Этот случай произошел в апреле уже далекого 1987 года в старой профессорской квартире на Садовом кольце. Однако рассказать о нем без довольно объемного предисловия не получится.
Той весной моя тогдашняя жена — тридцатичетырехлетняя Анька — испытывала особенно сильное обострение. Ее лесбийские фантазии били через край:
— Вот бы ухватить за сиськи вон ту деваху, или вон, ту, — причитала она на прогулке.
— Интересно, а вот у той пассажирки грудь обвислая или не очень? — хватала она меня за рукав в поезде метро.
Я недоумевал: вот я — мужчина — и то не раздеваю взглядом всех встречных девок. Что делать?
— Может, тебе седуксенчику попить? Теннисом заняться?
Успокаивающие разговоры успеха не имели: Секс у нас с ней всегда был гармоничным и полноценным, но тут и он не спасал. Поскольку у Аньки "в анамнезе" был всего лишь один полу-доказанный лесбийский акт (с портнихой во время примерки платьица задолго до нашего знакомства) и множество доказанных гетеросексуальных приключений, все происходящее представлялось демонстративным эпатажем, но от этого легче не становилось.
События развивались по восходящей:
— Уже два года, как я не держалась за девичью грудь, — вдруг брякнула за завтраком эта образованная и перспективная университетская социологиня.
— ???
— Ну. . ты помнишь Анаит Хачатрян, стоматолога, к которой я тебя устроила зубы лечить в позапрошлом году? Тебе еще так понравилась ее работа. Мы потом с ней ходили в сауну, и я упросила ее дать себя погладить. Ну, невозможно было не оприходовать такие "баллоны".
Вот тебе раз! Анаит — молодая пышногрудая стоматолог — действительно оказалась виртуозом, она надолго освободила меня от проблем с зубами. Тогда было не очень принято давать государственному врачу деньги напрямую, и я долго бегал по Москве в поисках хорошего подарка, купил сумочку и, смущаясь, вручил ей. Анаит смутилась тоже. А, оказывается, настоящее "спасибо" состояло в другом: жена благодарного пациента просто прищемила ей сиськи в полумраке подпольной сауны.
После этой новости мое терпение лопнуло. Не подумайте, что я бросился разводиться. Мы с Анькой хоть и уживались с трудом, но дорожили друг другом. Анька была очень красива. Что-то среднее между Изабель Аджани и молодой Марией Шнайдер. Статная, с великолепной фигурой и гривой черных вьющихся волос, всегда изумительно одетая (редкость по тем временам) . На улице, встречные мужики выворачивали шеи ей вслед. Я был ей благодарен за предельную откровенность, с которой она рассказывала о своих предыдущих приключениях. Возможно — это лучшее средство от мужской ревности. Такой же откровенности я требовал от всех моих последующих женщин, но — увы, безуспешно. Ласковой она никогда не была, но могла быть очень преданной и самоотверженной. Когда я восстанавливался после некоторой операции, она всюду ходила со мной за ручку, и однажды, при посадке в троллейбус ворвалась в салон с криком:
— Я сопровождаю инвалида!!!! — и принялась сгонять пассажиров с переднего сиденья, чтобы я мог сесть (вот стыдоба-то была) . Если разводиться с ней, то скорее уж из-за ее тяжелого истероидного характера, вспышек гнева и общей неадекватности.
В общем, было очевидно: близкому человеку плохо, а как помочь?
Всем этим сумбуром я поделился с Еленой, моей коллегой по лаборатории одного из оборонных московских НИИ, за традиционным полуденным чаем. В тот раз нас было двое, поэтому нашей беседе ничто не мешало. Помню, Елена задала несколько уточняющих вопросов, задумалась на несколько минут, посочувствовала и перевела разговор на другую тему. Попили чай и разошлись по своим делам.
Однако на следующий день история получила продолжения. Улучив момент, когда в лаборатории опять нас было только двое, она без предисловий заявила:
— Хорошо, пусть твоя женушка взглянет на мою грудь — но только взглянет.
Потом, хитро усмехнувшись, добавила: