В какой-то миг Рипли поняла, что эта извращенная ситуация доставляет ей какое-то странно удовольствие. Все-таки, инстинкты — страшная штука, кормящая мать не может не получать наслаждения от того, что е дети пьют молоко, но в то же время страдает от укусов, которые оставляет маленький ребенок. Рон и Эни не кусали ее, они были жадны, нетерпеливы, но не грубы. По их губам стекало молоко, не успевшее попасть в рот, а он сосали, сосали. И было похоже, что в туго налитых дойках Рипли хранится такой запас, которого хватит надолго.
Рон нагнулся ниже, уперся ладонями в ее живот, Эни последовал его примеру, детские ладони скользили в опасной близости от ее лобка.
Наконец, оба мальчика остановились, подняли перепачканные молом лица и улыбнулись: и друг другу, и стоявшему молчаливо Чужому, и ей.
По белым большим грудям рассыпались поблескивавшие в тусклом свете капельки молока. Рипли тяжело и часто дышала, ее охватила непонятная смесь стыда, отвращения к самой себе и к собственным детям, и болезненного извращенного удовольствия. Что же дальше, устало подумала она.
Ответ на вопрос не заставил себя долго ждать. Рон снова нагнулся к ее телу, но не стал трогать сосок губами, а протянул ладонь, обнял ей грудь, чуть сжал, провел туда-сюда, явно пытаясь понять, насколько ему нравятся ощущения.
Эни положил ладонь на блестящий от разлившегося теплого молока живот, провел ладонью от ложбинки между грудями до лобка. Остановившись в опасной близости от пизды: Рипли подумала, что еще мгновение, и его пальцы соскользнут в бесстыдно раздвинутую щель, но пока что он этого не делал.
— Не смейте! — что есть сил закричала она. — Я ваша мама! Дети не должны так делать!
Ответом на это был короткий смешок Рона.
— Смотри, Эни, — сказал он, — какая гладкая пизда у нашей мамы. Словно она нас и не рожала. А, может, — он посмотрел на нее с ехидным прищуром, — ты действительно нас не рожала? И ты вовсе не наша мама?
Его рука, пока он кидал в лицо Рипли эти слова, ни на миг не останавливалась, мяла, сжимала. Тискала грудь.
Только стальная выдержка помогла Рипли не заплакать: все-таки, она была офицером Космофлота.
— Не говори так! — снова выкрикнула она. — Я рожала вас! И вы мои дети! Просто вас у меня отняли и сделали… сделали что-то ужасное! Но дети не должны себя так вести по отношению к маме?
— А как должны? — поинтересовался Эни, продолжая водить пальцами в опасной близости от ее пизды.
— Ну, они должны любить маму, а мама — их, — попыталась объяснить Рипли, — но любить — не в сексуальном смысле…
— Да, учителя рассказывали нам про секс, — с серьезным видом кивнул Рон, а его ладонь продолжала оглаживать большую упругую грудь, пальцы нашли сосок, сжали его, и Рипли чуть не вскрикнула.
— Нееет, — простонала она. — Мама должна заботиться о детях, одевать их, кормить, играть с ними…
— Ну вот сейчас ты нас кормишь — непонимающе сказал Эни, — а мы с тобой играем. Что в этом плохого?
Ничего себе игры, в отчаянии подумала Рипли. Что это за игры детей с мамой, если мама лежит перед сыновьями голая, с позорно раздвинутыми ногами, а инопланетное чудовище бдительно следит за тем, чтобы она не могла сдвинуть ноги даже на микрон.
— Ты нас любишь? — вдруг спросил Рон.
Рипли опасливо кивнула, теряясь в догадках, что имеет в виду сын. И вообще, почему Чужой не двигается: застыл как каменный истукан, как древняя статуя. Может, он впал в спячку? И она обречена навсегда остаться в этой позе. Ну, по крайней мере, до тех пор, пока не появится Обэнон с кучей вооруженных людей — может, им удастся одолеть ксеноморфа. И все это время, пока Обэнон и его люди будут убивать Чужого, а затем освобождать Рипли из хватки его пальцев, она будет продолжать лежать голой, бесстыдно светя пиздой всем, кто захочет на нее взглянуть.
— А те, кто любит друг друга, целуются, мы это в книгах читали и в фильмах видели, — радостно воскликнул Рон, зажав ее сосок между двух пальцев и перекатывая его туда-сюда. — Давай поцелуемся, мама!
Она не знала, что сказать: каждое ее слово эти дети, странные создания, так не похожие на все, что она представляла в мечтах, выворачивали по-своему и превращали во что-то страшное и извращенное.
Тут подскочил Эни, он игриво шлепнул ее по бедру, затем приподнял ее голову и наклонился, неумело мазнув своими губами по губам Рипли.
— Давай поцелуемся, мама, — повторил он вслед за Роном.