До сих пор, это один из любимых запахов моего детства, юности. Макароны по-флотски или каша и тушенка. Иногда, скучаешь по ним, даже не по ним, а по тому, какой аппетит они вызывали. Слюноотделение. Эх, молодость, молодость!
— Одевайся и садись, ешь, — проговорила она, вытирая нож об край черного хлеба.
— А ты?
— Я уже поела. Пока ты спал. И обход сделала. Так что ешь и в обратный путь.
Мне стало как-то тоскливо. Я бы еще провел такую ночь и не одну. Спросонья сразу и не вспомнилось, но когда я начал одевается, заправляя свое отличие от девчонок в трусы, оно напомнило мне, как было хорошо вчера. Где-то в глубине души, желая, чтобы снова полил дождь, но только после того как поем, — до того жутко проголодался, я навернул кашу, запил теплым чаем из железной кружки, с дымком.
За время моего "завтрака на траве" , точнее — на брезентовой куртке, тетя свернула палатку. В считанные минуты ее снаряжение было сложено, укампановано, как у парашютиста, и готово к обратной дороге. Залив костер, она уложила и мой рюкзак, так же ловко и быстро. Я хотел помочь, но она отправила меня до кустов, предупредив, — остановок больше не будет.
Зная тайгу, словно москвич парк имени Горького, тетя шла первой и у меня была возможность за ней подглядывать. В широких хлопчатобумажных штанах в сапоги и брезентовой куртке, она была похожа на сварщицу Катю из кинофильма "Высота" только вместо маски и электродов — патронташ, ружье и рюкзак с палаткой.
*****
Зато, какая походка! Лисья. Разинув рот, я шел за ней, спотыкался о поваленный сухостой — один раз чуть не рухнул. Тетя же шествовала легко, свободно, словно по подиуму в туфельках, а не по тайге в сапогах.
— О чем думаешь? — не оборачиваясь, спросила она.
— Ни о чем! — брякнул я.
— Думаешь, знаю. Только когда надумаешь, — сразу забудь! Городские правила в тайге не уместны. А если зимой, да бураном бы прихватило? Тогда как?
— Не знаю: — растерянно отозвался я.
— А коль не знаешь, то и выводы не делай! Там, в городе, одно, здесь — другое.
— Что ты все город, да город! Таежником хочу стать!
— Ой! . . Таежником! — она в первый раз за все время обернулась и одарила меня улыбкой. — И давно? Ни со вчерашнего ли вечера?
Тетя была права, такая мечта у меня появилась именно после того как мы лежали в палатке и она прижимала меня к своему обнаженному телу. Что мне оставалось — фыркнуть и пожать плечами.
— Тебе учиться надо! — проговорила она. — Мелкий ты еще. А то вон, как дед, будешь лешим сидеть в глуши. Сейчас время иное.
— А ты?
— Что я?! Я при деде. Без меня, он совсем в тайге одичает: Да и… я уже старая.
Тетя вспомнила о своих сорока. До этого она шла бодро, а после как-то сникла. Мысли забродили в ней кислым молоком.
Дальше, какое-то время, мы шли молча. Обходили коряги. К реке вышли уже к полудню, стало совсем жарко, словно и не было вчера ливня, собачьего холода. Под брезентом одежды потек пот.
— Искупаемся? — неожиданно предложила тетя.
— Голыми? — обнаглел я.
Она посмотрела на меня — думая и молодея, одновременно. Года с нее слетали, как шелуха с зернышка.
— Ладно. Только дрочить будешь в воде. Договорились?
— Как это — дрочить?
— А как в доме, когда я стирала! И в шторку на меня смотрел — видела.
Я покраснел, кончики ушей запылали огнем. Она все видела!
Тогда мне и невдомек было — мои постоянно мокрые трусы, лучше всякой книги "про ЭТО" , рассказали ей, что со мной происходит. Сейчас я понимаю, зачем она дала мне книгу рассказов Ивана Бунина. Чтобы сформировать мое эго в должном направлении. Но, в то утро, я просто стал пунцовым и не знал что ответить. Как оборвать повисшую меж нами паузу…
— Не тушуйся, — помогла она мне. — Я привычная. У народа, откуда моя мать, мальчики часто это делают, а так как у нас все на виду, то и я с детства об этом знаю.
— А девочки? — выплеснул я, с недавнего времени возникший у меня вопрос.
— Что — девочки?
— Этого не делают?
— Пошли купаться! А то передумаю…
К реке я не побежал — понесся!
Ловя себя на мысли, что уже совершенно не стесняюсь тети, я разделся и вошел в воду. Пока я пару раз окунулся, она тоже сняла одежду, попробовала ногой речную волну, и зашла в реку по пояс.
Такой момент я упустил! Потом, я часто представлял, как ее ножка, пальчиками, трогает воду и сама она вся передо мной словно русалка. В юности буйные фантазии, особенно если они имеют правдивую основу.
Волосы мочить тетя не стала. Омыла груди. Здесь я уже не нырял — это было не забываемо! У меня снова зашевелилось "отличие". Видимо, это как-то, но отразилось на моем лице. Она брызнула в меня водой, проведя по речной глади ладонью, огляделась, и, словно не было меж нами четверть века разницы, проговорила:
— Давай… Только не выходи из воды!
Быстро привыкаешь к доверившейся тебе женщине — наблюдение более позднее, но это так. И скоро, она узнает о тебе такое! . .
Без всякого стеснения, я погладил свое "отличие" не отводя глаз от ее озорного взора. Больше мне не хотелось никуда смотреть. Груди тети, с заостренными, поднятыми кверху сосками, меня сейчас не привлекли, — глаза, просто приковали. Зрачки тети расширились, рот немного приоткрылся. Одна рука, оставалась на речной глади, а вторая ушла под воду…
— Ну… — проговорила она, как-то горлом, облизав сухие губы, — быстренько, быстренько и пошли.
Странно, кругом была вода, а губы тети высохли, словно в пустыне…
Наблюдая за ее лицом, неожиданно, я подумал: где сейчас ее вторая рука? От меня она стояла далеко — дотягиваться не собиралась. Ничего особенного не заподозрил, — какое там, в мои тринадцать, почти четырнадцать! Я просто подумал. Думка — мелькнула и исчезла.
Очень скоро я забыл о шальной мысли, и перешел к шальному действу, полностью отдавшись блаженству руки и блуда — соединяя их воедино.
Вода вызывала в ладони сопротивление, играть с крайней плотью быстро не получалось. Поначалу, мне это не понравилось, хотелось быстрее достичь пика, но постепенно я стал получать совершенно новые ощущения. Томление медленно растекалось по мне, принося растянутое на минуты, до того секундное, удовольствие.
Теперь, я наслаждался, как поднаторевший гурман, в одиночку отменным блюдом, не поедая все сразу, скопом, оттягивая встречу с десертом. Но все когда-нибудь заканчивается, и, кстати, очень редко с таким отрывом от реальности.
У меня вырвался стон, лицо покрыла гримаса, которую самому лучше не видеть…
В тот же момент тетя словно поскользнулась и ушла под воду. Вынырнув, огладив мокрые волосы, он пошла к берегу.
Одеваясь, крикнула:
— Понравилось?
Я угукнул. Надо же, даже не покраснел! Мир вокруг был так прекрасен, вода теплая, а тетя такая! . . И с ней было хорошо.
— Ладно, выходи. К вечеру надо быть дома. Корова со вчерашнего дня не доена. На деда надёжа плохая. Как-нибудь, еще на речку сходим.
— А ты мне расскажешь, про народ твоей матери?
— Ой, хитрый! Выходи, выходи! . .