Племянник молчал.
– Видишь, ты и сам не знаешь, – она продолжила набирать номер.
– Может, мы сами… как-нибудь… договоримся?
– Что значит "договоримся"? О чём?
Энди поднял голову и с мольбой посмотрел в глаза родственницы.
– Ладно, – сжалилась она. – Чего ты так боишься? Наказания?
– Н-нет, просто… Н-ну-у… Просто мне очень стыдно! – наконец произнёс подрос- ток.
– А передо мной тебе не стыдно?
– Стыдно, – вздохнул племянник. – Но тут уже… ничего нельзя поделать. А так…
– Как всё просто у тебя! Нет, так не пойдёт! Я не могу закрыть глаза на твой проступок!
– Пожалуйста, тётя Клава, делайте что хотите, только не звоните родителям!
Клавдия внимательно посмотрела на племянника.
– И что ты предлагаешь? И не тяни, не действуй мне на нервы!
– Н-ну… Может быть, я взамен в саду у вас отработаю?
– В саду я и сама неплохо справляюсь, и никому не доверю!
– Ну, может быть, в доме помочь чем-то?
– Когда надо, попрошу. Дом я тоже содержать могу, времени у меня больше, чем достаточно, уже который год на пенсии!
Энди подавленно молчал.
– Вот видишь!
Пришлось смириться с неизбежным. Номер почти набран, но вдруг звонок сорвался, и тётя Клава принялась повторно пробиваться через межгород. Но тут она взглянула на племянника, который стоял рядом, спрятав руки за спину и низко опустив голову.
– Экой ты несознательный! Тебя когда-нибудь пороли?
Он покачал головой, но тут же спохватился.
– Да! В школе!
– В школе? Кто?
– А вы никому не скажете?
– Про школу – никому.
– Учительница высекла.
– Учительница?! За что?
– За плохое поведение.
– У вас что, разрешили наказания?!
– Нет, она сама предложила, чтобы родителям не сообщать.
– А что ты натворил?
Энди вновь опустил голову.
– Ладно. И как она тебя?
– Прутом каким-то. Розгой, наверное.
Неловко было вспоминать, как он абсолютно голый лежал на кушетке в тёмной каморке, а розга со свистом рассекала ему ягодицы. Было ему тогда тринадцать, и получил он столько же, по количеству лет. Друг ему подсказал, что можно с учительницей так договориться, если не хочешь оглашения всех грехов на родительском собрании. Кое о чём друг промолчал: о раздевании. Училка мотивировала это как наказание стыдом. Трудно, ох, как трудно было снимать всё до нитки перед взрослой женщиной, но тринадцать лет всё же не особенный возраст.
"А вдруг и тётя заставит это делать?!" – ужаснулся Энди. – Да ещё Кристина может увидеть! Хорошо, что она не слышит скандала". Там, в школе, когда он терпел экзекуцию, рядом стоял кучерявый синеглазый первоклашка и подавленно ждал подобной участи. Пока Энди осторожно натягивал штаны, чувствуя боль от каждого движения, малыш уже лёг на кушетку, и розга заработала вновь. Но это мальчишка, чего стесняться, а здесь девчонка запросто может лицезреть соседа по дому в столь позорном виде.
– И сильно тебе досталось?
– Прилично, – вздохнул Энди.
– Судя по всему, не очень-то и помогло. И что ты теперь думаешь?