— Даш, ну так не делают, — примирительно сказала Анжела: — я ж Сеньке легонько врезала, любя, а ты — со всей дури и без предупреждения. Серега, может, тоже шутил:
— Он сказал, что получит по яйцам и не упадет! — упрямо стиснув зубы прошипела Дарья: — я хочу ему врезать!
— В шахматы играть научись сначала! — я злился на нее, еще и потому, что такая вот, злая и разъяренная она была еще красивее. За всю мою жизнь ни одна девчонка еще не давала мне понять так откровенно, что думает обо мне, как о мужчине. А тут — самая классная телка в лагере последние пять минут только и думает, что о моих яйцах. И мне ужасно хотелось, чтобы это продолжалось.
— Я его все равно ударю! — пообещала Дашка во всеуслышанье: — нам еще пять дней тут жить. В столовой подойду, или в умывальнике, и вмажу изо всей силы!
— Да чего пять дней ждать-то? — глумливо поинтересовался Сенька: — давай сейчас. Только ты не просто так ему врежешь. Ты ему пообещай что-нибудь, и тогда бей.
— Как это? — не поняла Даша.
— А вот так! — Сенька ласково обнял свою Анжелу, и тут же будто ненароком скользнул ей рукой по груди, и вдруг плотненько прижал свои огромные ладони, разом расплющив тугие горки Анжелиных сисек. Анжела вместо того, чтобы отбиваться или протестовать, только смешно растопырила ресницы, как будто бог весть от какого наслаждения: — она мне — по шарам, я ей — по буферам, и все квиты, и все довольны:
— Я себя щупать не дам, — решительно сказала Дашка.
— Это если он заорет и упадет, тогда не давай, никто слова не скажет — снисходительно пояснил Сенька: — вы же о чем спорите? Упадет он, заплачет, значит ты права, Дашенька, значит он лох. А если не получится у тебя, значит ты проиграла и будь добра, заплати. Что ставишь?
Тут мне стало действительно хреново. Если до сих пор шел обычный треп на пикантные темы, то сейчас Дашке, проигравшей шахматный турнир, предлагали отыграться на моих яйцах, предложив мне ставку от которой я не смогу отказаться. Мне до безумия хотелось пощупать Дашку. Только для этого нужно было выдержать ее удар, удар разозленной, раз уже проигравшей девчонки. Я понял, что Дашка станет стараться изо всех сил и что отказаться надо пока не поздно.
Я посмотрел на Дашку, и понял, что напрасно посмотрел. Дашка всё поняла по моему затравленному взгляду, и медленно, очень медленно расстегнула пару пуговиц на рубашке. Рубашку она носила клетчатую и завязывала на поясе, выше пупка.
— Что ставлю? — переспросила она: — да вот то же и ставлю. Я ему по шарам, он меня по буферам. Только потрогать, а не плющить, как ты, Сенька, нашу Анжелочку. Ну чего, Сережа, согласен?
Я понимал, что надо отказаться. Но ребята смотрели на меня. И девчонки смотрели. Они думали о моих яйцах, а парни, о Дашкиных сиськах. И я тоже думал о том, что через пару минут потрогаю ее грудь, ее чудесную тугую и округлую грудь, и те самые соски, от прикосновения к которым, девчонки — говорят — становятся послушными и нежными. И еще я думал о том, что для этого нужно — всего ничего — не закричать и не свалиться с ног, когда Дашка своей милой коленкой со всей дури врежет мне в пах.
— А чего? — переспросил я, и облизав пересохшие губы, усмехнулся: — согласен.
И тоненькая глазастая Дашенька тут же кинулась ко мне, как тигрица. Отступать было некуда, я и так уже прижался к сосне, а защититься я не успел. Даша так спешила, что ухватив меня за плечи, как это делают во всяких боевиках, ударила меня своей коленкой не снизу вверх, а прямо, угодив как раз по моему уже налившемуся кровью причиндалу.
В первую секунду было просто очень страшно. Никакой боли еще не было, но я почувствовал, что Даша бьет как смогла сильно. Поясница моя ощутила шероховатую гладкость сосновой коры, встряхнулся и сжался, к счастью, почти пустой мочевой пузырь. Коленка у Даши оказалась твердой и трогательно маленькой, я ощущал это своим набухшим, хотя еще не совсем затвердевшим членом. Наверное Даша тоже почувствовала его, потому что как-то напряглась и еще дополнительно навалилась как будто хотела раздавить гадину. Но не раздавила, перевела дыхание и ногу убрала. И только тут отозвались глухой болью мои яйца. Удар пришелся не по ним, а рядом, но по мошонке мне все равно досталось, задело как взрывной волной. Тупая боль вцепилась мне в промежность, потянула вниз. Но была она не той безумной болью, которую я ждал, а скорее предупреждением. Тебе повезло, дурак, как бы сказали мне мои яйца, береги нас теперь вдвойне.
Я вполне мог бы просто улыбнуться, но вовремя сообразил, что тогда все и сама Дашка решат, что она просто промахнулась, и никаких буферов мне будет не видать и не трогать. Поэтому я судорожно выдохнул — как этого действительно хотелось, склонил голову, и свел колени. Стало еще больнее. Ребята ждали, что со мной будет. Рядом тяжело переводила дыхание Дарья.
— Ну врезала: — сказал я, глядя в землю: — ну по яйцам, больно. Ну дальше что, сука?
О-о! Честное слово, я услышал, как все стоящие вокруг девчонки тихонько застонали от огорчения. На Дашку же просто жалко было смотреть. Она распахнула свои глазищи и таращилась на меня так, как будто она маленькая девочка, и я отобрал у нее любимую игрушку. Я постарался улыбнуться, это оказалось не очень трудно.
— Нет? — тихонько спросила она.
— Нет, — развел руками я. Мне действительно не хотелось ни падать на землю ни кричать.
Ребята зааплодировали. Некоторые девочки тоже. Я стоял и не верил, что вижу это наяву.
— Ну что, Дашенька, — с глубоким лицемерным вздохом сказала Анжела: — кажется нас опять поимели?