И я вышел, я стоял и смотрел в окно, пока меня не тронули за плечо. Я обернулся и застыл на месте. Передо мной стояла эффектная блондинка в облегающем черном платье, успевшая где-то сделать прическу. Да с такой можно что в "Националь", что в "Максим":
— Так мы идем куда-нибудь или это была неумная шутка? — спрашивает Маша.
— Угадай с трех раз.
И мы идем.
Ну что сказать — я весь вечер лез из кожи вон, чтобы поддерживать имидж светского парня. Но она, она так изменилась за те пару минут, в которые переодевалась. Ее хриплый голос приобрел безумное очарование, черты — недоступность, жесты — величественность.
Ночь. Мы в темном купе. Я держу Машу за руку и читаю ей стихи свои и чужие вперемежку. Мне безумно хочется поцеловать ее тонкие пальцы, но я не смею. Я вообще несмелый от природы. А тут рядом что-то неземное…
— Ты и вправду не приставучий, — говорт Маша.
— К сожалению, — вздыхаю я.
— А я вот, кажется, приставучая, — сообщает она.
Меня бьет мелкая дрожь. Я не понимаю, что со мной происходит.
— Ты дрожишь, — говорит она и я вижу в бликах света, падающего из окна ее улыбку.
— Глупо, правда?
— Хочешь я тебя обниму и ты согреешься, — говорит она так естественно, что в этих словах не слышится ни капли фальши и пошлости.
— Очень, — произношу я одними губами. Так что меня совсем не слышно, но она слышит, или не слышит, но все равно обнимает меня и все погружается в розовый туман, в нереальное пространство без времени. Где есть только она, только ее губы, руки, кожа… Я перестаю существовать, я умираю сладкой смертью всякий раз, когда касаюсь ее.
Приходит утро. И опять передо мной Маша в своих слегка мешковатых джинсах.
— Приехали уже, минут пять осталось… Прощаться пора…
— Подожди… Какое прощаться… Как прощаться?..
— Да, — говорит она, словно не слыша, — ты на перрон не выходи сразу, пожалуйста. Меня муж будет встречать.
И поезд остановился. Я сидел и смотрел на закрытую дверь. Я пытался убедить себя, что все произошедшее только сон. Я очень старался убедить себя в этом.
Но так и не смог.