— А свет выключать? — хмыкнул Димка, тут же скользнув взглядом по небольшим и вместе с тем сочно, округло оттопыренным полусферам Расимовых ягодиц, обтянутых голубыми плавками-трусиками.
— Блин! В самом деле… — Расим, не успевший оказаться в постели, быстро метнулся к двери — к выключателю, и Димка, глядя, как под тонкой тканью трусов сочно-упругие ягодицы Расима, словно играя друг с другом, чуть заметно содрогаются, с силой сжал под одеялом сладостно ноющий напряженный член, почувствовав, как вокруг его туго стиснутого ануса сладко закололи-заплясали тысячи невидимых иголок… свет погас — и на мгновение комната погрузилась в абсолютную, совершенно непроницаемую тьму. — Ничего не видно, — засмеялся Расим в темноте. — Вообще ничего не вижу…
— Иди на мой голос, — деловито проговорил Димка, и тут же — вслед за словами, сказанными вслух — он мысленно взмолился, сладострастно сжимая, тиская под одеялом жаром налитый несгибаемый член: "иди ко мне!"; на какой-то миг Димка подумал, что так — именно так! — сейчас и должно случиться, должно произойти: Расим в темноте подойдёт к его кровати, протянет, ничего не видя, руки, он, Димка, в шутку потянет его на себя, и они… что — разве не может так случиться, не может так произойти?
— Я уже вижу, — отозвался Расим, медленно двигаясь в темноте.
— Ты не Расим, а просто… навороченный прибор ночного видения! — рассмеялся Димка, в чуть прояснившейся темноте наблюдая за смутным, едва различимым силуэтом парня, медленно плывущего от двери к кроватям.
— Ну! — рассмеялся Расим. — Глаза привыкают за пару секунд, и можно… вполне уже можно ориентироваться! — Расим, подойдя к своей кровати, повалился на постель.
Какое-то время они молчали… да и о чём было говорить? Расим ничего не спрашивал, а Димка… старшеклассник Димка, лежа на боку под одеялом — всматриваясь в едва видимого пацана-девятиклассника, лежащего в постели напротив, был в том состоянии, когда хотелось не говорить, а действовать… и Димка, будь он сейчас дома, уже бы привычно д е й с т в о в а л: уже были б приспущены или даже сняты совсем трусы, уже ходила бы ходуном рука, доставляя своим характерным движением вверх-вниз неистребимо желанное, всегда желаемое наслаждение, — будь Димка один, он бы уже кайфовал — уже бы с чувством, с упоением мастурбировал, думая о любимом Расиме…
Но сейчас он был не один — всего лишь в каких-то двух метрах от него в своей постели лежал Расим… и на нём, на Расиме, были одни хлопчатые плавки-трусики, которые можно было б сейчас стянуть, сдёрнуть с бёдер в одно мгновение… или нет, наоборот: он бы стягивал плавки с Расима медленно-медленно, предвкушая, наслаждаясь каждым мигом ощущения сбывающейся мечты, — Димка, лёжа в темноте, бесшумно сжимая, сладострастно стискивая под одеялом напряженный член, снова был на распутье… с одной стороны, неотступно думая о Расиме в течение двух месяцев, Димка столько раз проигрывал, зримо проживал в своём воображении сцены их страстной в з а и м н о й любви, что сейчас — именно сейчас, когда они, оба раздетые, лежали в такой близости друг от друга!
*****
— возбуждённому Димке казалось, что Расим a priori готов вспыхнуть, загореться, заполыхать ответным чувством, — лежащий в постели Расим был так ощущаемо близок, что поневоле казался Димке не просто доступным, а безоглядно готовым тут же откликнуться, отозваться на проявление его, Димкиных, чувств… словом, с одной стороны — влюблённому Димке хотелось, ни секунды не медля, встать, подойти к постели Расима, страстно, горячо обнять его, скользнуть, нырнуть-юркнуть к нему под одеяло… всё было так понятно, так естественно, так желаемо, и это было — с одной стороны; а с другой стороны…
Влюблённый Димка, с упоением мастурбируя перед сном дома — каждый раз неизменно представляя свою любовь с Расимом, мысленно проникая в Расима, из раза в раз сладострастно трахая его, с воображаемым наслаждением каждый раз подставляя ему сам, вместе с тем так долго лелеял в душе это п р о с т о о б щ е н и е, что теперь, когда так удачно, так сказочно всё сложилось, когда они самым естественным образом оказались вместе… да, теперь нужно было не торопиться, не лезть напролом, а быть максимально разумным — разумным в том смысле, чтоб поспешностью не разрушить, не зачеркнуть складывающиеся отношения… то, что отношения у них складывались, Димка чувствовал, и нужно было хотя бы немного, хотя бы чуть-чуть отношения эти развить, закрепить, для начало сделать их п р о с т о дружескими, доверительными, по возможности максимально предрасположенными к проявлению п о д л и н н ы х чувств, а уж потом…
Ждать этого "потом", когда лежащему в темноте возбуждённому Димке казалось всё таким осуществимым уже сейчас, не было никаких сил, но и лезть напролом тоже не годилось, не нужно было — это Димка, в темноте возбуждённо тиская, сжимая, чуть поддрачивая под одеялом напряженный член, хорошо понимал; и потому, поколебавшись некоторое время на своём р а с п у т ь е, он решил не дёргаться, не торпедировать события: "спи!" — мысленно приказал себе Димка, волевым усилием заставляя себя извлечь руку из трусов; можно было бы встать — в темноте пройти в туалет и там, закрывшись, по-быстрому кончить, избавиться от сладко давящего, гудящего в теле напряжения, слить своё неуёмное возбуждение в унитаз, как это он делал иногда дома, когда не было сил тереть до вечера, а дома кто-нибудь был…
Можно было б и сейчас подрочить в туалете, но, во-первых, рядом был Расим, а во-вторых, делать это наспех Димке не хотелось, и потому, секунду поколебавшись, мысль о туалете Димка также отбросил, отмёл: "отбой, солдат!" — не без иронии подумал Димка, мысленно обращаясь к своему члену, липкой залупившейся головкой вздыбившему под одеялом трусы; "спи!" — уже не себе, а члену приказал Димка, подсовывая руки под подушку — надеясь побыстрее уснуть сам.