Внезапно дверь распахнулась, и он вышел на заднее крыльцо. Я напрягся, но в тени меня видно не было, и я ждал, что будет дальше. Он бубнил что-то, но я не мог разобрать, что именно. Что за нафиг? С кем он там пиздит? По сотовому, что ли? Он придвинулся к перилам и облокотился на них, не переставая бубнить. Что же у него там такое в руке… А, да это же бутылка, а сам он уже на бровях — сам с собой говорит и сам себе отвечает. После этого я понял, что он ссыт прямо с крыльца.
Усевшись возле амбара, я размышлял в прохладной ночной тьме. В голове моей начал зреть какой-то смутный план. Не без огрехов, но всё же это было лучше, чем жить в амбаре до седых волос. Но мне нужны были дополнительные сведения.
Где-то через час свет в доме потух, и я вернулся в подземную темницу — видимо, так её и следовало называть. Она лежала где я её оставил, но на этот раз с открытыми глазами, и увидела, как я вошёл. Она села, отчего-то явно радуясь моему приходу. Уж не знаю, почему. Всё, что я делал до этой поры — это смотрел, как из неё выбивают дух, ничем ей не помогая.
— О боже, — чуть не расплакалась она. — Ты ещё здесь. Я всё боялась, что ты уйдёшь…
"… от меня", добавил я мысленно недостающее слово. Я сел рядом, и она прижалась ко мне.
— Обними меня, пожалуйста.
Ну ё-моё, это что ещё такое. Не сексу же ей хочется, после сегодняшнего-то вечера. Может, бабе просто нужно дружеское плечо — кто знает. До этой поры у меня с женщинами всё было гораздо проще — привалился сверху, встал и пошёл.
— Слушай, я вижу, как он тебя отделал и всё такое, но мне надо кое-что узнать. — Почему-то мне было неловко, и я не хотел признаваться себе в том, что стоял и смотрел, как её бьют. — Он ездит на здоровенном зерновозе, полном до бортов. По крайней мере, сегодня на нём приехал. Куда он поедет на нём утром?
Она посмотрела на меня.
— Ты знаешь, чей это зерновоз? — спросила она наконец.
Я задумался.
— Про какой-то кооператив было на дверце. Тенихо, или как-то так.
— Теннисон?
— Точно, — сказал я. — Он самый.
— Окей. Значит, он поедет в кооператив в Теннисоне, выгрузит зерно и поедет в поле.
— Теннисон — это где? Далеко?
Ёрзая на заду, она передвинулась на своей узкой кровати спиной к стене. Не так-то просто, со скованными за спиной руками.
— На севере. Миль тридцать.
— Хммм. Большой хоть город? Камеру для колеса есть где купить, не знаешь?
— Небольшой совсем. Не помню точно, но пара магазинов с камерами должна быть. Я туда часто ездила покрышки менять.
— А он вообще часто пьёт? — От этой информации зависил почти весь мой план.
— Да постоянно. Когда больше, когда меньше. Иногда приползает сюда вообще в стельку, но я не против — в такие вечера он со мной вообще ничего делать не может.
Я поднялся на ноги.
— Окей, мне надо много всего успеть до рассвета. И, если всё получится, вернусь сюда завтра, ближе к вечеру.
***
Я быстро зашагал через пшеницу в ту сторону, откуда пришёл. Я знал, что мой мотоцикл находится отсюда за несколько миль, в овражке с кустами примерно в миле от трассы. До захода луны оставалось часа три-четыре, что было мне на руку. Я знал, как ориентироваться ночью. Сперва я выбрал звезду на юго-западном горизонте, в нужном мне направлении, и потом пошагал прямо к ней.
Через несколько часов я всё ещё видел вдали силуэт дома, но он был ещё слишком большим. Я надеялся, что ручей идёт через всё поле, и что я его не пропущу, блуждая среди пшеницы до конца своих дней.
Около полуночи я наконец шагнул в свой овраг. Я понятия не имел, в какой стороне остался мотоцикл, поэтому решил просто двинуться к трассе. Сейчас уже приходилось подсвечивать себе дорогу фонариком. И минут через пятнадцать мне повезло за эту ночь во второй раз — я наткнулся на свой мотоцикл. В подсумнике валялись кой-какие инструменты для ремонта, но ломать закалённую сталь было нечем. Вскоре я снял с вилки переднее колесо и, взвалив на плечи тяжёленную дуру, потащился в сторону трассы. По асфальту идти было всяко быстрее, чем через поле. Оказавшись на трассе, я положил колесо, передохнул немного, потом снова поднял и поволок его на север, в сторону фермы.