Расим, скользнув по обнаженному Д и м е быстрым взглядом — увидев напряженно торчащий вверх, б о л ь ш о й, багрово залупившийся член, чуть слышно выдохнул:
— Ага! — тут же развернувшись к Димке спиной — наклонившись над своей кроватью, чтоб сдёрнуть с неё покрывало… синяя домашняя футболка на Расиме чуть задралась, обнажив поясницу… шорты обтянули Расимовы ягодицы, при этом шов на шортах врезался в ложбинку между ягодицами, еще больше выделяя — подчеркивая — округлость мальчишеских полусфер… у Димки от одного вида наклонившегося — нагнувшегося перед ним — Расима перехватило дыхание!
— Расик… — прошептал-выдохнул Димка, ладонями рук — растопыренными пальцами — обхватывая бёдра склонившегося над кроватью парня. — Расик… стой… стой так!
Зацепив большими пальцами резинку шорт, Димка медленно потянул шорты вниз, обнажая Расимову попу — чуть разошедшиеся, раздвинувшиеся в стороны матово-белые, возбуждающе сладкие половинки… "Дима хочет… хочет меня… хочет прямо сейчас?" — мелькнула у чуть растерявшегося, четвёртой буквой алфавита застывшего Расима мгновенная мысль, и… не зная, что Димка хочет, Расик послушно замер, опёршись ладонями рук о кровать — чувствуя, как Димка стягивает, спускает вниз с него, с наклонённого застывшего Расика, ненужные шорты… он, Расим был готов — он, пятнадцатилетний Расик, школьник-девятиклассник, готов был отдаться Д и м е хоть сейчас!
Но… хотя он, Димка, и хотел — страстно хотел любить Расика в попу — однако форсировать события в таком темпе ему, Димке, вовсе не хотелось, потому как у любимого Расика ещё были и губы, и пипис… куда им было спешить — куда было торопиться? И потом… всему своё время: время целовать и время обнимать, время вставлять и время вынимать, время ласкать и время размыкать объятия… всему своё время!
Попа Расика, наклонившегося над кроватью, была полностью обнажена — шорты съехали по ногам вниз, — Димка, чувствуя, как у него возбуждённо бьётся сердце, секунду-другую смотрел на Расима с з а д и… стоя с залупившимся, распираемым от сладости членом, Димка смотрел на любимого Расима, наклонившегося перед ним, перед голым возбуждённым Димкой, в своей безоговорочной готовности разделить его, Димкино, сокровенное желание… но разве сам Расик не желал этого, послушно застыв перед Димкой четверной буквой алфавита?
Попа Расика была совершенно доступна, и можно было бы прямо сейчас… но — опустившись сзади Расика на корточки, Димка в порыве своей шумящей любви приблизил к попе пылающее лицо, и Расим почувствовал, как к его по-мальчишески тугой, сочно-упругой булочке огнём прикоснулись Д и м и н ы губы, — Димка открытым ртом страстно припал к Расимовой булочке, ощущая нежный атлас юной мальчишеской кожи…
Димка поцеловал одну булочку Расика, поцеловал другую булочку… Димка скользнул языком по ягодицам Расика снизу вверх сверху вниз, и, обхватив булочки пальцами, раздвинул их — развёл, растянул в стороны, открывая для глаз туго стиснутый входик… он, Димка, сам не знал, хочет ли он точно так же поцеловать Расима в самую сердцевину его, Расикова, тела, или хочет просто увидеть его девственно сжатое отверстие, проникнуть в которое он, Димка, так страстно мечтал в своих одиноких фантазиях-грёзах… сколько раз, лёжа в постели с приспущенными трусами, Димка мысленно прокручивал в своём воображении это упоительный миг!
А теперь Расик стоял, наклонившись, ягодицы Расима были распахнуты, и Димка в реале — не в своём воображении — смотрел на туго стиснутый вход любимого Расика… матово-коричневый кружочек размером с монету непроизвольно вздрагивал, конвульсивно сжимался, словно подмигивал Димке, маняще, зазывающе дразнил его, шестнадцатилетнего старшеклассника, — ни о чём не думая — всецело подчиняясь порыву неодолимой страсти, Димка снова приблизил лицо к попе Расима, но теперь ягодицы Расика были раздвинуты, растянуты в стороны, попа была распахнута, и… уловив всё тот же чистый, нежный, едва различимый запах, больше похожий на утонченный, странно волнующий аромат, Димка, ни на миг не усомнившись в правоте своего желания, влажно прикоснулся к туго стиснутому матово-коричневому кружочку девственно чистого входика кончиком языка, в тот же миг ощутив, как Расим всем своим юным, страстью наполненным телом передёрнулся-вздрогнул от опалившего его удовольствия…
В любви приемлемо всё, и тот, кто любит или любил, поймёт этот Димкин внезапный порыв — вдруг вспыхнувшее желание целовать Расика т а м… любовь безгранична, — non scripta, sed nata lex! Можно без особого труда предположить, что Димка, если б в жизни его не появился Расим, в обозримом будущем всё равно познал бы — для себя персонально открыл бы! — сладость не воображаемого, а вполне реального секса в формате "парень-парень", потому как его, шестнадцатилетнего Димку, этот козлами оболганный, но всё равно популярный формат всё ощутимее, всё явственнее и манил, и возбуждал, — юность всегда рвётся вперёд — к еще неизведанным ощущениям, и потому, насытившись суходрочками "на парней", чьи фотографии он.
Димка, скачивал на свой комп из интернета, симпатичный неглупый Димка на волне своей возрастом обусловленной гиперсексуальности в обозримом будущем наверняка нашел бы для себя сексуального партнёра среди знакомых ему пацанов, благо таких пацанов, втайне либо желающих вкусить однополый секс в силу своей пробуждающейся склонности к этому формату, либо готовых просто перепихнуться, потрахаться, попробовать "в попец" из любопытства, всегда вокруг нас предостаточно, и… есть тысячи способов, как смоделировать ситуацию, когда однополый секс самым естественным образом становится не только возможным, но и желаемым — вне всякой зависимости от сексуальной ориентации, — здесь можно сослаться на Горация: "Haec decies repetita placebit"; многим парням зачастую нужен лишь внешний импульс — нужна чья-то умная инициатива!
Димка был парнем неглупым, и потому… если б в его, Димкиной, жизни не возник бы Расик, Димка наверняка бы уже в ближайшее время нашел себе парня-партнёра для секса, и было бы у него, у Димки, всё — и оральный секс, и анальный… юность не топчется, не стоит на месте, — секс у него, у Димки, был бы! Секс… а любовь? Всепоглощающая, ежесекундная, упоительно страстная, нежная, горячая, огнём наполняющая устремлённое к парню сердце… была б в его, Димкином, сердце т а к а я любовь, окажись на месте Расика кто-то другой? П я т о е в р е м я г о д а… было б оно, его пятое время года, если б вместо Расима был бы просто парень-партнёр? Секс оральный и секс анальный… это да!
Но секс без любви имеет свои пределы, а потому — вряд ли у него, у десятиклассника Димки, возникло б неодолимое желание ласкать губами, ртом, языком туго стиснутое отверстие зада… без любви Димка делать т а к о е ни за что не стал бы! Но перед ним был Расик — самый классный, самый прекрасный парень на свете — и потому… он, любящий Димка, ни на миг не усомнился в правоте своего желания, — растянув ягодицы Расима в стороны, какое-то время Димка страстно ласкал языком и губами Расиков вход, упиваясь не только сладостью ощущения, но в не меньшей степени изнемогал от осознания, что всё это он, Димка, делает Расику — бесконечно любимому Расику… для кого-то всё это является лишь формой секса — одним из видов сексуального удовольствия, и не более того, — для Димки же это — и это тоже! — было не формой, а содержанием его безграничной любви!
Оторвав жаром пышущий рот от сердцевины Расимовой попы, Димка секунду-другую затуманенным страстью взглядом смотрел на чуть потемневший, влажно блестящий вход… мышцы ануса у Расима чуть вздрагивали, конвульсивно сжимались — словно манили разгоряченного Димку! По бокам вход Расима был окаймлён черными волосками, мокро прилипшими к нежной коже… волоски, словно два ручейка, сходились внизу — под входиком — вместе, убегая далее по промежности к мошонке, чтоб, разбежавшись тонкими ручейками вокруг мошонки, влиться в куст шелковистых волос на лобку… разве Расик, склонившийся перед ним, перед Димкой, четвёртой буквой алфавита, был не прекрасен? Упруго сочные булочки Расика были распахнуты — разведены им, Димкой, в стороны…
— Расик… — проговорил Димка чуть хрипловатым, полным страсти голосом. — Ты хочешь?
— А ты? — отозвался Расим, непроизвольно сжимая мышцы сфинктера от удовольствия предощущения.
Оба вопроса были совершенно не нужны, излишни — оба вопроса, нарушившие тишину ярко освещенного номера, были риторическими, и Димка спросил лишь для того, чтобы лишний раз услышать в ответе Расика его желание слиться с ним, с Димкой, в одно нерасторжимое целое, а Расик ответил вопросом в том смысле, что он, Расик, безоговорочно готов и хотеть, и делать всё то, что хочет делать Д и м а, — возбужденный Д и м и н ы м ртом, Расиков вход полыхал нестерпимым огнём желания… ничего не отвечая Расиму — слыша ответ в его встречном вопросе, Димка порывисто выпрямился, встал на ноги, — окаменело твёрдый Димкин член, распираемый сладостным нетерпением, сочно полыхал багрово залупившейся головкой, напоминающей крупную перезревшую сливу, из-под тончайшей оболочки-кожицы которой неудержимо прёт налитая спелостью плоть-мякоть…
Ничего не отвечая Расиму — развернув тут же выпрямившегося парня лицом к себе, Димка страстно впился губами в губы Расика, с силой, с наслаждением вдавился всем телом своим в тело любимого… разве это был не ответ? Разве отвечать на излишние вопросы можно только словами? Минуту-другую Димка страстно, запойно сосал Расима в губы, одной рукой прижимая его, Расика, к себя, другой рукой лаская Расиму упругие булочки… "всё смешалось в доме Облонских" — Д и м а только что целовал, губами ласкал Расика в попу, а теперь он его, Расима, целовал в губы, и у Расика, пятнадцатилетнего парня, не было ни малейшего сомнения в правоте всего происходящего, потому что всё это был обалденный кайф! Оторвавшись от губ Расима, но продолжая его, любимого Расика, обнимать, Димка жарко выдохнул — горячо, нетерпеливо прошептал-проговорил, глядя потемневшими от страсти зрачками глаз в возбуждённо блестящие глаза Расима:
*****
— Расик, я что-то купил… сегодня купил… догадайся, что!
— Я знаю, Дима… — тихо засмеялся Расим, горячо глядя Димке в глаза — облизывая огнём налившиеся от сосания губы.
— Откуда ты знаешь? — тихо рассмеялся Димка… блин, когда любишь, все вопросы становятся риторическими!
— Ты же хочешь… ты хочешь этого, — прошептал-выдохнул Расик, не сводя с Димки блестящих глаз; он, Расим, не спросил об этом — он, отвечая на Д и м и н вопрос, произнёс это утвердительно: "ты хочешь этого".
— Я хочу… а ты разве не хочешь? — Димка снова задал ненужный — риторический! — вопрос.
— Я… я тоже хочу! — Расик был бесконечно мил своей искренностью, своим нескрываемым желанием… разве возможно было его, Расика, не любить?!
— Расик… — у Димки от захлестнувшей сердце нежности на миг перехватило дыхание… ничего не добавляя к сказанному, Димка снова всосался в губы Расима, но теперь он всосался лишь на мгновение; оторвавшись от Расима — разжав объятия, Димка потянул, снимая с Расима, футболку, и Расим, помогая Д и м е, тут же послушно вскинул руки вверх…
Совершенно ненужная футболка полетела на Димкину кровать; чуть подавшись вперёд, Димка содрал с кровати Расима покрывало — и оно точно так же полетело вслед за футболкой на его, Димкину, кровать; переступая с ноги на ногу, Расим торопливо освободился от ненужных шорт… два обнаженных парня — шестнадцатилетний Димка, школьник-старшеклассник, и пятнадцатилетний Расим, ученик-девятиклассник — с залупившимися, кверху задратыми членами стояли друг против друга в залитом светом гостиничном номере, изнемогая от юной страсти, до краёв наполнившей их юные тела. — Расик, ложись… — прошептал-выдохнул Димка, нетерпеливым взглядом обводя номер.