— А за это ты включишь меня в соавторы своей новой статьи по сдвиговой релаксации в бингамовских жидкостях.
Я на пару минут потерял дар речи. Насчет соавторства все было понятно. Елена часто жаловалась, что мы — ее коллеги — используем ее как ЭВМ-рабыню, подбрасывая ей разрозненные задачки для вычислений. При этом для собственного творчества времени и сил у нее не оставалось. Удивительным было другое. За тринадцать лет знакомства я никогда не имел возможности усомниться в ее высоконравственных принципах. Елену нельзя было назвать красавицей, но общительный и позитивный нрав, проницательный ум, хрупкая складная фигурка делали ее чрезвычайно желанной для коллег мужского пола. Однако все попытки того или иного ухажера подкатиться к ней оканчивались сокрушительной и позорной неудачей.
Елена была старше меня на пять лет. Когда я переступил порог НИИ в статусе молодого специалиста, она была уже замужней дамой и мамой годовалого мальчика. У нас сразу установились нежная дружба и почти полная откровенность — но и только. Она поддерживала меня в пору, когда умерла моя первая жена, и я на какое-то время (пока не подключились бабушки) сделался отцом-одиночкой. Я помогал, как мог, когда она разводилась с мужем и разменивала квартиру. Если бы она намекнула, что готова к более тесным отношениям, я, наверное, не стал бы терять ни секунды. Но — нет, Елена была в вопросах нравственности тверже скалы. Однажды, совместно рассматривая какой-то свежераспечатанный график, мы случайно соприкоснулись бедрами. В ту же секунду я почувствовал мощный толчок обеими Ленкиными ладошками и отлетел к стенке. Я даже не обиделся. Отметил про себя, что принцип "не дам" возведен у нее в статус рефлекса, и (как мне тогда казалось) навсегда закрыл эту тему.
Однажды, правда, мне случайно довелось увидеть мою недотрогу без одежды. Было это в 1976-м. Большой отряд наших сотрудников прикомандировали на три месяца к одному из причерноморских НПО. Душ в этой организации был исключительно мужской, для работяг, без кабинок, с общей обшарпанной дверью. По негласной договоренности, наши женщины иногда им пользовались по вечерам. Работяги деликатно старались покинуть душ до 7 вечера, однако, простую задвижку на общей двери установить не догадывались. В эту дверь я и ввалился поздним вечером после авральной работы, в полной уверенности, что уж в это время там никого нет. В душе обнаружилась Елена, голая, вся в пене. Она не закричала, не стала прикрываться, лишь с каким-то странным смешком стукнула меня мыльной мочалкой по носу и, ухватив мокрыми руками за плечи, развернула лицом к двери. Пробормотав извинения, я удалился, а наутро послал нашего шофера купить задвижку для двери. Увиденное накануне в рабочем душе стояло перед глазами. Тело ее блестело и даже, кажется, светилось. Сквозь пену виднелись 2- го или даже 3-го размера груди абсолютно совершенной шаровидной формы с задорными розовыми сосочками. Сегодня это — силиконовый стандарт, а тогда это был дар божий. Словно фотоаппарат, я запечатлел в памяти ее бедра, мокрые волосики в низу живота, ровные ножки, маленькие ступни. Правда, я был в том возрасте, когда хочется ощупывать и ласкать формы, а не просто восхищаться их красотой, поэтому уже через пару дней успокоился и вернулся к полноценной научной деятельности. Не забудем также, что эти формы принадлежали самой неприступной работнице оборонного комплекса страны. Елена один раз, через пару лет, со смехом вспоминала этот эпизод.
И вот — апрель 1987 года. Я стараюсь не думать о том, почему моя милая коллега взялась за эту миссию. Мы с Еленой вполне серьезно, будучи в здравом уме, обсуждаем, как бы это половчее продемонстрировать ее прелести и-таки угомонить Аньку. Все должно быть естественно, потому что Анька — очень смышленая. Придумали так, что Елена придет к нам домой работать над статьей, что было бы правдой, и там, за чаем, под действием как бы нехитрого шантажа с моей стороны, останется "топлесс" , что будет инсценировкой. Вдруг мне пришло в голову, что при таком сценарии не только Анька, но и я тоже становлюсь наблюдателем. Елена, вздохнув, согласилась:
— Ну, что уж теперь делать. Назвался груздем, полезай…
***
Вот после этого вступления переходим непосредственно к рассказу. В ближайшую же субботу я сообщил Аньке, что к нам вот-вот придет Елена по важному производственному вопросу.
— Бингамовскими жидкостями будете заниматься? — спросила ничего не подозревающая жена. Надо отдать ей должное: несмотря на филологическое образование, она старалась быть в курсе моих занятий, и память у нее даже на незнакомые термины была отличная.
Я утвердительно кивнул, и она отправилась покупать пирожные к чаю. Она много слышала о Елене, но видела ее лишь один или два раза.
А после этого апрельского дня они не уже никогда не встретились…
Вскоре пришла Елена, благоухающая каким-то чудесным цветочным парфюмом. Под легким плащом обнаружилась белоснежная кружевная блузка на пуговках, под которым угадывался кружевной же беленький бюстгальтер. Дополняла ансамбль серая строгая юбка до колен. Анька была одета в очень красивый японский длинный шелковый халат с пояском. Этот халат был хоть и домашний, но вполне годился для неформального чаепития. Во что был одет я, не смогу вспомнить при всем желании. Да и кто сможет вспомнить свой наряд в день, который разделил его жизнь на "до" и "после". Приветствуя Елену, Анька из всех сил пыталась смотреть ей в лицо и только в лицо, но — нет — взгляд предательски сканировал блузку.
Мы с Еленой уединились в моем маленьком кабинете и около часа плодотворно работали, как это ни трудно в это поверить. Анька в общей комнате тоже занималась делом: готовилась к понедельничному семинару. Когда производственная часть покатилась к завершению, я разыскал Аньку и заговорщическим шепотом сказал ей, стараясь выглядеть естественно:
— У меня есть рецепт, как уломать Елену снять лифчик!
Анька недоверчиво покачала головой, закрыла тетрадку и пошла на кухню ставить чайник.
И вот мы трое сидим за столом, пьем чай. Елена ждет условной моей фразы:
— Леночка, бери пирожное.