Мы подобрали свёрнутые халат и штаны и прямо голяком отправились в палату, невольно оставляя за собой мокрые следы. Коридор был почти пустой, и мы не сразу заметили пожилого мужчину, прислонившегося к стене и держащегося за сердце. Он окликнул Наталью: "Девушка, где здесь процедурная?" Нимало не смущённая своим голым видом, Наталья предложила: "Давайте, мы вас отведём, только вообще-то это женский этаж!" — "Знаю, но у нас закрыто и табличка висит, а мне плохо совсем!" Мы взяли мужчину под руки и повели, а он продолжал стонать, не обращая ни малейшего внимания на обнажённую девушку. По дороге нас догнал Толик и подхватил мужчину: "Наталья, ты оденешься когда нибудь?" — "Нет, посмотрите какой зануда — ты ещё долго собираешься мне мораль читать? Лучше бы полотенца в процедурной повесил — я вытираться должна чем-то, или как?!"
В нашей палате женщины хотя уже приготовились ко сну, но ещё не спали, а тихо переговаривались. Было очень жарко, некоторые сняли даже сорочки.
"Девчата, да вы спите, что-ли? Жмурьтесь, я свет включаю! Посмотрите хоть, как меня Толяша оболванил, прям как в детстве! А то завтра поздно будет, заберут меня от вас! Только сейчас, только один раз!" — Наташа включила свет и затанцевала по палате, высоко задирая ноги. "А знаете, в этом что-то есть!" — задумчиво сказала Катя, почёсывая грудь с большим коричневым соском. "А по-моему, так один стыд: пацанка — не пацанка, не пойми что!" — сказала Семёновна, крупная женщина средних лет. Она лежала на спине, согнув ноги в коленях, отчего её сорочка сбилась чуть ли не до пупа. Волос на её письке было побольше, чем у некоторых на голове, даже щели между ног видно не было.
"Атас, девки, Толяша идёт!" — Наталья моментально выключила свет и прыгнула к себе на койку. Все замерли. Через мгновенье занавеска действительно приоткрылась и медбрат заглянул в тёмную палату, а затем потихоньку вышел. Я и не заметил, как уснул.
Мне приснился очень странный сон. Прямо надо мной стояла голая девчонка — Эля, с которой мы встретились в приёмном покое. Ноги её были широко расставлены, между ними торчал писюн — точно такой же, как и у меня, и мошонка с яичками. Она смотрела на меня жалобными глазами, показывала себе между ног и всё время повторяла: "Ты не рассмотрел, Дима! Я такая же, как ты, Дима!" Итак, всё становилось на свои привычные места. Несмотря на огромное количество новых впечатлений, я спал в эту ночь сладко-сладко.
(Продолжение следует)
*****
ЭПИЗОД 2. В ЖЕНСКОЙ ПАЛАТЕ.
Мне и самому стало стыдно, что так нескладно всё получилось. Я кое-как закончил пИсать и натянул штаны. Эля же с укором на лице подошла к умывальнику и демонстративно приспустила свои штанишки ниже колен. Открыв кран, она намочила ладошку и явно напоказ (видимо, "так делают хорошие девочки") тщательно промыла свою маленькую щелку между ног, поглядывая на меня с чувством победительницы: "Так ты что — даже письку после туалета не моешь? У нас в садике воспитательница всех заставляет, а мальчишек — тем более! Руки хоть вымой, грязнуля!"
Я и не заметил, когда в туалет зашла крупная деваха в белом халате и стала протирать полы шваброй. Вдруг со словами: "Самой, что-ли, поссать?" она влезла на помост и встала над унитазом, задрав подол выше пупа. Никаких трусов под халатом у неё не было, а внизу живота торчал пучок чёрных волос, нахально выделявшихся на снежно-белой коже. "Эй, засранки — почему в палату не идёте?" — Деваха присела над унитазом и пустила шумную струю. Я полностью потерял дар речи и лишь заворожённо уставился ей между ног, а Элька и тут нашлась: "Во-первых, мы не засранки, а во-вторых, в палату нас ещё не положили, мы только что пришли, вот!" — "Ишь ты — разговорчивая! А ты чё уставилась, кучерявая? Во, глазищи-то! Нечего здесь кучковаться — в коридоре ждите! Мне убираться надо, а они шлёндрают в тихий час!" — агрессивно заявила деваха, продолжая писать. Кажется, впервые в жизни я не пожалел, что меня опять приняли за девчёнку. К тому же если деваха узнает, что это пацан на её письку уставился, то она и поколотить может, вон здоровая какая! Ну и разве так честно — мне сколько лет, а ей сколько?? !!!
Мы с Элей вышли из туалета и как раз в это время за нами пришли: меня забрала молоденькая медсестра, а Элю увела бодрая старушка в белоснежном халате. Спустившись на первый этаж, мы зашли в женскую палату. Только что закончился тихий час, и человек десять женщин всё ещё лежали на койках. Хотя большое окно палаты было открыто настежь, духота стояла страшная. Все женщины лежали неукрытые, лишь в пропотевших больничных рубахах. Медсестра неестественно громко закричала: "Подъём, подъём! Вы уж меня простите великодушно — я к вам на пару дней ребёнка положу — ну совершенно некуда больше! Мужчин вообще только в коридорах кладём! Это мальчик, вы уж его не обижайте!" — "Ой, какой хорошенький — на девочку похож! Давай сюда, красотуля, на соседнюю койку!" — сказала молодая девушка и вскочила с кровати. Среди всех женщин она одна была одета не в грубую больничную рубаху типа балахона, а в абсолютно прозрачную прелесть без рукавов и с кружевами.
"Наталья, ты опять за старое? Выгонят тебя за такие наряды — кому хуже будет? Режим один для всех, ты ведь сама хотела вылечиться!" — "Да что вы привязались, почему я должна ходить, как лахудра? Жарко и потно в ваших хламидах, какая-ж это гигиена?" — "Наташа, я всё понимаю, но ты ведь и ты не ребёнок — знаешь наше начальство? Старшая так и говорит: "Хоть одной послабление дай, сразу начнётся бардак!" А ведь хорошая у нас больница! И рентген, и гистология, и диагностика, а люди какие — ну скажите, девчата! Натулечка, ты уж не подводи меня — две минуты тебе даю на переодевание, а дальше — пеняй на себя!" — "Не, ну ваще — трусы нельзя, комбинашки нельзя! Дурдом! Да и хрен с этим со всем — сдаюсь, Зина, уже сдалась!" — Наталья стянула с себя кружевное чудо и сунула под подушку, так и оставшись голяком посреди палаты: "Ёлки-палки, а куда же я свой балахон сунула?"
У молодухи, которую я видел в приёмном покое, живот был круглый, а у Натальи — совсем плоский, так что пучок волос над писькой выделялся заметнее и казался гораздо больше. К тому же волосы были рыжими! Небольшие грудки задорно торчали вперёд алыми сосками. Я аж рот открыл, глазея на обнажённую девушку.
В это время в палату заглянул интеллигентного вида дяденька в очках, и увидев голую Наталью, буквально остолбенел. Нимало не смутившись, она повернулась к нему передом, упёрев руки в бока: "Молодой человек, вы конечно ищете библиотеку?" — "Что. .? Нет, мне бы Катю Семёнову!" — "А почему же вы не стучитесь? Вы нас смущаете!" (Наталья театрально прикрыла сиськи и вильнула бёдрами) — "Да как стучать — здесь же простынкой завешено! А меня завтра в командировку, а Катю только что оперировали, вот ей-бы сок передать! Ох, простите, ох, извините!" — затараторил очкарик и сильно покраснел. "Ваша Катя — такая светленькая, в очках? Она в седьмой палате — третья дверь по коридору!" — сказала одна из девушек. "Простите, спасибо, ещё раз извините, то есть — простите, ну в смысле — я не хотел!" — "Эх, невезуха — опять женатик! — сказала Наталья, — да вот же моя роба, под койку упала!" Она полезла под кровать доставать больничную рубаху.
В это время молодой парень в белом халате вкатил в палату тележку со шприцами и лекарствами и чуть не врезался в натальину высоко задранную попу: "Чумакова — это ты, что-ли, голяком выставилась? Добрый вечер, милые дамы — быстренько готовьтесь колоться, а то у меня сегодня цейтнот! Анна Ильинична в отгуле, Зотова заболела — так что я сегодня — Фигаро: один на полтора этажа!" Большинство женщин привычно улеглись на койки, многие сразу же задрали подолы рубах. Некоторые делали это стыдливо, лишь слегка приоткрыв кусочек ягодицы, а другие спокойно заголились выше пояса. Наталья же, успев в общей суматохе выскочить из-под кровати и напялить на себя больничную рубаху, вообще закатала подол почти до шеи: "Толяша, тебе какая половинка больше нравится — левая или правая?"
Но парень, видимо, к таким шуткам основательно привык, и ловко колол женщин в мягкие места. Бегло глянув на меня, он сказал: "Девчурка — новенькая? Отдыхай, тебя пока в списке нету!" Я на него и обижаться не стал за "девчурку", так здорово он делал уколы. Не успели женщины опустить подолы рубах, как парня с тележкой уже и след простыл.
"Нет, Наташка, ты чокнутая! Он хоть и медбрат, а всё-таки мужик! Ну как тебе не стыдно выставляться!" — "Тоже мне мужик — студент он, на гинеколога учится, через два года заканчивает! А то я Толяшу не знаю! Буду ещё с ним церемониться!?" — "Бабы, а причём тут стыд — врач он и есть врач, вот я в консультацию так только к Семён Аронычу хожу — такой вежливый, и всё понимает, а Иванова — даром, что женщина — садистка натуральная, и матюкается как боцман, тоже мне интеллигенция!" — "Нет, бабоньки, перед чужим мужиком ноги раздвигать — так сдохнуть лучше! Я и с мужем-то при свете не люблю, а к врачам — только к женщинам хожу!" — "Ну, Лариса — ты и дура! Как болячка доймёт, так и на площади разденешься, не то что перед доктором! Да и вообще — разве мужики из другого теста слеплены? Некультурная ты! Наталья — не слушай их, беги лучше к своему курсанту — обещал ведь перед операцией прийти!" — "Ой, ведь и правда пора! Только не в этом уродстве!" Наталья опять разделась догола и натянула на себя своё кружевное чудо. — "Тань, одолжи халатик, твой покороче!" — "Куда-ж тебе ещё короче, и так жопу вон видно без трусов! Бери, если нравится — а мне свою комбинашку дашь в субботу?" — "Ну сказала же — дам!" Наталья быстро накрасилась, навертела себе на голове что-то неимоверное из волос и гребней и умчалась. Потихоньку стали собираться на выход и остальные женщины, поругивая жару и больничную одежду. Многие снимали рубахи и надевали халаты прямо на голое тело. Когда сидевшая напротив меня немолодая женщина разделась, я оторопело уставился на её грудь, и звонко спросил: "Тётя, а почему у вас только одна сисечка?" Женщина удивлённо на меня посмотрела, и как-то неожиданно по-доброму ответила: "А вторая больная была, вот её и отрезали, завтра и вторую отрежут! … Но ведь это ничего — ты же живёшь без сисечек, вот и я постараюсь прожить"
Палата опустела, а я почему-то опять сильно захотел писать, и пошёл на детский этаж. Правда, прежней лестницы не нашёл и поднялся где-то в другом месте. Я брёл по коридору и робко заглядывал во все двери, но туалет всё никак не находился. Наконец-то я попал в небольшую комнату, в самом центре которой торчал унитаз. В него дружно писали двое пацанов, ещё один стоял рядом. Все они были одеты лишь в штаны, и только у самого длинного через плечо была перекинута пижамная куртка. Я тоже пристроился и без приключений пописал — унитаз был как раз чуть ниже моего писюна, и попадать в него было удобно.
Я уже хотел уходить, когда один из пацанов сказал: "Эй, мелкий, подержи дверь! Ну что, Васёк — посоревнуемся как вчера, кто первый?" — "Не, Колян, давай со мной, а Васёк судьёй будет!" — возразил самый высокий пацан. "С тобой — только на поджопники, а на щелбаны не буду!" — заявил Колян. — "Хорэ — на три поджопника!"
Я подпёр дверь задом, а Колян с длинным пацаном подошли к унитазу, спустили штаны до колен, повернувшись лицом к нам с Васьком и взялись руками за свои писюны. (Я ничего не понимал — ведь мальчишки только-что пописали!) Вдруг я обратил внимание, какие они у пацанов сделались большущие — а ведь только что были чуть-ли не поменьше моего!