— И ты бы написал это, Стас? — с недоверчивым видом вскидывала брови Инессе, зачем-то теребя пальцами ремешок сумочки. — Если б Оксана велела тебе? . .
— Д-да, — выдыхал подросток, руки которого в свою очередь давно позабыли стыд. — Д-думаю, да…
Он думает?
Психолог бы заподозрила, что в кресле пред нею восседает клинический мазохист, если бы некоторые данные тестов и заметки по школьному поведению не говорили о сквозящих местами садистских чертах. Ну а его великолепно отточенная личина ледяного философа?
С каждым мигом Инессе всё сильнее жалела о том, что нельзя той личине — язвительной и саркастичной — продемонстрировать эту.
— Ты сейчас в своей собственной комнате, Стас, — вновь мягко напомнила она. Пора, пожалуй, прекращать этот заплыв по грёзам, пока это не зашло чересчур далеко.
Какой там из моментов регрессии был завершающим? Ах, ну да, фантазии собственно о ней самой.
Тут она ощутила, что её намерение повелеть пациенту вернуться в настоящее и выйти из транса даёт слабину.
— Ты говорил, что тебя возбуждают колени психолога Инессе, — шепнула она. В голосе её проскользнули нотки странной задумчивости. — Тебе нравятся её ноги. Тебе грезится, как она… повелевает тебе совлечь с себя нижнюю одежду.
Психолог привычно облизнула губы.
— Ты сейчас один, — вкрадчиво изрекла она вновь заветную мантру, — один в собственной комнате. Так сделай же это. Подчинись желанию Инессе… Инессе из собственных грёз…
Наблюдая, как руки подростка медленным, как бы полусонным образом подбираются к резинке брюк, как он плавно-сомнамбулическим движением на миг выгибается вперёд и в то же время чуть приподнимается над креслом — предоставляя брюкам и белью возможность соскользнуть мимо коленей вниз к спортивным шлёпанцам, — она, Инессе, ощущала непередаваемую смесь лёгкого страха, стыда и иссушающего знойного жара. То, что происходило сейчас, не укладывалось ни в какие рамки, она пребывала наедине с практически голым несовершеннолетним пациентом, и, хотя кабинет был заперт на открывающийся лишь изнутри замок, достаточно было слухам о происходящем хоть как-то разнестись — лишение её лицензии даже не будет вопросом времени.
Инессе переложила колено с одного на другое, край её платья при этом задрался ещё выше, почти целиком обнажив правое бедро. Вместо того, чтобы поправить подол, она провела рукою по ткани колгот чуть выше колена, ощущая внутри себя бурнорастущий жар.
— Какие ещё грёзы у тебя пробуждают её колени, Стас? . . — тихо шепнула, почти прошелестела она. — Что бы ты хотел, чтобы она… твой психолог… сделала? . .
На лбу подростка, и без того разгорячённого предыдущими исповедями, выступил пот.
— Чуть приподняла… край платья… во время тестирования, — повторился, сам того не заметив, её юный пациент. — Раздвинула ноги…
— А потом?
Сама не зная, зачем, Инессе и впрямь слегка распахнула колени. Жаль, что насладиться открывшимся зрелищем было некому.
— Раскрепости фантазию, Стас, — вслушиваясь в участившееся дыхание парня, негромко произнесла она. — Дай волю воображению…
Теперь его дыхание как будто прервалось на миг. Впрочем, отсутствие на нём брюк вкупе с бельём и без того превосходно позволяло судить о его состоянии.
— Проскользнула… рукою под платье, — жарким выдохом слетело с его губ. На пару мгновений он замолчал, вновь дыша бурно и тяжело. — Провела ладонью по своему бедру… коснулась пальцами, через ткань колгот, ленточки трусиков…
— И?
Голос Инессе был как никогда сладок.
— Провела… кончиками пальцев… чуть придавливая… по тончайшей шелковистой полоске. — Голос подростка меж тем с каждым словом становился всё тише, то почти теряя слышимость, то вдруг обретая её вновь. — Лаская себя… всё быстрее и быстрее… через воздушную ткань…
В кабинете раздался чей-то тонкий и неимоверно протяжный стон. Заглотнув свежую порцию воздуха, чтобы хоть как-то прийти в себя, психолог не без удивления осознала, что это был её собственный стон.
— Ты… хороший мальчик, Стас, — моргая, чтобы побыстрее сбить пелену из пылающих кругов перед глазами, выдохнула Инессе.
Руку она по здравому размышлению решила так и не извлекать из-под колокола платья. Что уж теперь, когда нет смысла поддерживать даже видимость терапии? Парень пред нею никак не отреагировал на похвалу, явно продолжая пребывать в мире собственных грёз.
Практически голый пациент, беспомощный и лишённый контроля над собою, яростно терзающий пальцами свою собственную плоть.
И она — позабывшая о врачебной этике, нарушившая все правила и уставы, до сих пор бесстыже прижимающая пальцы к взмокшей насквозь ткани белья и колгот.
Странно, но от мысли этой Инессе как будто ощутила под пальцами новый укол жара.
Стыд может быть даже чем-то приятен?
— Стас, ты говорил, — припомнила она вдруг, — тебе хотелось бы, чтобы девушка… велела тебе совершить нечто постыдное. Это… правда?
Быть может, он выразился не совсем так. Но Инессе сейчас было не до перемотки назад ленты диктофона.