Расим был рядом — сидел напротив, склонив голову над телефоном… он был близок пространственно, но эта близость в пространстве сама по себе не делала Расима ближе в плане ответной — взаимной — любви, то есть в том смысле, в каком жаждал этого влюблённый Димка: близость в пространстве сама по себе ещё ничего не значила; дома Димка, о Расиме думая-мечтая, мысленно делал с Расимом всё, что хотел: в своих жаром полыхающих фантазиях Димка страстно, запойно целовал Расима, раздевал его, тискал, мял…
В мечтах, сопровождаемых неутомимо снующим кулаком, Димка неутолимо любил Расима, и это было легко — любить, фантазируя и мечтая; а теперь Расим сидел рядом — был близок Димке в пространстве, но эта пространственная близость была обманчива, отчасти даже коварна, потому как в смысле любви ответной она не только не облегчала, а скорее усложняла путь к реальному сближению: одно дело — когда ты преодолеваешь этот путь в своих фантазиях, где ты сам себе режиссёр, и совсем другое дело — когда этот же самый путь надо проходить в реале, где все твои устремления-желания реально зависят от желания-нежелания другого…
Возможно, Димка, отчасти склонный к рефлексии, всё чересчур усложнял, но тогда усложнял всё это не он, точнее, усложнял не столько он, сколько усложняла его сильная, страстная, неподдельно искренняя любовь — любовь, не смеющая проявить себя с той лёгкостью, с какой она проявляется у парней, влюблённых в девчонок… если б Расим был девчонкой!
Понятно, что если б Расим был девчонкой, всё был б совсем по-другому — всё было б намного проще… неизмеримо проще! Но в том-то и было всё дело, что Димка любил Расима не вместо девчонки, а любил Расима именно как парня, и никак иначе — любил как парень парня… в этом было всё дело! То есть, дело было в самой любви, не смеющей назвать себя открыто и потому требующей каких-то ухищрений со стороны любящего, чтоб любовь его была воспринята адекватно, — Димка, незаметно скользнув под одеялом рукой в трусы, невидимо сжал, стиснул, сдавил ладонью сладко напрягшийся член, одновременно с этим внешне спокойно, ничуть не сладострастно глядя на сидящего напротив Расима; понятия не имевшего о Димкиных чувствах — о той неподдельной, тщательно скрываемой страсти, что негасимым огнём пылала в юной Димкиной душе…
— Всё… послал эсэмэски, — подняв голову, Расим вскинул на Димку блестящие, как угли, глаза. — Будем спать?
— Будем, — словно эхо, отозвался Димка, невидимо сжимая под одеялом напряженно твёрдый член… это был замкнутый круг: с одной стороны, влюблённый Димка боялся проявлять какую-либо инициативу, чтоб не испортить только-только начавшие складываться отношения, а с другой стороны, Димка хорошо понимал, что само по себе, то есть без его, Димкиной, инициативы, ничего не сделается — ничего не будет.
Расим пружинисто встал с кровати — положил на тумбочку телефон, быстро повернулся к Димке спиной, деловито откинул в сторону одеяло и тут же, вновь поворачиваясь к Димке лицом, энергично потянул с себя песочного цвета тонкий свитер, — Димка, глядя на то, как Расим раздевается, невольно затаил дыхание… а Расим, бросив снятый свитер на стул, так же деловито расстегнул брючной ремень, потянул с себя вниз, ни на миг не задумываясь, джинсы — снял их, спокойно выпрямился, оставшись в облегающих тело голубых хлопчатых плавках-трусах, — Димка, глядя на Расима, изо всех сил старался, чтоб взгляд его был спокойным, отстранённым, в э т о м смысле нисколько не заинтересованным — ничего т а к о г о не выражающим…
Ростом Расим был чуть ниже Димки и, в отличие от Димки, был уже в плечах и в бедрах — он был тоньше Димки, однако в фигуре его не было ни хлипкости, ни субтильности… в фигуре Расима не было угловатости — наоборот, изящная плавность линий делала Расима не просто стройным, а гибким, дразняще податливым… бесконечно желанным! Плавки у Расима выпукло оттопыривались — округлённо выступали вперёд, укрывая, судя по всему, вполне приличное пацанячее "хозяйство"… не счесть, сколько раз влюблённый Димка в своих упоительных мечтах-фантазиях жарко ласкал руками и губами то, что было сейчас скрыто под плавками!
— В душ не пойдёшь? — глядя Расиму в глаза, неожиданно для себя проговорил Димка, прилагая невидимые усилия, чтобы взгляд его не устремился вниз — туда, где у стоящего в полный рост Расима плавки маняще бугрились округлой выпуклостью…
— Нет, — отозвался Расим, ничуть не удивившись Димкиному вопросу… ну, а чего было удивляться — чего особенного было в этом вопросе? Д и м а спросил про душ… ничего необычного в этом вопросе не было, и — глядя Димке в глаза, Расим тут же с улыбкой легко пояснил-добавил, не вкладывая в свои слова никакого скрытого смысла: — Ты ж не ходил… я — как ты!
Объясняя своё нежелание идти в душ тем, что Димка в душ тоже не ходил, Расим произнёс последние слова как бы в шутку — типа перевёл стрелку с себя на Димку, и вместе с тем в этих шутливо сказанных словах отчетливо прозвучало вполне очевидное признание за Димкой неоспоримого старшинства: проговорив "я — как ты!", Расим тем самым невольно обозначил свою готовность видеть в Димке не просто старшего, а такого старшего, на которого хочется равняться, которому хочется во всём соответствовать… в этой готовности Расима видеть в Димке именно такого старшего не было ничего необычного или странного: в том возрасте, в каком пребывал Расим, многие пацаны вольно или невольно ищут себе того, кто мог бы стать для них кумиром, образцом для подражания… ну, и чем был плох в этом качестве — пусть не кумира, а просто примера для подражания — старшеклассник Д и м а?
Тем более что он, старшеклассник Д и м а, был рядом… Понятно, что т а к о е отношение к Димке у Расима никогда бы не появилось, если бы он, Расим, не почувствовал Димкино расположение к себе, проявляющееся в самых разных мелочах… а ещё этот малопонятный, неприятный случай на десятом этаже, когда к нему, к Расиму, пристали-докопались чужие парни, — ведь если б не Д и м а, оказавшийся рядом… парень, в трудную минуту небезучастно оказавшийся рядом, — разве этого мало? Не зная истинную причину т а к о г о Димкиного отношения к себе — не имея ни малейшего понятия о тех чувствах, что бушевали в Димкиной душе, Расим решил, что Д и м а сам по себе отличный, классный парень а потому и к нему, к Расиму, отнёсся по-доброму, — именно так решил Расим!
Потому-то, объясняя своё нежелание идти в душ тем, что Димка в душ не пошел тоже, Расим невольно выразил своё отношение к Димке в целом — выразил короткой, но ёмкой фразой "я — как ты!", тем самым с готовностью признавая за Димкой не только старшинство на время из совместного проживания в одном номере, но и высказывая таким завуалированным образом затаённое желание стать для Димки настоящим другом… если, конечно, получится — если Д и м а захочет, чтоб он, Расим, стал для него настоящим другом.
"Я — как ты!" — произнёс Расим, и Димка, глядя Расиму в глаза, не мог не почувствовать в этих шутливо произнесённых словах скрытую симпатию, — сердце у Димки, невидимо дрогнув, невидимо рванулось в сторону Расима… и — то ли во взгляде Димки на миг прорвалось-промелькнуло что-то такое, для Расима непонятное, что Расима смутило, то ли Расим смутился сам по себе, почувствовав в собственных словах скрытое желание ещё больше понравиться старшекласснику Д и м е, а только, вдруг стушевавшись, он торопливо, поспешно развернулся, готовый побыстрее юркнуть в постель — под одеяло.