатились из орбит, напряжённо глядя вперёд.
Довольная произведённым эффектом, Елисеева сказала: "Ну что, Васильев! Борьбу за дисциплину труда предлагаю считать начатой. Это был раз. Сейчас будет два!" С этими словами она нанесла по заднице Васильева ещё один удар, произведший на несчастного ещё больший эффект. Кожу Васильева будто обожгли крутым кипят-ком, боль была столь велика, что Васильеву показалось, что он вот-вот умрёт от бо-левого шока — и это только два! Впереди у зловредной Елисеевой ещё сорок восемь прутов для его бедной задницы!
Не собираясь останавливаться на достигнутом, Елисеева вновь и вновь секла Васи-льева по стремительно покрывающейся багровыми полосами попе. На боковой её стороне, там, куда приходились удары кончика прута, показалось несколько капелек крови, но это ничуть не смутило опытную Елисееву, продолжавшую драть Василье-ва с прежним пылом. Елисеева была садисткой, и это было основным мотивом, ко-торый привёл её в Инспекцию Дисциплины Труда на, в общем-то, не очень хорошо оплачиваемую, но зато доставлявшую ей глубокое удовлетворение, работу. При ви-де этой растянутой перед ней, беззащитной, уже хорошо выпоротой попы, покорной её воле, Елисеевой овладело возбуждение, почти исступление.
Волосы её слегка рас-трепались, на лбу выступила испарина, глаза метали молнии. Она вновь и вновь наносила удары по беззащитной заднице Васильева, не забывая, однако, считать их. Конечно, пятьдесят розог после солидной порции ремня, были слишком жестоким наказанием за опоздание на двадцать три минуты, пусть даже это было второе круп-ное наказание в течение месяца. Но она не могла назначить паршивцу Васильеву меньше — иначе она бы не избавилась от чувства недоделанного, чувства горькой не-удовлетворённости, так что придётся Васильеву потерпеть. В конце концов, ему про-сто не повезло попасть в Инспекцию в её смену — приди он (вернее, пришли его) по-сле обеда — и его бы драла Акимова — домашнего вида пожилая женщина, досижи-вавшая в Инспекции, куда её перевели по сокращению из бухгалтерии, до пенсии, драла буднично, без огонька, без присущего Елисеевой задора. Отсчитала бы она ему за его двадцать три минуты сотню ремней в полсилы (а чего напрягаться?) да и отпу-стила бы восвояси. Но Васильеву не повезло, и он попал к Елисеевой — значит, без кровавых рубцов на заднице не уйдёт!
*****
Наконец, порка была закончена. Елисеева измочалила о задницу Васильева пять хо-роших, крепких прутьев, останки которых валялись вокруг станка. Она тяжело ды-шала, ноздри её раздувались, как у скаковой лошади. Всё произошедшее её очень возбудило, и если бы она могла, она бы задрала сейчас юбку, и прижала бы красную, мокрую от слёз морду Васильева к своему лону, заставив того довести до конца языком то, что он начал своей задницей. Ну: Ничего: У неё в столе лежала пара надёжных приборов для завершения этой работы:
Елисеева обошла Васильева кругом. Он выл и трясся, несмотря на путы, ноги его обмякли, зад представлял собой жалкое зрелище, весь покрытый пересекающимися багровыми рубцами, на перекрестье которых кожа лопнула, открыв кровоточащие раны. Тоненькие струйки крови медленно текли по ногам Васильева, он чувствовал их, и это чувство приводило его в исступление и отчаяние — так выдрать за каких-то двадцать три минуты!
Елисеева вынула изо рта Васильева кляп, Васильев шумно задышал свободным те-перь ртом. Осмотрев его тело ещё раз, Елисеева надела хирургические перчатки, вы-нула из шкафчика вату, спирт, и начала обрабатывать открытые раны на заду несчастного. Боль от спирта, попавшего на поражённую кожу, была сильнее боли от розог, и Васильев завопил так мощно и сильно, что Елисеева поневоле зажала уши. "Васильев! Опять кляп захотел!" прикрикнула она не него, и Васильев заткнулся. Закончив обтирать спиртом его зад, Елисеева заклеила пластырем оставленные роз-гой раны, после чего отвязала Васильева, и помогла ему встать.
Вдруг, неожиданно для неё, Васильев пал перед ней на колени, и начал целовать её ноги, туфли, колени, бёдра. "Ээээййй!!!" вскрикнула Елисеева, хватая Васильева за волосы, но тот, обхватив её за колени, нырнул головой под её юбку, и впился губами в её горячее, сырое, терпкое лоно, не прикрытое тканью.
Произошло то, чего Елисеева так желала, но: Елисеева испугалась этого импуль-сивного порыва несчастного Васильева. Она как могла пыталась оттолкнуть его от себя, но тот крепко держал её ноги, не пуская, продолжая лобзать её плоть. Елисеева была уже не в силах и не в настроении сопротивляться, она прижала голову Василье-ва к себе плотнее, "Давай, даваааай… Работааааййй" , проговорила она, но упраши-вать Васильева не было необходимости — работал он в данном случае, в отличие от своих прямых служебных обязанностей, не за страх, а за совесть, так, что вскоре на Елисееву накатила тяжёлая волна оргазма, накрыла её, смяла её, потом вторая, и сра-зу третья. Елисеева затрепетала, теперь уже голова Васильева нужна была ей для удержания равновесия: Через некоторое время она отстранила от себя Васильева, поцеловала его в мокрую щёчку, и сказала ласково: "Ну что, дурашка? Иди, одевай-ся! И больше не опаздывай, а то скажут, что я тут плохо тебя воспитываю!" С этими словами она больно отодрала Васильева за уши.
Васильев, пьяный от эндорфина, от тёрпкого запаха женской плоти, от отпустившей его, наконец, жуткой боли, встал на непослушных ногах, прошёл в первую комнату, и начал медленно одеваться. Задница саднила, но общее ощущение какой-то эйфории не отпускало его, и Васильев, натягивая на израненный зад трусы и брюки, сладко ёжился от пронизывавшей его тело боли. Одевшись, он подошёл к умывальнику, вымыл лицо, тщательно его вытер. Елисеева же тем временем сделала на его талоне отметку о произведённом наказании. "В слудующий раз постарайтесь не опазды-вать!" произнесла она официальным тоном. "А то за рецидив у нас наказание стро-же!" Васильев кивнул, взял талон, и вышел. Елисеева нажала на кнопку, и на табло над её дверью красная надпись "Не входить! Идёт операция!" сменилась зелёной: "Свободно!" Сидевший перед дверью молодой человек, застуканный пьяным на ра-боте, поёжился, сжался, потом встал, и нерешительно направился к двери.