Ларик, Ларик.
Мой милый Ларик.
Почему я вспомнил о тебе через столько лет?
Мне было двенадцать, тебе на год больше. Ларик, симпатичный голубоглазый мальчишка, троечник и драчун, головная боль нашей классной и дворовых бабушек. И я, очкарик, отличник, маменькин сынок. И только одно у нас было общее — сигареты. Мы прятали их на чердаке твоего подъезда, там и курили, тайком от всех. И в этом было больше, чем просто курение, мы там были вдвоём, одни над городом, или даже над целым миром.
Сентябрь был жарким, мы сняли школьные пиджаки, о чём-то говорили, и курили. Почему я сделал это? Мы даже не говорили на эту тему, мы ведь не дружили, у каждого были свои приятели в школе и во дворе. Мы были вместе только там, на чердаке, где не было шума и чужих глаз. Я пересказывал тебе очередную прочитанную книжку, а ты сидел, прислонившись к стене, раскинув ноги в синих брюках, и может слушал, а может просто ловил сигаретный кайф.
Ларик, Ларик:
Я смотрел на тебя, на мятую белую рубашку, на синие брюки, и туда, где было что-то, такое как у меня, но не моё, и от того интересное, заманчивое притягивающее. Я протянул руку и погладил тебя, с пугающей меня самого смелостью. Ты вдруг замер, опустил глаза и посмотрел на мою руку, потом отвёл взгляд в сторону, и ничего не сказал. И я продолжил, неумело, торопливо, гладить толстую ткань, под которой стало ощущаться что-то. Я посмотрел на твоё лицо и на миг остановился. Ты закрыл глаза, твои губы сжимались, и между ними иногда проскальзывал кончик языка. А под моей рукой, там, скрытый материей брюк, уже ожил, и манил: Я стал неловко расстёгивать пуговицы, торопливо, словно боясь опоздать, потерять. Показались чёрные сатиновые трусики, я потянул их вниз вместе с брюками, ты приподнялся, и я стянул их почти до колен. И увидел его, немного больше и длиннее чем у меня, и восхитительно твёрдого. Я сжал его двумя пальчиками, и смотрел, сам не понимая своих ощущений, желаний. Я просто чего то хотел, от чего у меня всё тоже напряглось, и сунув руку в карман, сжал и свой.