— Понял! — торопливо проговорил побледневший Кох.
— Что ты, бля, понял? Повтори.
— Что писсуары надо почистить…
— Не "надо почистить", а почистишь их — ты. К шести часам. Это, бля, первое. И второе: если ты этого не сделаешь, то — подмывай, бля, своё очко… мало тебе не покажется! Я, бля, тебе обещаю… мало, Кох, не покажется! — Архип, неспешно цедя слова сквозь зубы, смотрел на Коха холодным взглядом, и было непонятно, говорит Архип всё это всерьёз или всё это лишь метафора — фигура речи.
Собственно, угрозы такого рода — "раком поставлю", "выебу", "подмывай очко"- в казарме звучали довольно часто, но ни разу еще ни один старослужащий, угрожающий таким образом "салабону"-"духу", в буквальном смысле ничего подобного не делал, то есть угрозы свои в буквальном смысле публично не осуществлял… а там — кто его знает! Подобные фразы просто так с языка не срываются — так говорят-угрожают либо те, кто уже имеет опыт однополого секса и хочет-мечтает его повторить, либо те, кто к такому сексу бессознательно стремится — о таком сексе думает-помышляет… другое дело, что в туалете никто — ни Баклан, ни Кох, ни Заяц, ни даже сам Архип, пообещавший Коху "по полной программе" — ничего о вербальном проявлении импульсов, вольно или невольно устремляемых на свой собственный пол, не знали, и потому угрозу, прозвучавшую из уст Архипа, можно было воспринять как фигуру речи, и не более того; а между тем, ныне прочно вышедший из моды пролетарский писатель когда-то говорил-утверждал: "Как можно не верить человеку? Даже если и видишь — врёт он, верь ему, то есть слушай и старайся понять, почему он врёт" — и хотя сам писатель-буревестник по причине превращения пролетариата, строившего когда-то фабрики и заводы, в одноразовый электорат, жующий импортное сено, перестал быть актуальным, эти слова буревестника применительно к неосуществляемым, но постоянно звучащим угрозам типа "раком поставлю" или "выебу" были в общем и целом вполне уместны; "старайся понять" — хороший совет… и к угрозе Архипа в адрес Коха эти слова тоже вполне подходили, — никогда еще Архип никому не грозил в форме "вербального гомосексуализма".
— Именно это ты понял? — уточнил Архип, сверля Коха взглядом.
— Да, — отозвался Кох, лишь бы быстрее покончить со столь неожиданной — неприятно унизительной — для себя ситуацией; никто никогда его не трогал, и вдруг — на тебе… этот Архип как с цепи сорвался!
— Ну, молодец… — Архип усмехнулся. — Заяц, отбой! А ты — за работу! И смотри, бля… к утру успей! Или — готовь вазелин… с ним, говорят, не так больно, — Архип, говоря это, ещё раз усмехнулся, с презрением глядя на Коха.
Заяц, не вынуждая Архипа повторять ему дважды "отбой", пулей вылетел из туалета… хрен их здесь разберёт, кто кого имеет-трахает, — для Димы Зайца, после бестолкового и не очень внятного курса молодого бойца, который он в ускоренном виде прошел всего за неделю, это была третья ночь в казарме настоящей роты, и сразу — столько событий… когда Архип, торопясь из туалета с зажатым в кулаке "Кремом для смягчения и увлажнения кожи" сказал, чтобы он, Заяц, из туалета не высовывался, Заяц решил, что Архип пошел трахать Коха-Шланга… а что ещё оставалось думать? Возбуждённый Архип, дважды вставивший ему в рот во время второго появления в туалете, не стал в рот кончать, а, велев ему, Зайцу, из туалета не выходить, сам поторопился в спальное отделение… при этом Архип сказал, что он пошел спать, но именно в это Зайцу верилось меньше всего: с возбуждённо торчащим членом — спать? И потом — этот крем… возбуждённый солдат-старослужащий в ночной казарме с кремом в руке — это как? В контексте происходящего всё это поневоле заставляло думать, что всё это неспроста, и по мере того, как Заяц об этом думал… то есть, он думал обо всём сразу: о своих собственных ощущениях, о возбуждённых членах парней-старослужащих, которые он сосал, о креме, который, наверное, можно использовать-применять вместо вазелина, о словах Архипа, сказавшего, что если он, Заяц, будет себя хорошо вести, то… он думал о том, что, отсосав или даже подставив зад, парень не делается хуже, потому что сами по себе эти факты ещё ничего не значат и ни о чём не свидетельствуют, — значимо здесь совсем другое… становятся эти факты известными для других или, наоборот, другие об этом не только не знают, но даже не догадываются — вот что в действительности важно и значимо, потому что именно от этого зависит, станешь ты "пидарасом" или нет… получалось, что, следуя этой логике дальше, можно было один раз взять в рот, причем сделать это не по своей воле, а вынужденно — и ты автоматически попадал в разряд презираемых и гонимых, а можно было трахаться хоть каждый день, но если всё это было шито-крыто, то ты продолжал жить самой обычной жизнью и даже при случае мог — в зависимости от ситуации — насмешливо или даже презрительно говорить-отзываться о тех, кого принято называть "голубыми"… это было то же самое, что с мастурбацией: дрочат, получая от дрочки кайф, все или очень многие, но "самолюбами" и "онанистами" становятся только те, кто оказывается за этим занятием пойманным-застуканным, — это была извращенная логика, но именно эта логика теперь решала-определяла судьбу Зайца на ближайший год… и чем больше Заяц об этом думал, тем больше он понимал, что судьба его отныне полностью находится в руках Архипа… второй старослужащий, у которого Заяц брал в рот, через несколько дней уйдёт на дембель, а Архип останется здесь, в казарме, и если Архип захочет его, салабона Зайца, в рот или в зад, то… по мере того, как Заяц обо всём этом думал-размышлял, член его, не получивший никакой сатисфакции, затвердевал всё больше и больше… Понятно, что в тех мыслях-выводах, к которым приходил-подплывал сидящий в туалете Заяц, не было ничего нового или оригинального в принципе, но для Зайца, который ни о чём подобном никогда не думал и не размышлял вообще, все эти выводы-мысли были принципиально значимы, поскольку волею случая он оказался в такой непростой ситуации, из которой теперь выходить нужно было с наименьшими потерями… несколько раз, сидя на корточках с напряженным — сладко зудящим — членом, Заяц порывался под видом какой-нибудь надобности сходить в спальное помещение, чтоб воочию посмотреть-увидеть, что же там происходит в действительности — трахают старослужащие Шланга-Коха или нет, но каждый раз он себя тут же осаждал, боясь, что своим неурочным появлением в спальном помещении он своё положение может только ухудшить… впрочем, испытывающий возбуждение Заяц не только не рискнул идти в спальное помещение, но даже побоялся сбросить возникшее напряжение в самой простой и привычной форме — в форме естественной мастурбации, так что спустя какое-то время член его поневоле обмяк, а в промежности осталась-застыла свинцовая тяжесть, что, как известно, отрицательно действует не только на общее самочувствие, но даже на половую потенцию… другое дело, что Диме Зайцу в эту ночь было вовсе не до душевно-физиологического комфорта — ему нужно было, не делая резких либо необдуманных движений, путём логических умозаключений выплывать-выкарабкиваться из того положения, в котором он оказался… какой уж там, бля, комфорт! Не до жиру — быть бы живу, — реальная жизнь была совершенно не похожа на тот гламурный глянец, каким паству-электорат в изобилии потчуют с экранов телевизоров разномастные инженеры человеческих душ… И когда перед Зайцем, уставшим думать и от усталости задремавшим, появились-возникли Архип и Кох, Заяц, увидев их, не мог не отметить, что Кох, или Шланг, выглядит заспанным, то есть только разбуженным, в то время как по Архипу было видно, что он спать еще не ложился — вид у Архипа был чуть усталый и вместе с тем какой-то удовлетворённый… а спустя какое-то время в туалет с полотенцем через плечо вошел второй старослужащий, которого Архип называл Саней, и вид у этого второго парня-старослужащего был такой же, как у Архипа, то есть тоже усталый и тоже какой-то удовлетворённый… "может, они не Шланга трахали, а — забавлялись друг с другом?" — невольно подумал Заяц, помимо воли сопоставляя увиденное…
*****
Но — размышлять-думать о том, кто кого трахал в спальном помещении, было уже недосуг, — услышав команду "отбой", обращенную персонально к нему, Заяц пулей вылетел из туалета — торопливо разделся, быстро сложил, как учили в "карантине", свою форму и, откинув в сторону одеяло, юркнул в койку… "готовь вазелин" — эта была последняя фраза Архипа, обращенная к Шлангу-Коху, которую Заяц, выскакивая из туалета, успел услышать, но сейчас, укрываясь одеялом, Заяц думал не об этих словах, а о том, что, во-первых, Архип разрешил ему спать до семи часов, а во-вторых… во-вторых, Архип его, Зайца, только что защитил от Коха — и это не могло не усиливать надежду на то, что всё для него, для Зайца, не так уж плохо… только оказавшись в постели, Дима Заяц всем своим существом почувствовал-ощутил, как он сильно устал за сегодняшнюю ночь… колоссально устал! Но уснуть ему было ещё не суждено — едва он, укрывшись до подбородка одеялом, стал проваливаться в долгожданный сон, как до слуха его донесся голос Архипа:
— Заяц! Иди сюда… не одевайся!
У Зайца от этого крика, к нему обращённого, ёкнуло сердце… "вот оно… начинается!" — мелькнула-обожгла Зайца мысль, но что именно начинается, думать было некогда — подскочив с койки, Заяц схватился за свою аккуратно сложенную форму, но в следующую секунду его настигла мысль, что Архип зычно произнёс, чтоб он не одевался… "начинается!" — смятенно подумал Заяц, выскакивая из тёмного чрева на слабо освещённую "взлётку" — Архип, расставив ноги, стоял на фоне освещённого прямоугольного проёма, ведущего из спального помещения в коридор… рядовой Заяц в трусах потрусил на подгибающихся ногах к ждущему его Архипу.
— Ближе подойди — негромко произнёс Архип, когда Заяц, словно споткнувшись, остановился, не доходя до Архипа метра четыре.