— Ты чего за мной ходишь, а?
Тот опустил голову и ничего не ответил, разглядывая придорожную траву. Никита присмотрелся к нему повнимательнее. "А ведь действительно, наверное, беспризорник: И идти-то ему, небось, некуда: Так, ну а я что с ним делать буду?". Пацан подошёл чуть поближе и спросил:
— Ты моряк?
— Нет, я Папа Римский! По одежде, что ли, не видно?
Паренёк смутился и вновь опустил голову. Никита замер в нерешительности. А потом вдруг спросил:
— Ты голодный?
Через полчаса они сидели за столиком открытого кафе, и пацан уплетал печёную картошку с мясом так, что за ушами трещало. Никита спокойно разглядывал его. Симпатичный. Глазастенький, волосы рыжеватые, чумазый носик в веснушках. Весь нахохленный какой-то и деловой, как воробей на помойке. Смешной малый. На лисёнка похож. Никита его так и прозвал про себя — Лисёнок.
— Тебя как зовут-то?
— Васька, — ответил тот, — а тебя?
— Никита.
Пацан вдруг улыбнулся такой доброй и открытой улыбкой, что Никите сразу стало с ним уютно и тепло.
— Слышь, Васька, ты местный? Можешь мне город показать? А то я здесь всего на три дня, а куда идти — не знаю.
В ответ Лисёнок только улыбнулся ещё шире и закивал.
Они не расставались целый день. Сначала обходили достопримечательности, потом стали просто бестолково бродить по городу. Болтали. В основном, конечно, болтал пацанёнок. Про жизнь свою несладкую рассказывал.
Васька имел отроду тринадцать лет, хоть и выглядел младше — ростом не вышел. Он действительно оказался беспризорником. Убёг из приюта полгода назад. Били их там. В приюте прожил всего год, а до этого жил с родителями в небольшом селе под Выборгом. Родители умерли от холеры, других родственников не оказалось, вот так и остался парень без присмотра. Попрошайничал, рылся на свалках, иногда воровал. Ночевал тоже где придётся — в подвалах, на чердаках. Ни читать, ни писать мальчик не умел — родители когда-то учили, но он уже перезабыл всё, а в приюте им один Закон Божий вдалбливали в головы. А жаль, паренёк был смышлёный и толковый.
Никита ему о своей жизни рассказал, хотя, понятно, о сексуальной ориентации не упоминал и в подробности своих недавних обязанностей на шхуне "Вестник" не вдавался.
На следующее утро, сойдя с корабля на пристань, первым, кого увидел Никита, был Васька. Он сидел на парапете, болтая ногами, и ждал. Снова они бродили по городу и болтали.
— Ты меня извини за кошелёк, — вдруг ни с того, ни с сего сказал Лисёнок.
— Чего это ты вспомнил? Хотя, конечно, гадость это была знатная.
— Здесь многие этим живут, — надулся Васька.
— А если многие тут убийствами промышлять будут, ты тоже к этому делу пристроишься? Тоже мне, отмазку нашёл! Пожалуйста, Васька, если сможешь, придумай какой-нибудь другой способ прокормиться!
— Ну, да: Я знаю, что воровать — это грех, — промямлил пацан.
— Да не в грехе дело! Как тебе это объяснить? Я в Архангельске сам голодал, а за эти деньги мне знаешь сколько всего пришлось вынести! А в итоге что? Опять голодать? Да ладно со мной, я бы без этих денег, может, и не умер бы. А вот представляешь, приезжает из деревни мужик муку продавать. Он целый год горб ломал, чтобы семью прокормить. Это всё, что у него есть. Вот продал он её. А кошелёк раз — и украли! И всё! Семью кормить нечем. Как он домой приедет, что жене скажет? А дальше что? Дети у него будут худеть день ото дня. Собака на дворе больше свою косточку не получит. Кошка будет с голода мяукать в углу, а молока ей никто не даст:
Никита пытался сделать свою нравственную речь доступной для детского понимания. Но с "собачками-кошками" явно перестарался, потому что Лисёнок вдруг зашмыгал носом, и из его большущих глаз вдруг полились слёзы.
"Н-да, что-то я, похоже, перегнул. Мне тут только слёз его не хватало! — подумал он. — Чего теперь делать-то?"
Он легонько обнял подростка за плечи:
— Васьк, ну не реви: А хочешь, я тебе сказку расскажу?
— А ты можешь?
Никита только ухмыльнулся. У них в селе жил дед Макар, который сказок знал, наверное, миллион. По вечерам у него в доме собирались деревенские ребятишки, и начинался новый рассказ. Дед Макар толи где-то слышал столько сказок, толи просто сам их придумывал. Маленький Никита всегда слушал, растопырив уши. Память у него была хорошая, и многое он запоминал. А через какое-то время обнаружил, что тоже может сам сочинять сказки. Долгие нудные рабочие дни на мануфактуре скрашивали для него только эти сказочные фантазии, которые мальчик бубнил себе под нос.
Никита попал. До самого вечера он вынужден был рассказывать сказки одну за другой. Впрочем, ему и самому не очень-то хотелось прерываться. Ведь ещё никто никогда его не слушал с таким вниманием — Васька, распахнув свои огромные глаза, с упоением впитывал каждое слово.
"Ну, надо же, — думал Никита, — он ведь всего-то на четыре года младше меня, а совсем ещё ребёнок".
Прощаясь вечером на пристани, Лисёнок спросил:
— Никита, а ты завтра придёшь?
— Завтра у меня работа. Судно надо к отплытию готовить, дел много.