Она привстала, оперлась вытянутыми руками о подлокотники кресла и стала медленно наклоняться. Мне захотелось дотронуться до ее груди, но Син велела мне лежать спокойно. Я, веря в ее изобретательность, послушался.
Мой пенис был уже практически готов. Син наклонилась еще ниже, и теперь ее лицо с жадно открытым ртом было всего лишь в сантиметре от головки моего члена. Наконец он оказался внутри нее, миновал губы, не коснулся языка и уткнулся в дальнюю часть неба. Син на мгновение замерла, а затем, издав странный горловой звук, начала делать ртом какие-то невероятные движения, от которых по натянутой коже моего пениса будто бы побежали пузырьки, заставляя его вибрировать в тесном пространстве рта; мне казалось, что с каждым разом он проникает все глубже и глубже.
Син осторожно, на прощанье посасывая его губами, выпустила член на свободу. К этому моменту я был возбужден до такой степени, что мог кончить когда угодно.
Она взобралась на кресло. Легкие прикосновения ее шелковистой кожи к моему телу действовали на меня подобно электрическому току. Оседлав меня, Син взяла мой член в руку и вставила себе во влагалище.
Я замер, предоставляя ей свободу действий. Она посмотрела на меня грозно, почти с ненавистью:
— Не двигайся! Слышишь? Не смей! Я хочу, чтобы он стал большим, очень большим. Я чувствую, как он набирается силы.
Она смотрела мне в глаза. Ее бедра исполняли невероятный танец. Влагалище с шлепающим звуком билось о мое тело. Лицо искажала гримаса сладострастия. Ей было наплевать на мой пенис, который находился внутри нее, она сконцентрировалась только на своих ощущениях. Она не занималась со мной любовью, а использовала меня, как приспособление для мастурбации.
На губах у нее выступила пена. Глаза сделались безумными. Син вскрикнула и несколько раз несильно ударила меня, затем замахнулась в третий раз, и я невольно вздрогнул, но она попала только по спинке кресла.
— Прижми меня к себе. Сильнее.
Я обнял ее за плечи и крепко прижал теплое тело к своему. Она вырывалась, стонала, терлась клитором о мой лобок, как будто совсем забыв о члене у себя внутри.
Син застонала и, перегнувшись через подлокотник кресла, оказалась на полу — безжизненная, ослабевшая, безвольная.
А я так и не кончил. Все было просто потрясающе. Я никогда в жизни не видел женщины, настолько поглощенной собственной страстью, но я не кончил. Син выглядела абсолютно удовлетворенной, но я не кончил, и мой член напоминал мне об этом. Я взял
его в руку и начал было мастурбировать, но Син вскочила и крикнула:
— Не смей! Это мое!
— Но я подумал…
— Я же сказала тебе, что могу кончать много раз подряд. Так потерпи же, черт тебя возьми!
Син дернула за рычажок, регулирующий спинку кресла, и она поднялась. Затем Син наклонилась над моими бедрами, соски ее пышной груди касались моего лобка. Мой пенис снова оказался у нее во рту. Помогая себе обеими руками, она гладила, сосала, облизывала его, то почти полностью вынимая изо рта, то, наоборот, засовывая глубоко в мягкую и влажную пещеру. Туда-сюда, вниз и вверх. Я лежал неподвижно, предоставляя ей самой довести меня до оргазма…
*****
Мой член взорвался внутри нее потоками спермы. Она продолжала сосать его, пока он не иссяк.
— Я не потеряла ни одной капельки, — сказала она.
— Нет, не потеряла.
— И никогда не потеряю, иначе ты накажешь меня.
В первый раз за все время она заговорила о наказании. Я не обратил внимания на ее слова, решив, что это просто болтовня.
Занимался рассвет, когда Син наконец позволила мне лечь в постель. Впереди была суббота — спать можно было сколько угодно.
В полдень меня разбудил запах яичницы с беконом. После завтрака Син попросила меня сходить за вином и водкой, так как вчера мы уничтожили все запасы.
Когда я вернулся, она была накрашена и одета во вчерашнюю обтягивающую черную кофточку и черные блестящие чулки.
Я, признаться честно, намеревался продолжить наше вчерашнее занятие ближе к вечеру, а никак не в два часа дня, но мой член, "увидев" черный треугольник волос, ярко выделяющийся на белой коже в рамке из черного джерси и нейлона, все решил за меня. Я поцеловал Син и одновременно притронулся к ее ягодицам, чтобы проверить, зажили ли хоть немного шрамы от ремня.
Когда я проводил пальцами по нежной коже, Син ежилась и вздрагивала от удовольствия, не переставая тереться об меня лобком, что тоже не настраивало меня на целомудрие.
— Я плохо вела себя вчера на кресле, — сказала она. — Я собираюсь загладить свою вину.
— Все прекрасно. Ты была великолепна.
— Нет, я совсем не думала о тебе. Я чувствую себя виноватой. Позволь мне попробовать еще раз.
Давненько женщины не просили у меня разрешения заняться со мной любовью. Я позволил ей раздеть себя и усадить в кресло. Она налила нам водку со льдом, поставила стаканы на столик рядом с креслом и забралась на меня.
— Я не готов, — признался я.
— Все будет в порядке.
Она повторила вчерашний трюк с вином.
Этот алкогольный поцелуй и жар, который шел из ее влагалища, начали приносить результаты. Она поцеловала меня в нижнюю губу, поглаживая и пощипывая мою грудь тонкими пальчиками, потеребила мои соски и вдруг достаточно сильно схватилась зубами за один из них. Я вскрикнул.
— Больно? — спросила она. Я потер грудь:
— Немного.
Она подняла кофточку, обнажив соски, и сказала:
— Что ж, отомсти мне. Я укусил ее.
— Я сделала это сильнее.
— Ах, сильнее!
Я сжал зубы на ее соске. Син судорожно вздохнула, лукаво посмотрела на меня и провела ногтями по моей груди.
Я вскрикнул. На моей коже остались четыре параллельных царапины, из которых сочилась кровь.
— Поцелуй лечит все, — сказала Син. Она прошлась языком по ранкам, обработав каждую в отдельности, затем поднялась, сказав:
— А теперь антисептик.
И плеснула ледяной водки из стакана мне на грудь. Царапины жгло, но когда Син нагнулась и начала слизывать водку, я забыл про боль.
— Еще? Я кивнул.
— Смотри внимательно и не бойся.
Я смотрел. Она положила руку мне на грудь, согнутые пальцы напряглись. Я видел, как они оставляют полосы на моем теле. — Скажи: "Дальше". Напряжение нарастало и я сказал: "Дальше".
Я вскрикнул от боли, но мне было хорошо. На этот раз царапины были глубже, зато и больше пространства было для ее восхитительного языка, облизывающего мои ранки, и жадного рта, высасывающего из них водку. Продолжая лизать мою грудь, она взяла мой член за основание и погрузила его в себя.
Син сделалась неистовой. К тому моменту, как я кончил, я был весь в поту — своем и ее, а плечи мои покрылись царапинами. Но безумие секса, в которое Син погрузила нас обоих, стоило боли. Стоило каждой капельки крови.
Затем мы вместе приняли душ. Я был в полной уверенности, что мои силы на исходе, но Син повернулась ко мне спиной, прогнулась и, пока я мыл ей спину и круглую попку, взяла мой член мыльной ладошкой и скользила по нему вверх и вниз, прижимая его головку к своим твердым, гладким ягодицам. И я понял, что не только могу иметь эрекцию, но и кончить. Что я и сделал, обильно пролив сперму на ее блестящие от воды бедра.
Кончить на женщину, а не в нее для меня все равно, что пометить свою территорию. Ты клеймишь женщину, как фермер корову, и от этого она становится тебе дороже, поскольку теперь она твоя собственность.
Мы заказали жареного цыпленка, и Син облизывала мои пальцы, а затем рисовала жиром у себя на груди, так что заснули мы опять только на рассвете.
В воскресенье было все то же самое с полудня до четырех утра, и в понедельник я ушел на работу почти с радостью.
Она позвонила в три часа дня.
— Во сколько мне ждать тебя и чего бы тебе хотелось на ужин?
— В шесть. Приготовь что хочешь. Нужно купить что-нибудь?
— Телячьи отбивные. Что ты будешь делать со мной сегодня вечером, Пол?
— Что я буду делать с тобой?
— В кровати, на кресле, на полу?
— Я буду заниматься с тобой любовью долго и страстно.
— Расскажи поподробней. Я буду ждать тебя и представлять, как все будет.
— Я перезвоню тебе.
Когда я подумал и набрал ее номер, все, что она сказала, услышав мой план, было:
— И все? Ты способен на большее, дорогой мой. Ладно, я что-нибудь придумаю сама.
Когда я вернулся с работы, Син лежала в кровати совершенно голая, в одном чулке. Вторым она была привязана за запястья к спинке кровати.
— Ты ублюдок, — сказала она, — теперь я полностью в твоей власти, и ты можешь делать со мной что угодно.
Я люблю игры. Я сел на кровать рядом с ней и, положив руку ей на лобок, сказал:
— Да, я буду делать с ней все, что захочу.
И слегка хлопнул по влагалищу. Она широко раздвинула ноги.
— Держу пари, что ты собирался намазать кремом руки, — кивнула она на заранее открытую баночку крема, стоящую рядом. — Ты можешь засунуть в меня руку глубоко-[ глубоко. И не обращай внимания, если я буду сопротивляться.
Я снял пиджак и закатал рукава на рубашке. Крем был прохладным. Я размазал его по лобку и набухшим половым губам Син.
— Я, может быть, начну кричать или умолять тебя остановиться, но ты будешь беспощаден, правда?
— Правда, — согласился я и ввел три пальца ей во влагалище.
— Я думала, что ты очень жесток. Я просунул вовнутрь четвертый палец и половину ладони.
— Ты собирался сделать это всей рукой. Я послушался, и вошел в нее уже всей рукой. Син приподняла бедра навстречу моей руке и сказала:
— Еще глубже, не бойся.
В конце концов ведь женщины рожают детей. И ничего с ними не случается. Моя рука проникала все глубже и глубже. Внутри была уже вся ладонь. Вагинальные мускулы Син оказались очень сильными и сопротивлялись вторжению. Извилины влагалища заставили меня сжать руку в кулак. У меня было ощущение, что мою руку поместили во влажный резиновый мешок, который постепенно сжимается, ломая мне пальцы.
— Мне свело руку, — сказал я. — Нам придется прерваться.
— Нет. Еще немного. Поверни руку внутри меня.
Я покрутил кулаком вправо, затем влево и медленно стал вытаскивать руку, постепенно разжимая пальцы.
— Пожалуй, некоторое время она будет отдыхать, — сказала Син. — Переверни меня на живот.
Я не сразу понял, что она имеет в виду, но когда до меня наконец дошло, стал быстро раздеваться. Син стояла на четвереньках. Я намазал кремом член, затем ее анус. Большими пальцами рук я расширил вход в анус и просунул туда головку члена, потом слегка надавил, и мой пенис скользнул вовнутрь.
— Там очень тесно, правда? — спросила она.
— Чертовски тесно. Потрясающе!
— Твоему члену это нравится?
—Да.
— А знаешь, как можно сделать, чтобы стало еще тесней?
— Как?
— Нужен еще один мужчина. Он бы трахал меня спереди, а ты сзади. Я остановился.
— Я не делюсь своими женщинами. Она резко дернулась, и мой член оказался бесцеремонно выброшенным наружу.
— Да как ты смеешь! Я никогда не изменяю своим мужчинам. И ты прекрасно это знаешь. Я просто хотела доставить тебе как можно больше удовольствия. А ты все испортил.
Я извинился, но было поздно. Она не разговаривала со мной. Я расстроился, но зато смог выспаться.
Наутро мы помирились. В конце недели я перевез свои вещи. В понедельник вечером обнаружилось, что Син выкинула мой халат и купила новый. Я прекрасно ее понимал. Женщины всегда так поступают. Им кажется, что старый халат хранит запах прошлых любовниц.
— Твой халат просто отвратителен. Как ты мог носить такую безвкусную вещь.
Объяснений не требовалось. Случалось, я не сдерживался и сердился на Син. Тогда она начинала просить прощения и предлагала мне наказать ее.
Иногда, в кратких промежутках между сексом, она рассказывала о своем прошлом.
В тринадцать лет ее изнасиловал друг семьи. Затем, когда ей исполнилось двадцать, она тогда работала моделью, ее снова изнасиловали. Молодой человек, с которым она в то время жила, привел домой трех друзей, и все вместе они развлекались с ней.
Если я правильно понял, то за свою жизнь она был изнасилована не меньше семи раз, кроме того, все мужчины, с которыми она имела дело, рано или поздно обманывали и оскорбляли ее.
Однажды мы смотрели телевизор. Я насчитал пять знаменитостей, с которыми у нее был роман. Среди них были две женщины.
Я понял, что она имела в виду, когда сказала, что было бы потрясающе, если бы ее любили с двух сторон. Она обожала вставлять вибратор в анус, когда мы занимались любовью обычным способом, и во влагалище, если я брал ее сзади. Если же я был не в состоянии заниматься сексом, два вибратора вполне меня заменяли. Часто перед уходом на работу я привязывал ее к кровати и оставлял с двумя искусственными членами внутри.
Однажды она сказала:
— Если бы твой член был такой же большой, как у Джеффа, я не пользовалась бы вибраторами.
Потом она извинилась и снова предложила мне наказать ее.
Тогда я действительно отшлепал Син, но она заявила, что я делал это слишком нежно.
— Вот у мистера Фокса, у того действительно была тяжелая рука, и если он бил женщину, то она чувствовала, что ее бьет настоящий мужчина.
Как-то ночью, когда я изо всех сил старался доставить ей удовольствие, Син сделала карандашом какую-то пометку в блокноте. На мой вопрос она ответила, что кончила уже одиннадцать раз и не хочет сбиться со счета. К утру цифра достигла двадцати семи. Я с надеждой заметил, что это своего рода рекорд.
*****
— Ничего особенного, — сказала она. — Билл однажды заставил меня кончить пятьдесят раз.
Мы редко ходили куда-нибудь вместе. Потому что стоило ей оказаться в общественном месте, она немедленно начинала флиртовать с официантами, мужчинами за соседним столиком, и мы продолжали ссориться.
Однажды мы вместе пошли в бассейн. Все было прекрасно, пока мы были одни. Но затем к нам присоединились два молодых человека, и Син немедленно ухитрилась потерять в воде верх от купальника, вскрикнув при этом так громко, что они не могли не обернуться. Я развернулся и ушел, оставив ее кокетничать с ними.
Когда она наконец вернулась, то заявила, что я все неправильно понимаю и что у нее просто очень общительный характер.
—- Похоже, ты добиваешься, чтобы тебя опять наказали, — сказал я.
— Твоими-то руками? Да какой ты мужчина! Ты слабак, Пол, слабак с маленьким, вялым членом! Те парни в бассейне действительно настоящие мужчины. Ты бы видел, какая у них обоих была эрекция, когда они смотрели на меня.
Я схватил ее, но даже будучи взбешенным держал недостаточно крепко, чтобы не переломать ей кости. Син вырвалась. Тогда я толкнул ее на кровать. Шнурки висели на прежнем месте, готовые для "игры". Я воспользовался ими. Затем несколько раз почти со всей силы ударил Син по ягодицам.
— Слабак, — сказала она.
Я схватил ремень, замахнулся… и отшвырнул его в сторону.
Когда Син повернула ко мне голову, я торопливо одевался.
— Что ты делаешь? — спросила она.
— Ухожу, — ответил я. — Ухожу туда, откуда пришел.