Сероглазый

— Да, как всегда, в мое дежурство! — Он опять уставился на меня, и в его глазах роились вопросы, но он сдержался и молча вышел.

10. Саша

Староста отряда воспринял просьбу охранника, как должное. Оглядев меня с ног до головы, процедил: — А ты шустряк, однако! Он отдал остальным необходимые распоряжения, и меня оставили в покое.

Я пришел к нему, как мы и договорились, в его дежурство. Было любопытно, как все это будет, тем более, что он был старше меня и намного крупнее. Вопреки ожиданиям, я даже слегка волновался. Однако все было очень буднично, как будто меня позвали на чашку чая. Он заторопился на обход территории, велев мне ложиться спать. Я лег, прождал его часа два и, не зная, как начать наше общение, притворился спящим. Он лег рядом, долго устраивался и, кажется, собрался уснуть. Этого еще не хватало. Я повернулся к нему, закинул на него ногу и затих, ожидая начала его ласк. Он просто и незамысловато уснул. Вот так вот!

Я ожидал чего угодно, но не такого. Даже не знаю, на счет чего это отнести — то ли его застенчивость, то ли моя пассивность. Утром я чувствовал себя полным идиотом, тем более, что в отряде на меня было объявлено "табу".

В следующее дежурство я решил проявить большую активность. Когда он явился с обхода, я ждал его, выказывая покорность и готовность выполнить любые его требования. Начало было неплохим. Он силой повернул меня к себе спиной, прижал. Я ждал, все тело напряглось, я хотел его — сильного, жесткого, требовательного, не заботящегося о моих чувствах и переживаниях, резко вгоняющего в меня свое орудие. Я хотел быть надувной куклой в его могучих объятиях, причиняющих сладостную боль и будящих восторг безграничного подчинения.

*****
Не было ничего! Просто ничего не было! Мы мирно проспали до самого утра. Вернее, он спал, а я бодрствовал, боясь пропустить момент, когда он, наконец, отдохнет, и займется мною. Утро я встретил в полном недоумении, растерянный, злой, не выспавшийся и неудовлетворенный. Что-то я перестал что-либо понимать. Есть молодой здоровый мужик, выбравший меня для удовлетворения сексуальных потребностей. Есть я, готовый необходимые услуги оказать. Тогда во что мы играем? Или он взял меня на перевоспитание, идиот! Надо будет поактивничать, завести его. Какой мужик пропадает, ай-яй-яй! Но крепость падет, слово даю! Способы я найду! Не новичок!

11. Виктор

Он еще несколько раз делал попытки отдаться, но каждый раз я их твердо пресекал. Ему казалось, что я чего-то стесняюсь. Однажды я проснулся от того, что в моих трусах была его рука, которая ласково сжимала и теребила мою плоть. К этому моменту он уже кое-чего добился, и я жестко упирался ему в живот. Было невыразимо приятно, хотелось отдаться его легким ласкающим движениям и пережить, наконец, мощный взрыв, вызванный чужой лаской. Мое обделенное вниманием тело молило о пощаде. Бешеным усилием воли я заставил себя встать, вышел в туалет и остервенело закончил то, что начал "сероглазый". Я долго истекал, и сердце громыхало, как сумасшедшее.

Когда я вернулся, он понял, что произошло. Он отвернулся к стене, долго обиженно сопел, вздыхал и ворочался. Утром, не глядя на меня, он горько сказал:

— Я тебе совсем не нравлюсь?

— Да, причем тут нравишься или нет? Ты — человек, и живи, как человек! Ты же сам страдал, когда к тебе с этим приставали! Вот и будь, как все!

Он долго глядел мне в глаза. Да, как же я не понимаю? Что значит, будь как все! Все-то считают, что я с ним сплю! А значит его статус — все равно статус "девки". И какая разница, что на самом деле ничего нет? Все равно, только мой авторитет спасает его от домогательства других.

Постепенно он начал свыкаться с мыслью, что он мне, как партнер, не нужен и между нами ничего не будет. Он еще больше расслабился, успокоился, даже как-то похорошел. Он просто светился благодарностью и не знал, как ее выразить. Он начал улыбаться, и оказалось, что у него чудесная открытая улыбка, от которой теплело на сердце. Я все больше привязывался к этому парню. Но начались странные вещи.

На моих дежурствах спали мы по-прежнему вместе. Он раскидывался по топчану, во сне обнимал меня или по-детски прижимался. А мое бедное тело все никак не могло забыть его незатейливых ласк. Его непосредственная манера спать будоражила и заводила меня все больше. И только его глубокий сон позволял мне не краснеть каждое утро, когда мы расставались. Постепенно наши ночевки в дежурке стали для меня просто мукой. Я его откровенно хотел. Я знаю, что он не отказал бы мне, не смотря на то, что очень радовался отсутствию между нами интимных отношений. Но я сам не мог переступить через то, что удалось в нем возродить. Я бы давно выгнал его, но, во-первых, очень к нему привязался и, во-вторых, его сразу бы взяли в оборот в отряде.

И однажды я не выдержал. В этот раз он спал особенно беспокойно. То он уютно устраивал свой зад у меня в паху, то его руки лезли черт знает куда. Кончилось тем, что я вскочил, в ближайшем отряде нашел заспанную "девку" и впервые трахнул человека в задницу. Когда я вернулся, он безмятежно спал.

12. Саша

Значит так. Во-первых, артобстрел его добродетели должен быть постоянным. Т.е. в каждое дежурство я его должен заводить как можно больше. А во-вторых, нужно делать все, чтобы он сосредоточил свое внимание именно на мне. И я начал.

Я постоянно к нему прижимался, норовя задеть или упереться в его член. Я полностью раздевался и принимал позы, от которых в отряде все давно бы уже взвыли и растерзали меня на куски. Ничто не помогало. Он неизменно засыпал. Однажды я начал его массировать прямо во сне. Я ласково теребил в руках его приличное хозяйство и сам сильно завелся. Он быстро набухал прямо в моей руке, начал беспокойно ворочаться, подаваться навстречу. Я уже еле мог его обхватить. Но в этот момент он очнулся, выскочил из моих объятий, сорвался с топчана. Его трусы оттопырились большим бугром, дыхание стала прерывистым. Как угорелый он понесся в туалет. Оттуда стали раздаваться характерные звуки, закончившиеся глухим протяжным стоном.

Я озверел. Какого рожна ему еще надо? Радовало только одно, что он хоть на что-то еще реагировал. А каков экземпляр? Моя рука до сих пор сохранила это ощущение жаркой свежести его могучей плоти, а задница млела от желания ее поглотить. Я просто не мог себя уже сдерживать. Ну, надо же — не себе, не людям. Чего он хочет-то? Утром я его и спросил. Оказалось, что он бережет мое человеческое достоинство. Да, попал! Весь идиотизм был в том, что я его хотел все больше. Не самого процесса, как там, в отряде, где было наплевать, кто там сзади. Я хотел именно его, мощного, чистого, доброго и ласкового. Чтобы растворяться в его желании и страсти! Чтобы угадывать каждое движение, ловить его и подаваться ему навстречу, а потом принять в себя безудержный поток благословенной влаги.

Надо менять тактику. Буду постоянно его заводить, делая вид, что мне ничего не надо. Он и так уже ко мне неровно дышит. Когда-нибудь это случится. Хуже всего то, что и сам я дышал не очень ровно. Он мне нравился все больше. Нравились его простое лицо, манера поведения уверенного в себе молодого сильного мужика, знающего себе цену. Нравилось человеческое ко мне отношение, хотя и понимаемое им столь неподходящим для меня образом.

Я стал вести себя с ним, как большой ребенок, доверчиво принявший его ласку и заботу. Я не делал никаких откровенных покушений на его тело. Это было спокойное обожание старшего брата младшим, проявляемое иногда очень неумело и возбуждающе. Это был каскад мимолетных полудетских ласк, не дающих покоя молодому здоровому телу. И он поплыл. Мне стоило больших сил "не замечать" его все увеличивающегося возбуждения. Его плоть напрягалась уже просто от того, что я лежал рядом. Иногда, делая вид, что сплю, я ощущал его дрожащее от напряжения орудие между своих ягодиц, но каждый раз он сдерживал себя, хотя это давалось ему все труднее. Однажды я и сам не выдержал и начал чуть заметно отвечать на его порывы. Он задрожал, отпихнул меня, сорвался с места, оделся и выбежал из дежурки. И я понял, что у него впервые это случилось. Но не со мной.

Я готов был его убить. Остолоп чертов. Пропади ты пропадом со своими благочестивыми идеями. Хочу я тебя. Хочу тебя любить и быть любимым. Принадлежать безраздельно, всегда,

а не только в дни дежурств. Заставить видеть в этом мире только меня и дышать только мной.

Я вижу, что тоже стал тебе дорог, да что толку! Ты носишься со мной, как с любимым дитем, не зная как уберечь от злого окружающего мира. И не можешь дать единственного, что сделало бы меня счастливым.

13. Виктор

А потом пришла беда. Благоприятные изменения во внешности "сероглазого" отметил не только я. На него положил глаз начальник службы безопасности колонии. Приказание привести "сероглазого" первым получил староста. Он тут же доложил, что тот постоянно числится за мной. Тогда последовал звонок мне.

— Слушай, дай мне в долг твоего паренька на недельку-две. Один мой, прежний, досрочно освободился, а второй — в карцере, больно строптив стал. А себе подберешь что-нибудь, из молодых.

У меня желваки заходили на щеках. Что ж, мало ему? Вся колония в его распоряжении, так нет, подавай ему именно моего. Ну, не могу я его отдать. Это похоронить все то, что мне удалось для мальчишки сделать. Да и люблю я его, как брата, как сына, как черт знает кого, родной он мне, и никогда я к нему никого не подпущу и на поруганье не отдам.

— Товарищ майор, не могу. Поймите, мой он, прикипел я к нему. Да, и он привык очень!

— Привык? Какая важность! А что, сладкая куропаточка попалась? Ты меня все больше интригуешь. Ладно, не ломайся, присылай его ко мне вечерком, а там посмотрим.

Он повесил трубку, а я застыл у аппарата. Ситуация была просто аховая. Рассказать майору, что я его забирал, но у нас ничего не было — это просто идиотизм. Могли понять и простить что угодно, любые извращения (сами не без греха), но узнать, что я не понятно во имя чего просто нарушал правила, устав — это было выше их сил. Меня бы просто сгноили. Оставалось биться за него, как за свое "имущество". Но и тут полная тоска. Я получил точный приказ, в отношении абсолютно чужого мне человека, заключенного колонии. Приказ от прямого начальника, который не выполнить просто нельзя. Не выполнишь его — и сам окажешься в зоне. Оставалось одно: бить на то, что приказ не касался исполнения служебных обязанностей. Но с этим обвинением я должен был выйти к начальникам, которым майор подчинен, а это уже прямой бунт на корабле. Тоска.

И тогда я принял решение. Начальник медпункта, мой хороший знакомый, выслушал меня достаточно прохладно.

— Тоже увлекаешься мальчиками? — Он недоуменно окинул взглядом мою фигуру. Черт! Не будешь же рассказывать ему, что было на самом деле. Нельзя сказать, что охотно, но навстречу мне он все же пошел.

"Сероглазый" был помещен в медпункт. Весь забинтованный, он валялся на кровати, удачно симулируя последствия избиения. Конечно, майор все понял, но реакции не последовало.

Неожиданно я был послан в соседнюю колонию в качестве сопровождающего двух заключенных. Дело было обычное, хотя на душе царапали кошки. Уж очень все случилось несвоевременно. Будто что-то предчувствуя, я торопился, быстро уладил все дела по передаче и рванул назад.

"Сероглазого" в медпункте не было. Сказали, что за ним пришел староста отряда и повел в помещение для свиданий с родственниками. Я бежал так, что сердце готово было выскочить из груди. Дверь со стороны заключенных была заперта. Я обежал помещение кругом и рванул на себя дверь с той стороны, откуда входят родственники. Она была открыта. Я ворвался в комнату для свиданий. На той половине комнаты, разделенной решеткой, "сероглазого" насиловали сразу двое. Они даже не сняли с него бинтов, сорвав их только там, куда проникали с яростью и жестокостью двух зверей. "Сероглазый бился в их руках, мычал, пытался вырваться, выпучив от напряжения глаза. Но силы были явно не равны. Я дико заорал, схватился за решетку руками и рванул на себя. Те, двое, на мгновение остановились, но на их половину вошел майор, и дал знак продолжать. Я в неистовстве дергал решетку, но все было напрасно. Я продолжал кричать! Я рычал, и слезы лились по моим щекам. Там терзали моего мальчика, а я, здоровый и сильный, в трех метрах от него, не мог ничем ему помочь. Нет, мог!

*****
Я рванул из кобуры пистолет и разрядил всю обойму в этих мерзавцев. Майор в ужасе вжался в стенку и медленно отползал к двери. Очень велико было искушение всадить пулю и в него, но я знал, чем это обернется для меня. "Сероглазый" упал и, разинув рот, растерянно оглядывал тела его мучителей.

Все кончилось для меня достаточно благополучно. Майор не посмел придать происшествие огласке (уж слишком много грязи вскрыла бы комиссия), и дело замяли. Заключенных списали по результатам "взаимной драки" с применением холодного оружия. Но меня приказом по управлению переводили в далекую колонию под Ачинск.

"Сероглазому" здорово досталось, и на сей раз он лежал в медпункте уже по-настоящему. Когда я вошел к нему, он спал. Я сел рядом и долго глядел на дорогое лицо, худые, какие-то беззащитные, плечи. Я осторожно взял его за руку и прижал к своей щеке. Как же ты будешь без меня, малыш? Кто теперь тебя защитит и кто согреет твое тело и твою ранимую душу? Может было бы лучше тебя и вовсе не трогать? Тогда бы тебе не пришлось переживать этот ужас! Извини, не уберег я тебя. Ты так и не стал моим, мое солнышко, а вместо этого… Пусть это желание и эта боль останутся во мне навсегда. Я люблю тебя и никогда, никогда не забуду!

14. Саша

Что-то я тоже здорово поплыл. Надо же, втюриться в охранника. Кому сказать! И главное, полная безнадега! Оба друг друга любим и хотим, но делать-то что? Никто другой мне уже не нужен. Что сделать-то, скажи, родной, чтобы стать твоим? Я просто не могу без этого, ты мне нужен полностью!

Однако что-то у него произошло. Весь озабоченный, злится. Стал как-то особенно ласков и заботлив. Не к добру все это.

В один из дней он повел меня в медпункт. Я ничего не понимал, так как чувствовал себя прекрасно. Меня перебинтовали, уложили в постель и приказали симулировать избиение. Что-то новенькое!

Он был очень взволнован, ни на какие вопросы не отвечал, и только просил беспрекословно выполнять его требования. А потом он уехал.

Эти двое пришли ко мне на следующий день. Молча согнали меня с постели, пару раз двинули по ребрам и куда-то повели. Я знал, что ждать ничего хорошего после такого начала не приходится. Тем более в отсутствии моего охранника. Так и случилось.

Они завели меня в комнату свиданий, закрыли дверь на ключ. Первый же удар свалил меня на пол. От неожиданности я даже не успел защититься. Меня несколько раз ударили ногами. Стало очень больно, перехватило дыхание. За что же они меня так? Что я им сделал? Как больно! Что-то в голове совсем потемнело! Опять боль! Где ты, охранничек мой? Где ж твоя охрана? Скорее бы они кончали, а то сил уже нет. Кажется, все! Поднимают.

Я понял, чем все должно закончиться! Один из них возится у меня сзади, а второй вывалил свое хозяйство перед моим носом и разминает. Почему же я один, дружок, именно тогда, когда ты мне особенно нужен? Где ты? Почему меня бросил? Господи, какая боль сзади! Чем он там, поленом что ли? Сволочи! И именно тогда, когда я все это стал люто ненавидеть! Когда нужен только один, а он не вовремя исчез! Вот и рот заняли! Сволочь, я же задыхаюсь! Больно-то как! Неужели опять один?

Кто-то рвется. Дверь-то закрыта. А вдруг это он? А вдруг узнал, что мне плохо и пришел? Так не бывает! Это не сказка. Очень больно! Это они специально! За что?

Все-таки кто-то ворвался! Правда, с той стороны, со стороны решетки. Ничего не вижу! Может "эти" перестанут мучить на глазах у посторонних?

Это его крик! Это он! Он пришел! Погодите, гады, он до вас доберется! Что, испугались? Да, нет, снова начали! Ну, где же ты? По-мо-ги! Это опять его голос! Сволочи, перестаньте! Боль-то какая!

Что это было? Кто-то стрелял. А эти двое упали. Это он! Он их все-таки достал! Что-то в голове все плывет! Ты все же пришел, родной, ты уже здесь, значит все будет хорошо, все будет хорошо!

15. Виктор

Я знал, что без него будет тяжело, но не думал, что настолько! Все стало тускло и не нужно. Сама жизнь потеряла смысл. Что толку, что этих "девок" на каждом шагу, хоть отбавляй! И глаза пялят, бесстыжие! Вот только не надо никого и ничего. Все осталось там, с ним, с "сероглазым". Все желания и помыслы.

Я знал, что будет тяжело, но чтобы такая жгучая боль… Я думал, что смогу выдержать все, ради нас обоих. Надо только дослужить год, и я тебя обязательно найду. Умоляю, доживи и дождись.

Однако, не выдержал я. Я сбежал со службы уже через месяц. Ноги несли меня на старое место службы. Где ты? Почему не ответил ни на одно мое письмо? Жив ли и ждешь ли меня? Солнышко мое, я не буду к тебе приставать со своей любовью, если ты этого не хочешь. Я только буду рядом, чтобы защитить тебя, когда будет плохо.

Мне стоило большого труда пробиться в колонию. В медпункте был старый начальник. Он-то мне и рассказал, что "сероглазый" провалялся без сознания три дня. Потом еще неделю лежал на животе, уткнувшись головой в подушку, и молчал. К этому моменту подоспела амнистия. И уже через два дня он покидал колонию. Всех тогда поразил его отрешенный вид. Видимо, слишком сильной была психологическая травма от того насилия.

Нет, письма он не оставлял. Никому! А Ваше письмо ему передали. Куда уехал, никто не знает. Скорее всего, туда же, откуда взяли. Адрес? Петербург, кажется.

16. Саша

Здравствуй, мой дорогой дружок!

Когда ты проснешься, меня уже здесь не будет. Я уезжаю охранником в другую колонию. Это очень далеко, в Сибири! Так что придется тебе опять обходится без меня.

Я рад, что все обошлось. И у меня — не отдали под суд. И у тебя — ты жив и в общем-то здоров.

Прости, что мне не удалось уберечь тебя от беды. Не все получается в этой жизни. Да, и сейчас я оставил тебя одного.

Помни меня. Тепло от одной мысли, что ты где-то есть. Если когда-нибудь тебе будет трудно, позови — я приду.

Своего будущего адреса пока не знаю. Напишу через пару недель.

Виктор.

Я перечитывал его двести раз. Это было первое и последнее письмо от него в моей жизни. Я ждал письма еще неделю. Но его все не было. А потом была амнистия. А потом было четыре года неустанных поисков его следов. С нового места службы он дезертировал, как мне сказали. Куда он делся, никто не знал. Я искал его в Смоленске, на его родине. Я обшарил подмосковье, где его видели в двух-трех местах. Я завалил адресные бюро запросами, но все напрасно. Надо было возвращаться в Петербург, на родину, и обосновываться здесь уже надолго. Уже точно без него. И вдруг именно в Петербурге мелькнул его след. Последняя надежда. Было бы преступлением не попробовать в последний раз.

17. Виктор

Я искал его года два. Официально искать было трудно — меня самого искали, а светиться я не мог. Все было безрезультатно. Да, и зачем я его ищу. Зачем я ему, да еще после стольких лет. Давно, наверное, завел семью, детишек — дело-то молодое. Так, для себя искал. Просто, чтобы еще раз увидеть. Ему я не интересен. Почти бомж, по крайней мере, живу и работаю нелегально. Пристрастился вот к мальчикам. Все с той злополучной колонии. Все бредил наяву, что это он, "сероглазый". Постепенно все стало стушевываться. Рана — зарастать! Навалилась какая-то апатия, все стало по-барабану.

И вдруг — такое. Защемило сердце. Он, конечно, меня узнал, нет сомнений. И убежал. Я все себе врал. Я до сих пор его люблю. И до сих пор он и есть цель моей жизни. Только он об этом никогда не узнает — догонять и искать я его не буду. Да, и так спасибо судьбе, что опять довелось встретиться. Прощай, родная душа, уже навсегда. Грей мне сердце дальше, дружок.

18. Саша

Я тщательно убрал квартиру. Я одел свой лучший костюм. Я заказал такси, которое осталось ждать у границы парка. Я медленно шел, оттягивая момент встречи. И последние сомнения бередили душу: а вдруг не пойдет? А вдруг я ему уже не нужен? Вдруг то, что я нес к нему через четыре года, ему уже не интересно? Не может такого быть, просто не может и все! Это будет слишком жестоко по отношению к нам обоим.

Я шел к нему навстречу. Когда-то он писал мне, что если будет трудно — позови. Мне трудно без тебя и я тебя зову. Только не откажись от своей клятвы!

Он видит меня. Он не отрывает от меня взгляда. Как много могут сказать глаза. Сначала в них искреннее недоумение. Потом надежда. Потом робкий вопрос. И наконец яростный ответ: ДА! ДА! И НАВСЕГДА!