— Матушка, я не ропщу на судьбу, и несу наказание перед Богом, людьми и собственным мужем! Смотрите, это не замок, а тюрьма, где меня содержат — по приказу мужа! Да, целых пять бесконечных лет, полных мучений и унижений, проведённых в изгнании. Пять лет унизительных публичных наказаний — каждый месяц, по приказу мужа. Видите внизу вон ту деревянную кобылу? Муж видел такие в Польше и приказал плотникам сделать ее специально для меня! (Кобылы для порки не типичны для Англии того времени, а в Польше не было ни одной барской усадьбы без такого приспособления — прим. переводчика)
Матушка Изольда слушала печальный рассказ падшей женщины и видела, что никакого раскаяния та не испытывает. Ее бледное лицо было поднято навстречу ветру, а взгляд — устремлен в промозглую даль, к горизонту, туда, где был возлюбленный.
Небо хмурилось: темные тучи повисли над замком так низко, что казалось, их можно достать рукой. Раздался гром, и капли дождя пролили слезы над участью несчастной женщины.
— Да жив твой сэр Гилфорд, — заговорщески подмигнула матушка Изольда. — Господь услышал твои молитвы! Он служит в Нормандии и завоевал там не только славу, но и состояние!
— Спасибо, матушка! — Она встретила новость с тихой радостью и возблагодарила Господа за милость Его.
— О вашем строгом воспитании ходят слухи по всей Англии! — Матушка Изольда отдала должное мастерству замкового повара. — Очень неплохой пирог! — Что просто так мокнуть? Пойдем вниз, выпьем пива, — леди Эвелина потянула матушку Изольду за собой. — Только там — никому не слова! И стены имеют уши!
Глаза женщины светились радостью.
— Пиво это хорошо, — Матушка Изольда перекрестилась и прошептала короткую молитву, — а пирог с мясом будет?
— А как же! — Леди Эвелина с трудом удерживалась от дальнейших расспросов. — Чего я только не наслушалась за эти годы! Одни говорят, что мой любовник уже никогда не вернётся, другие же считают, что я давно сошла с ума от любви! Глупые люди, да я знаю всё, что говорят обо мне, меня это не волнует, и тем более, никак не затрагивает моего израненного сердца! А что касается публичного наказания, так мне не привыкать!
В последних словах несчастной женщины не было никакой бравады: с детства леди Эвелина очень хорошо знакома с розгами.
За кружкой темного эля женщины стали говорить обо всём понемногу. Эвелина рассказывала о печальном детстве и строгом отце. Матушка По-секрету спросила, не занималась ли леди Эвелина плотскими радостями женщиной?
— Конечно же, нет! Впрочем, я один раз была близка с собакой!
— Последнее заявление заставило матушку отложить пирог, отставить в сторону пиво и вновь взяться за четки. "Боже мой, — думала она, привычно твердя молитвы, — кто бы мог подумать?" Мысль о том, что эта красивая женщина была близка с собакой, не давала матушке покоя.
— Молись вместе со мной, потребовала она, и женщины трижды прочитали "Каюсь". А теперь, голос матушки стал ласковым и сладким как мед, я хочу изгнать беса из твоего тела!
— Что для этого надо? — Эвелина еще не понимала, чего хочет от нее исповедница. — Как говорил апостол Павел: "Бог верен, а всяк человек лжив" (Римлянам 3: 4) .
— Пойдем в твою комнату и там продолжим! Главное, это запереться изнутри на засов! Ох, грехи мои тяжкие!
Обитель леди Эвелины мало, чем отличалась от тюремной камеры, но матушку Изольду это ничуть не смутило.
— Раздевайся, — приказала она, — надо посмотреть, не оставил ли Лукавый знаков на твоем грешном теле!
— Пожалуйста! — Леди Эвелина почувствовала, что руки матушки добрались до набухших сосков, — только знаки на моем теле оставляет не враг рода человеческого, а плетка!
— Да уж, — монашка провела пальцем по рубцам, пересекавшим ягодицы, — попало тебе крепко! А теперь скажи мне, тебе нравится, когда мужчина целует тебя… туда?
— Откуда мне знать! — вздохнула узница. — Ни муж, ни любовники меня туда ни разу не целовали! У покойного Фанге, язык был шершавый и влажный!
— А как же:
— Ну: — Очередной вопрос матушки заставил леди покраснеть. — Он замечательно умел вылизывать!
— Ну, по сравнению с изменой мужу, это не такой уж и большой грех, хотя в ветхозаветные времена за него карали лютой смертью! — Матушка Изольда притянула женщину к себе и поцеловала в шею. — Главное запереть дверь изнутри на засов!
Убедившись, что замковые слуги им не будут мешать, матушка приступила к обряду изгнания дьявола. Для начала она зажгла несколько свечей и принялась изучать все уголки нежного тела прекрасной Эвелины.
"Вот уж не думала, что изгнание дьявола может быть таким приятным! — Эвелина почувствовала, как матушка втирает в нее церковное масло. Нежные прикосновения никак не давали узнице сосредоточиться: хотелось думать не о спасении души, а плотских удовольствиях.
"Сэр Гилфорд Уэст вряд ли посчитает это изменой! — леди Эвелина подумала, что еще немного и она не сможет устоять. — Столько лет я не знала никаких других ласк, кроме укусов страшной плетки! Косточки Фанге давно сгнили!"
Обряд экзорцизма в исполнении матушки Изольды был для узницы чем-то совершенно новым, сладким и очень грешным. Никогда до этого леди не испытывала подобных ощущений.
— Подожди немного, — прошептала матушка, — теперь и я разденусь, чтобы легче очистить твое тело от грехов, и облегчить хоть немного страдания грешной души?
"А интересно, — думала леди Эвелина, — чью душу она имела в виду, свою или мою?".
Монахиня потрясла заключенную: под бесформенной рясой скрывалось крепкое ухоженное тело, не растравившее за годы постов и молитв природной привлекательности. Низ живота был гладко выбрит, а груди упругие и тяжелые.
"А ведь она не раз рожала, — подумала Эвелина, разглядывая матушку, — а как же обеты безбрачия?"
— Какие прекрасные груди, — промурлыкала матушка, любуясь прекрасным телом узницы, — твой муж лишил себя такого сосуда блаженства:
— Изыди Сатана! — Тут же матушка принялась целовать и щекотать их. Соски набухли и затвердели, а леди Эвелина почувствовала приятное тепло между своих стройных ног. А Матушка Изольда, казалось, сразу узнала об этом. Она целовала женщину всё ниже и ниже, пока голова не оказалась на уровне живота. Каждый следующий поцелуй становился всё более страстным, разогревая соскучившееся по ласке тело.
— Не волнуйся, все будет хорошо! Сейчас я выгоню беса из лохматой лощины! — проворный язык матушки начал приятно щекотать между ног.
— Боже мой! — леди Эвелина раздвинула их как можно шире, чтобы Матушка Изольда могла делать всё, что пожелает.
— Ох! Ах! — леди Эвелина застонала, когда матушка поцеловала маленькую горошинку, а потом принялась нежно водила языком вдоль повлажневшей лощины.
Наступил момент, когда леди Эвелина не могла больше терпеть, выгнулась дугой, вздрогнула и, казалось, взлетела над постелью!
— Ну вот, — матушка оторвалась от тела Эвелины, — похоже, я выгнала беса из твоего грешного тела!
Клубок тел распался.
— А теперь твоя очередь, моя сладкая грешница! — голос матушки Изольды стал сладким, как мед.
Леди, забыв про всякий стыд, начала делать тоже самое. До самой смерти она не забудет, насколько сладкой была матушка Изольда.
Впрочем, минутная слабость с монашкой не смогла заставить пленницу забыть мужчин возлюбленного.
— Что делать, мой отец тот год скончалась мать, и граф, раздосадованный тем, что она не родила ему сына, поклялся в том.
— Род Брисбернов древний, честный, уважаемый, хотя, быть может, и пришел в упадок за последнее время!
— Да уж, твой папочка, мир его праху, был весьма строгим родителем. Я хорошо его знала, — глаза монашки стали вдруг мечтательными, как у молодой жены в первые дни после свадьбы, — щедро жертвовал на нужды нашей тихой обители! На вот, возьми, эту волшебную воду делает нам аптекарь Авраам. Когда закончится, и сама можешь сделать. Рецепт прилагается!
"Способ изготовления ландышевой воды, — Прочитала Эллин, — взять горсть ландышевого цвету, настоять в кувшине белого вина, процедить и принимать по чайной ложке один раз или два, по мере надобности. Возвращает речь косноязычным, исцеляет подагру, унимает сердечную боль и укрепляет память. Полезен и больным, и здоровым, мужчинам, равно как и женщинам". Ниже рукою матушке Изольды была сделана приписка: "Помогает также при вывихах и после порки (втирать) и коликах (пить по столовой ложке
каждый час) ".
— Спасибо матушка! — леди с трудом подавила счастливую улыбку. — Ваша весточка о сэре Гилфорде лучшее лекарство!
— Господи, — матушка перекрестилась, — прости меня, грешную! Но вот, почитай!
Монахиня протянула женщине потрепанную книгу в кожаном переплете. "Gesta beati Benedict!"*. (Деяния блаженного Бенедикта (лат.) — прим. перев) . Она укрепит твой дух и поставит тебя на пусть раскаяния! — Deus vobiscum! С вами господь (лат.) — Благословила узницу матушка Изольда на прощание.
Проводив матушку Изольду, леди Эвелина раскрыла подаренную матушкой книгу, но буквы прыгали, а мысли никак не хотели перестроиться на благочестивый лад. Страдалица давно поняла, что молить мужа о снисхождении напрасно, и покорилась своей судьбе. Пока сердце господина оставалось закрытым для неё, она не могла ни молить его о прощении, ни даже уверить себя в том, что должна быть за что-то прощена.
** Глава восьмая. Побег
Шли месяцы, и плеть палача все меньше казалась ей орудием наказания — по приказу мужа, а больше — испытанием — испытанием на прочность любви к сэру Гилфорду Уэсту.
И в воспоминаниях этих черпала она новые силы мужественно переносить ежемесячное наказание на кобыле.
Единственной надеждой было, что сэр Гилфорд остался в живых — и однажды придёт за ней. Но переносить экзекуции было всё так же тяжело. Тюремщик и стражники не проявляли к ней никакой жалости!
"Наш долг — жестоко наказывать! — во исполнение приказа лорда!" Считали они, обсуждая поведение леди Эвелины во время последней порки.
Ритуал, ставший за пять лет традицией, был неизменным. Хлестал ли по камню дождь, сыпался ли снег или в первый день нового месяца было солнечно, узницу неизменно выводили во двор замка, заставляли раздеться донага и растянуться на кобыле, потемневший от непогоды. Мужчинам никогда не надоедало глазеть на то, как секут жену их господина. Было ли это ветреным весенним днём, средь пыльного летнего жара, в тусклой осенней сырости или скованной морозом зимой.
*****
Лучники, охранявшие пленницу, менялись каждые три месяца. Стоит ли говорить, какой популярностью пользовалось теперь назначение в этот отдалённый замок. Капитану каждой смены полагалось проводить порку собственноручно. Все они были разными. Некоторые — молчаливыми и жестокими, другие — казались сочувствующими ей, хотя от этого удары их не становились более слабыми. Одним нравилось оскорблять её, называя распутницей и бесстыжей шлюхой. Другие развлекались тем, что приказывали после порки окатить морской водой, и соль нещадно жгла свежие рубцы.
Она сносила любые оскорбления со всем достоинством, которое только могла в себе найти. И терпела немыслимые страдания, чтобы сохранить любовь внутри себя.
Новые страницы "Летописи наказаний" заполнялись красивым мелким почерком Эвелины. Но все записи в дневнике были схожи в одном — в конце каждой была фраза: ": претерпела ради тебя, моя любовь".
"Когда вернётся возлюбленный, — думала Эвелина, — я отдам ему дневник, и он послужит залогом нашей любви!"
Сейчас она медленно шла по крепостной стене, наслаждаясь прохладным ночным ветерком и запахом песчаных дюн. В этом месяце исполнялось пять лет с того страшного дня, когда она была разлучена с любимым. И столько же времени провела она вдали от своего мужа, когда тот уезжал в поход.
Она в последний раз глянула на неспокойное море и вернулась в свою комнату, а чуть позже в двери повернулся ключ.
Утром она искупалась в корыте и читала Библию, спокойно ожидая, когда за ней придут. Ожидание затягивалось. Через несколько часов внимание привлёк необычный шум — стук копыт во дворе.
— Кого это принесло? — Разбираемая любопытством, высунулась она в окно и увидела, что прибыл какой-то рыцарь с отрядом солдат.
Гости в замке были явлением довольно необычным. Правда, время от времени путешественники останавливались здесь, чтобы дать отдых лошадям, и им всегда оказывался радушный приём.
"Сомнений нет, путники не упустят случая и захотят присутствовать при порке, — Эвелина печально вздохнула, — пусть смотрят!"
Женщину давно уже не беспокоило, кто присутствует при порке. К удивлению, в полдень, когда пришло время идти во двор за порцией мучений, тюремщик не появился на пороге.
— Ну, госпожа, — вместо конвоя во двор пришла служанка и принесла вместе с обедом последние новости, — проезжий рыцарь испросил дозволения лично выпороть вас! А так как оказался он отличным малым, да и французское вино из его запасов совершенно расположившим к себе тюремщиков, то главный надзиратель, поразмыслив, согласился оказать гостю такую честь — но предложил сначала отобедать! Так что ждите!
Через час женщина вернулась и сообщила о новой задержке с экзекуцией.
— Чего творится в замке! — изумлённо выпалила служанка. — Сэр рыцарь послал своих людей в лес, отдав приказ нарезать свежих ивовых ветвей! Длинною с ваш рост!
Эвелина ощутила, как при этом известии по телу пробежала дрожь. После покойного отца, единственным, кто когда-либо сёк подобным инструментом, был сэр Гилфорд Уэст!
"Неужели Господь простил меня, и услышал мои молитвы?" — Она посмотрела в окно и увидела, что отяжелевшие после сытного обеда солдаты уже развалились на солнышке, ожидая, когда узницу выведут во двор.
Она почувствовала в животе странный, необъяснимый трепет.
— Нет! — Рассердилась Эвелина сама на себя. — Не надо быть такой глупой — и немедленно успокоиться! Ива наверняка был простое совпадение, не имеющее никакого значения!
Но вот незадача — несмотря на все попытки успокоиться, остаться рассудительной и не питать напрасных надежд — дело кончилось тем, что она крепко-накрепко убедила себя — этот рыцарь послан к ней сэр Гилфордом Уэстом, а изготовление розог — сигнал!
Она не находила себе места, не могла ни читать, ни молиться, как делала обычно, и к тому времени, когда за ней пришли, впала в состоянии какого-то лихорадочного возбуждения.
— Укрепи меня, Господи! — Пошатываясь, спустилась она в сопровождении стражников по винтовой лестнице и вышла наружу, на залитый ярким солнцем двор.
Собравшаяся сегодня толпа была больше чем обычно, из-за разлетевшихся слухов о приезде незнакомого рыцаря и странных распоряжениях.
Как обычно, подошла она к кобыле и стояла там, изо всех сил стараясь скрыть охватившее нервное беспокойство.
Чуть позже из своих покоев вместе с одетым в кольчугу рыцарем появился тюремщик. Они вышли из тени на солнце и остановились позади Эвелины. Лицо гостя было скрыто шлемом, а в руках — топорщились длинные толстые ивовые прутья.
— Так вот, значит, какая Вы, леди-изменница, — отчётливо произнёс рыцарь.