… Простой процесс переодевания в пляжных раздевалках превратился в небольшие оргии — но только по уровню внутреннего напряжения и болезненного кайфа: мы по-прежнему быстро обнажались и медленно скрывали себя, почти в толпе, отделённые тонкой жестяной загородкой от очереди (вероятно, негодующих на нашу медлительность) купальщиков. Не больше, чем просто переодеваться рядом.
Но правило "не замечать происходящего случайно" постепенно сдавало свои позиции. В разговорах-о-мире мы уже не избегали и интимных подробностей (хотя при этом — ни разу! — не говорили о собственно "игре") , в долгих прогулках — могли среди прочего со смехом обменяться впечатлением об ощущении прохладного вечернего сквозняка под юбкой (при этом — я уверена, обе — ощущали, что прохладность его становится тем заметнее, чем сильнее намокает и раскрывается всё) .
Перестали стесняться "документальных свидетельств" своего отдыха, так что помимо видов набережной и местных считанных достопримечательностей я увезла на карточке фотоаппарата сотни других фото, например бытовые снимки нашей комнаты и её неодетых обитателей. Олеся умудрилась пару раз щёлкнуть меня то в раздевалке, то в душе, а сама, на некоторых фотографиях с набережной и других улочек, со смеющимся лицом задирает юбку так, что "видны трусы" (их отсутствие) . Плюс ещё некоторое количество "непреднамеренно неприличных" фотографий (например, та, где я сижу на диванчике в чайхане, обхватив колени и уложив на них подбородок — при том, что из одежды на мне был только короткий сарафан, и я уже успела сбрить все волосы между ног) .
Ближе всего к серьёзному переходу границ игры мы были, кажется, в последний вечер (отъезд — на следующий день после обеда) . Весь день шёл тёплый дождь, и мы одни купались под этим дождём, а вечером внезапно безбожно напились. Потом чуть не полночи сидели у моря, "проветривались" , дождь был слишком тёплый, чтобы протрезвлять, в море лезть не решились. В конце концов вернулись-таки домой, но уже расстелив постель, Олеся пожаловалась: "душно" — и вот, глубокой ночью стояли на веранде посреди двора, голые, нас заливал всё тот же дождь, молчали, смотрели друг на друга: лицом к лицу, мои соски в сантиметре от её сосков.
Утром проснулись поздно — солнечно, похмелья нет, но настроение у меня как-то упало: кончался отпуск, кончалось лето, кончалась наша игра. Острое ожидание чего-то пропало, и возвратилось только один раз: мы вернулись с пляжа, я быстро и невнимательно ополоснулась и даже не осталась "составить компанию" — не закрывая дверь, отправилась собирать вещи. И всё же переоценила степень своего равнодушия: все мои маршруты по комнате пролегали мимо этой двери, и я видела, как Олеся тщательно, словно не замечая моего отсутствия, выполняет обычный ритуал — намыливается, смывает мыло, берёт другое…
"А здорово было, правда?" — спросила она наконец. Я подошла и стала в дверном проёме — она вертела в руках снятый с держалки душ. "Да, здорово: море хорошее, жильё дешёвое" — "Я не только про это" — спокойно ответила она, поставила одну ногу на бортик кабинки, и я увидела, что она открутила с душа разбрызгиватель — "В конце концов, мы же друг у друга одни такие". Так мы и стояли — я в дверях, она в кабинке, направив поток воды на клитор, — и заново болтали обо всём, всём — пока она не содрогнулась, сжав шланг душа обеими ногами и чуть не упав на пол.
… На вокзале родного города мы расставались у маршруток: она потрогала приоткрытыми губами уголок моего рта и сказала только: "счастливо".