Рон открыл глаза.
— Что-о?
Гермиона виновато посмотрела на него. Её пальцы, впрочем, как отметил Рон краем сознания, принялись неспешно скользить вдоль ткани брюк из стороны в сторону.
— Это просто ночные грёзы, Рон. Которые мне даже под действием Империуса никогда не взбрело бы в голову осуществить наяву. И потом, — голос её чуть понизился, а в глазах что-то неуловимо блеснуло, — разве тебе в своих фантазиях, касающихся меня, никогда не хотелось совершить что-то аморальное?
Рон почувствовал, как у него пересыхает во рту.
— Х-хотелось, — глухим, каким-то совершенно не своим голосом, признался он.
Гермиона вновь слегка склонила голову набок; глаза её засияли, а пальцы на причинном месте Рона чуть сжались.
— Например?
Он невольно приоткрыл рот. Обнаружив, что губы его также успели пересохнуть, поспешным нервным движением языка облизал их.
— Мне… я… представлял иногда, что будет, если одолжить у Гарри его невидимую мантию… и…
— И? . . — сладко протянула собеседница.
— Пройти поздно вечером за тобой в твою комнату. — Рон замолк на некоторое время; мысли его путались. — Потом… я бы мог наблюдать за… увидеть, как…
— Как я раздеваюсь, — негромко подсказала Гермиона.
— Да.
— А дальше?
Глаза Гермионы уже не просто сияли, а пылали, подобно двум эльфийским огням. Ладонь же её принялась неторопливыми движениями оглаживать материю вокруг возникшего на ткани брюк Рона бугра, в замедленном музыкальном темпе выписывая круговые виражи.
— Увидеть тебя голой, — выдохнул Рон. — Как тогда… в библиотеке. Увидеть тебя в кровати. Увидеть, как ты… как ты ласкаешь себя.
Гермиона вытянулась вперёд, наклонившись так, что Рон почти чувствовал на своей правой щеке горячую щекотку от её дыхания.
— Значит, меня тогда не обмануло то мутное ощущение, — мелодично произнесла она. Рона бросило в жаркий озноб. — Я почему-то чувствовала, что ты этого хочешь.
Она приблизила своё лицо почти вплотную к лицу Рона, глядя ему в прямо глаза.
— И как давно тебе этого хочется, Рон Уизли? — сладко шепнула она. — Когда в самый первый раз ты начал фантазировать о чём-то подобном?
Рон отчаянно заалел, не в силах отвести от неё взгляд.
— На т… на третьем курсе, по-моему. Или… — он осёкся, заалев ещё гуще. — Не помню.
— Ты никогда не говорил мне об этом. — Гермиона почему-то облизнулась.
— Н… нет.
Она немного помолчала, согревая переносицу и губы Рона своим горячим дыханием.
— А ещё? — вдруг спросила она. — Понаблюдать, как я раздеваюсь, увидеть, что я делаю с собой в спальне, — и это всё? Разве у тебя не было каких-нибудь других фантазий? На третьем курсе, на четвёртом? . .
От её слов и её близости Рона поочерёдно бросало то в жар, то в холод.
— Смелей, Рон, — шепнула она.
Кончики её пальцев щекотнули его под столом.
— Не бойся.
Рон вновь закрыл глаза. Ему было стыдно, нечеловечески стыдно, — от того, что первые приходящие на ум фантазии были мерзкими, гнусными и извращёнными.
— Я… не могу. Я никогда бы этого не сделал… я…
— Понимаю, Рон, — нежно прошептала Гермиона прямо ему на ухо, в то время как благодаря действиям её опытных пальцев ткань брюк уже лишь чудом не лопалась изнутри. — Это лишь фантазия. Расскажи о ней.
Рон приоткрыл рот. В первый миг — только чтобы глотнуть побольше воздуха.
— Мне думалось о том, что будет, если… захватить с собою под невидимой мантией колдограф, — проговорил он. — Сделать пару или тройку снимков тебя обнажённой… ласкающей себя. Чтобы просматривать их иногда.
Он замолчал на некоторое время; Гермиона, чувствуя, что это ещё не конец, меж тем поддерживала его энтузиазм рассказчика, то сгибая, то разгибая свои тонкие и невероятно умелые пальчики.