Не какие-то конкретные девчонки, а вообще… он, Димка, нисколько не сомневался, что у него будет всё, что бывает у всех: и любовь, и семья, и дети, — девчонки его волновали тоже, но он, открыв для себя в интернете мир однополых отношений, стал всё чаще и чаще мастурбировать, думая не о девчонках, а о парнях, страстно трахающих друг друга на бесчисленных сайтах с бесконечными галереями… и снова: разве можно было на основании одного лишь этого делать вывод, что он, Димка, является "голубым"?
Разве не могло получиться так, что — по мере взросления — весь этот интерес к однополым отношениям постепенно притупился бы или даже совсем исчез бы? Ведь, сидя дома перед монитором — мастурбируя "на парней", Димка вместе с тем нисколько не стремился вступить с кем-то в реальный половой контакт — никто из парней ни в школе, ни во дворе у него, у Димки, такого желания не вызывал… ну, и какой же он был "голубой"?
Димка не стремился к однополому сексу в реале… и то же время он, Димка, не только рассматривал фотки, мастурбируя "на парней", но ещё и читал на всяких тематических сайтах кой-какие статьи, и хотя чтение это было совершенно хаотичное и бессистемное, тем не менее он, Димка, уяснил для себя два важных момента: во-первых, в занятиях однополым сексом нет ничего постыдного или предосудительного и только совершенно безграмотные либо лукавые люди могут считать или утверждать, что такой секс позорен и недопустим, а во-вторых, Димка с удивлением узнал, что есть немало людей, которые периодически имеют секс то с партнёрами пола своего, то с партнёрами пола противоположного…
Или даже имеют секс с партнёрами разных полов не периодически, а параллельно, то есть мужчина может быть успешно женат и при этом с таким же успехом ходить "налево", то есть трахаться на стороне, но трахаться не с женщиной, а с парнем… эти два осмысленных Димкой знания сделали для него, для Димки, вопрос о его возможной "голубизне" и несущественным, и неактуальным, — "надо просто жить, полагаясь на собственную природу, а не на визг подзаборных гопников или лукавые нравоучения внешне респектабельных козлов… потому как в жизни есть только два пути: либо быть самому кузнецом своего судьбы, либо овцой брести в стаде, бездумно потребляя лишь то, что тебе будут подсовывать лукавые пастухи" — здраво решил неглупый Димка накануне десятого класса, предполагая в самом ближайшем будущем попробовать секс и с девчонкой, и с парнем… ну, и какой же он был "голубой" — stricto, strictissimo sensu? А в начале десятого класса…
В начале десятого класса в Димкину жизнь ворвалась любовь: он увидел Расима, нового парня в своей родной школе, и у него, у Димки, в один миг "сорвало крышу" — в его жизни внезапно наступило радостное, мучительное, неизбывно-томительное, сладкое, ни на что не похожее и ни с чем не сравнимое п я т о е в р е м я г о д а, как он сам в один из осенних дней, возвращаясь домой через парк, утонувший в золоте листопада, определил свое состояние упоительной влюблённости: п я т о е в р е м я г о д а…
Любовь завладела Димкой всецело — он по уши влюбился, втрескался-втюрился в парня, и здесь-то, казалось бы, к нему и должно было прийти осознание того, что он, Димка, однозначно и безоговорочно "голубой"… ну, а как могло быть иначе? Это трахаться могут в формате "парень-парень" все поголовно — и геи, и натуралы, и гопники, и гомофобы, и бедные, и богатые, и мракобесы, и атеисты, и люди с высшим образованием, и люди без всякого образования… ну, то есть, все — без всякого исключения — могут в формате "парень-парень" с успехом трахаться-кайфовать, но чтоб влюбляться, и влюбляться по-настоящему… много званых, да мало избранных, — разве он, Димка, по уши влюбившись в Расима, не должен был сделать вывод, кем он, шестнадцатилетний десятиклассник, является на самом деле — в плане своей сексуальной ориентации?
Вроде как должен был бы сделать однозначный вывод — мысль о безоговорочной "голубизне" лежала, как говорится, на поверхности. А между тем… между тем, по уши влюбившийся Димка ни разу не подумал об этом — ни разу не возникла у него мысль увязать свою любовь с сексуальной о р и е н т а ц и е й, потому как любовь его — любовь парня к парню! — была такой небывалой силы, она пылала в Димкином сердце таким неизбывным, с ума сводящим огнём, что сама мысль о какой-либо ориентации своей любви показалась бы Димке и смехотворной, и нелепой… при чём здесь была какая-то ориентация, если он, Димка, любил!
*****
Он любил, и любовь его была вне всяких ориентаций! За все два месяца — с того самого дня, как он увидел Расима впервые стоящим на перемене в школьном коридоре, и до этой сегодняшней сказочной ночи — он, Димка, лишь пару раз заходил на сайты с гей-эротикой, потому как сама собой исчезла такая потребность: Расик — любимый, один-единственный! — заполнил все Димкины мысли, чувства и желания, напрочь вытеснив из круга его потаённых интересов бесконечные галереи трахающихся парней… никакие парни, кроме Расима, его, Димку, не интересовали! И даже цвет… даже цвет у его, у Димкиной, любви был не шаблонно "голубой", а был нежно-желтый — под цвет обалденного пуловера, в котором любимый Расик однажды, в золотой листопад, пришел в школу…
"Дима, скажи мне… ты голубой?" — прозвучал в темноте вопрошающий голос Расима, и Димка, который внутренне ожидал этот вопрос — предвидел этот вопрос, на какой-то миг растерялся… не было у него, у счастливого Димки, лежащего под Расимом, однозначно исчерпывающего ответ — ни для себя, ни для Расика; не было ответа… не было потому, что он, Димка, любил — любил страстно, самозабвенно, и это было для него, для Димки, главное… а "голубой" он или "не голубой" — эти вербальные определения по сравнению с чувствами были для него, для влюблённого Димки, мало что значащими… совсем ничего не значащими!
Между тем, Расим ждал — ждал от него, от Димки, ответа… и ему, не втискавшему свою любовь в какой-то заданный цвет, ничего не думавшему об этом, теперь нужно было на вопрос Расима отвечать, — Расим задал нормальный вопрос… вопрос был нормальный, да только вот он, влюблённый Димка, понятия не имел, как ему, Димке, на этот вопрос ответить, — он, шестнадцатилетний Димка, сам не знал, "голубой" он или "не голубой".
— Расик, скажи… а это так важно: голубой я или нет? — медленно проговорил Димка, словно встречным своим вопросом желая узнать о своей собственной ориентации у него, у любимого Расика.
— Ну, не знаю… — Расим, ожидавший ответ, но никак не вопрос, на миг запнулся… "действительно… разве это так важно?" — мелькнула у Расима мгновенная мысль… ну, в самом деле: разве Д и м а перестанет быть Д и м о й, если он сейчас скажет, что он голубой? Ну, голубой… допустим, что голубой… "и что с того?" — подумал Расим, чувствуя под собой горячее Д и м и н о тело — ощущая, как Д и м а приятными прикосновениями нежно гладит своими ладонями его, Расимовы, ягодицы… наверное, если б он, пятнадцатилетний Расим, узнал о том, что старшеклассник Димон, заигрывая с девчонками, на самом деле является голубым, ещё в тот момент, когда они только-только заселялись, то есть еще до того, как у него, у Расима, возникло неодолимое желание с Д и м о й сдружиться, то, вполне возможно, реакция у Расима была бы совсем другой… а теперь, когда было в с ё, и всё это было так классно… какая т е п е р ь была разница, голубой старшеклассник Д и м а или нет?
Ему, Расику, было классно… было кайфово от мысли, что они — Д и м а и он — стали друзьями… они стали настоящими друзьями, и это было самое главное! — Думаю, что неважно… — буквально через секунду после сказанного "не знаю" проговорил Расим, и Димка не мог не почувствовать искренность этих слов.
— Расик! — Димка, ладонь одной руки вдавив в Расимову попу, ладонью другой руки прижал лицо Расима — его горячие губы — к своей щеке… ему, Димке, это тоже было неважно, "голубой" он или "не голубой", и теперь это его ощущение неважности всяких определений своей любви совпало с точно таким же ощущением Расима… разве это было не счастье? Димкино сердце вновь захлебнулось в волне накатившей нежности! — Ты думаешь, что неважно… я тоже так думаю, Расик! — горячо, порывисто прошептал Димка, и руки его сомкнулись на спине лежащего на нём Расима — Димка страстно и крепко прижал Расима к себе, словно желая с ним слиться в одно неразрывное целое. — Я думаю так потому… ты спросил меня, голубой ли я, а я сам… я сам не знаю ответа на этот вопрос!
Иногда мне кажется, что "да" — что я голубой… а иногда я думаю, что никакой я не голубой… я сам — сам! — этого не знаю, потому что не это главное… не это главное, Расик! Главное то, что мы… что я… я люблю тебя, Расик! Я люблю тебя, и… и мне всё равно… нам с тобой всё равно, в какой цвет маркируют другие нашу любовь! — Димка — в порыве нахлынувшей нежности — совсем неумышленно спутал местоимения, говоря то "я", то "мы", и потому получилась эта непреднамеренная подмена совершенно естественной, абсолютно искренней. — Разве не так, Расик? Разве не так?
— Так… — отозвался Расим, невольно заражаясь ликующе-радостным, жаром пышущим Д и м и н ы м настроением; "нашу любовь" — выдохнул Димка, прижимая лежащего сверху Расима к себе, и его, Расима, нисколько не царапнуло, ничуть не смутило прозвучавшее местоимение — он, Расим, подумал совсем о другом… он вдруг подумал, что Д и м а, несколько раз опять выдохнув-проговорив слово "любовь", не совсем точно определяет их новые отношения, потому как любовь… любовь может быть у парня с девчонкой или у двух парней — у парней "голубых"… а они… никакие они не "голубые"!
Д и м а просто не знает, как говорить… конечно, большой роли это не играло, потому как важны были чувства, а не слова, и тем не менее, прижимаясь всем телом к Димке, Расим подумал, что надо всё-таки уточнить — надо ему, Д и м е, подсказать… он уже хотел это сделать, но в этот момент Димка снова — словно дразня Расима своим непониманием — страстно, порывисто выдохнул:
— Я люблю тебя, Расик! Люблю!
— Но любовь… это ведь все равно, что дружба — настоящая дружба… да? — проговорил Расим, невольно выделяя голосом слово "настоящая".
— Да! Всё равно что дружба — настоящая! — словно эхо, отозвался Димка, так же, как Расик, выделив голосом слово "настоящая"; конечно, Димка мог бы сейчас сказать, что в мире, насквозь пронизанном ложью и лицемерием, любовь, чтоб спасти-уберечь себя от пошло-усредненных, для обуздания паствы предназначенных представлений, порой может или даже бывает вынуждена маскироваться — называться н а с т о я щ е й дружбой… но ведь суть от этого не менялась! Любовь… или дружба — настоящая дружба… разве всё это не синонимичные понятия, наполняемые одним и тем же содержанием — страстью, нежностью, упоительно-сладким сексом?
"Настоящая дружба — это любовь" — подумал Расим; "ну, то есть, любовь — это дружба… так будет правильней" — сам себя тут же поправил Расим, прижимаясь всем телом к телу Д и м ы, — теперь для него, для Расима, всё стало понятным, всё встало на свои места: если слово "любовь" Расима чуть-чуть напрягало, то слово "дружба", наоборот, наполняло сердце горячей радостью… да и как Расиму было не радоваться? Он страстно хотел подружиться с Д и м о й, и… это желание осуществилось — они стали не просто друзьями, а стали друзьями н а с т о я щ и м и… самыми-самыми настоящими! Как ему, Расику, было не радоваться?
Руки Д и м ы скользнули вниз, — Димка вновь обхватил ладонями сочно-упругие половинки Расимовых ягодиц, легонько сдавил их, стиснул, одновременно с этим разводя, раздвигая в стороны… елы-палы… так классно — так упоительно классно! — всё получилось, и… из-за какой-то долбаной смазки… как он, Димка, мог упустить это из виду?!
— Завтра куплю вазелин… и — в попу… друг друга… да? — прошептал Димка, касаясь подушечкой пальца туго стиснутого девственного входа. — Расик… в попу — друг друга… ты хочешь?
— Как голубые? — едва слышно засмеялся Расим, непроизвольно дёргая мышцами сфинктера — конвульсивно сжимая, от удовольствия стискивая и без того сжатый-стиснутый вход.
— Как друзья… как настоящие друзья! — отозвался Димка, чувствуя, как отзывчиво, жарко играют под пальцем мышцы Расимова входа. — Расик… ты не ответил на мой вопрос!
— На какой вопрос? — чуть помедлив, отозвался Расим, то ли действительно не поняв, о чём его Димка спросил, то ли делая вид, что не понял… во всяком случае, в голосе Расима прозвучала одновременно и искреннее, и, как показалось Димке, вместе с тем весёлая, от ответа уходящая хитрость.
— На такой вопрос… — подражая интонации Расика, произнёс-прошептал Димка, одновременно с этим целуя Расима в ухо. — Я спросил тебя: в попу друг друга… хочешь?
— А ты? — прошептал Расим, чувствуя, как жаркого Д и м и н о г о дыхания, от кругами скользящего между ягодицами Д и м и н о г о пальца у него, у Расима, по телу побежали сладостные мурашки.
— Я хочу… — прошептал Димка, шевеля жарко пышущими губами у самого-самого уха. — А ты?
— Я — как ты, — отозвался Расим, содрогаясь от удовольствия.
— Уговорил! — засмеялся Димка. — Завтра будет у нас любовь…
— Дружба, — поправил Расик.
— Дружба у нас сегодня… — прошептал счастливый Димка — А завтра… — руки Димки горячо скользнули по спине Расима вверх: Димка обнял Расима за плечи, крепко и страстно прижал его к груди. — Завтра куплю вазелин, и будет уже не дружба, а будет у нас любовь… Расик… если б ты знал, как я тебя люблю!