Вот, собственно, и всё… когда они вышли из кабины лифта, держа в руках дорожные сумки, половина группы уже была в холле, и Расим тут же направился к стоящим чуть в стороне братьям-близнецам, а Димка, естественно, подошел к Серёге, Вовчику и Толику; у обоих парней — и у Расика, и у Димки — от бессонной ночи была лёгкая, едва заметная синева под глазами…
Впрочем, синева эта не маячила, не бросалась в глаза другим, так что никаких видимых свидетельств того, как провели последнюю ночь два школьника в своём двуместном гостиничном номере, не было… да и быть не могло никаких свидетельств, — оба они — и Димка; и Расик — уже прекрасно осознавали, в каком мире они живут: "ме-е-е… ме-е-е… "; через минуту в холле возникли, стреляя глазками, радостно щебечущие л е н у с и к и, то есть Ленчик, Светик и Маришка, — декорации снова менялись, и на л е н у с и к о в уже одно это действовало возбуждающе… потом появился кто-то ещё; последней, как всегда, вышла из лифта не изменившая себе девушка Петросян, — вся группа была в сборе, и Зоя Альбертовна в последний раз пересчитала всех по головам… через четыре часа в аэропорту начиналась регистрация на рейс.
Так закончилась — там же закончилась, где началась: в холле гостиницы — эта, в общем-то, вполне житейская история… то есть, началась-и-закончилась э т а история — никем не замеченная история, произошедшая в одной из многочисленных гостиниц Города-Героя, где недолгое время в период осенних каникул проживала группа самых обычных школьников — парней и девчонок, — э т а история завершилась, и дальше… дальше можно уже не заглядывать — особенно тем, кто, не черствея душой, продолжает, как в детстве, верить, что у каждой истории непременно должен быть свой happy end, — тем, кому искренне хочется верить в неизбежное, не подлежащее никакому сомнению появление алых парусов, лучше на этом остановиться — не заглядывать, что будет дальше. Хотя…
POST HOS (CURRIEULUM VITAE) . Жизнь — свеча на ветру: дунет ветер, и свеча погаснет, — "ветер, ветер — на всём белом свете" — не сегодня сказано у поэта; и ещё не сегодня сказано: "идёт ветер к югу, и переходит к северу, кружится, кружится на ходу своём, и возвращается ветер на круги свои"… часто ли думаем мы в юности — на пороге ждущей нас жизни, как легко мы все умираем?
Ветер… неумолимый ветер обрывает жизни: дунет ветер — и свеча погаснет… и никогда — никогда-никогда! — не узнать, то ли это была судьба, то ли просто случилось стечение обстоятельств… Расим погибнет через тринадцать лет: автомобиль, которым он будет управлять, внезапно выйдет из повиновения и, на приличной скорости врезавшись в бетонное ограждение, в один миг превратится в груду искореженного, огнём полыхнувшего металла, — смерть Расима наступит мгновенно: он не успеет почувствовать ни боли; ни страха, ни беспомощного отчаяния, что порой возникает у людей на пороге их личного исчезновения в бесконечном безмолвии вечности… после трагической гибели Расима на земле останутся два самых близких ему человека: его молодая жена и симпатичный, совсем ещё маленький сын — трёхлетний Димка.
И в тот самый момент, когда автомобиль спешащего домой Расима на большой скорости врежется в бетонное ограждение, далеко-далеко от этого дорожно-транспортного происшествия, совсем на другом краю земли, молодой сценарист-режиссёр по имени Дмитрий среди ночи проснётся без всякой на то причины — вдруг откроет глаза с ощущением непонятной, грудь сдавившей тоски, горячим комком подступившей к горлу…
Рядом, беспечно посапывая, будет спать симпатичный, изящно-стройный парень-мексиканец, — полоса лунного света, щедро льющегося из неплотно зашторенного окна, будет наискось падать на кровать, матово омывая скульптурно-красивую ненасытную попку юного мексиканца; какое-то время Дмитрий будет лежать неподвижно, пытаясь понять причину своей распирающей сердце тоски; затем, приподнявшись, он опустит ноги на мягкий ворсистый пол, — "what?" — услышит он за спиной голос проснувшегося парня-мексиканца; "nothing… sleep, please!" — не оборачиваясь, ответит Дмитрий;
Он встанет с кровати; подойдёт к окну, медленно отведёт, отдёрнет в сторону штору — и лунный свет щедро зальёт гостиничный номер, в котором он, молодой сценарист-режиссёр, будет недолгое время проживать, прилетев со своим получившим известность фильмом на Фестиваль Нового Искусства; бесконечное пространство, усыпанное ярко мерцающими кристаллами света далёких недостижимых планет, будет расстилаться без начала и без конца, и от внезапно острого ощущения этой плохо представляемой, непостижимой умом бесконечности, от сдавившей сердце непонятной тоски, от лунного света, залившего всё вокруг, Дмитрий почувствует, как глаза его влажно потеплеют, наполняясь неожиданно подступившими слезами, — бесконечное одиночества вдруг почувствует молодой сценарист-режиссёр по имени Дмитрий…