— Ну, давай же! — невеста, раскинув ноги, сладко стонала, теперь уже не от боли, а от удовольствия. Муж трудился сверху.
"Ненавижу тюфяки! — думала скамейка. — Из-за него я девственной крови не попробую!"
— Ах, ах! — девушка вздрогнула и расслабилась. Муж наконец-то довершил свое дело.
Потом лавку вместе с приданным перевезли в дом мужа, снова появились маленькие дети, которых купали в корыте, поставленном на скамью, а потом, дрожа от страха, они ложились на место выросшей матери. На этот раз ее не сожгли, но предсказание запало скамье в душу. "Из других досок плотник гробы сделал, теперь они гниют в земле, одна я на белый свет любуюсь!"
А время неторопливо шло вперед: исчезли ручники, в скамейке просверлили несколько дырок, и теперь держать провинившихся жертву помогали кожаные ремешки, продолжая регулярно, по субботам выставлять на середину комнаты.
Я могу приказывать людям!
Сколько народу побывало в объятиях скамьи, она и сама за давностью лет вспомнить не могла, но двух девушек, помогших ей понять, что она в состоянии внушать людям свои желания, она помнила хорошо.
— Проклятая доска, — девушка потеряла невинность до свадьбы, и теперь должна была получить заслуженную порку, — как я тебя ненавижу!
Она так и не смирилась с воспитательной процедурой, мало того, чем старше становилась, тем стыднее было раздеваться на порку: чувство животного ужаса перед наказанием было для лавки лучшим подарком.
— Ну, — папа строго посмотрела на дочку, — я долго ждать буду?
— Папочка, прости Христа ради, — взмолилась девушка, но потянула чрез голову сарафан.
"Хм, — скамейка не стала спорить, — а когда ты лежала на мне, раскинув ножки под мужиком, — ты совсем не так себя вела! — злорадствовала скамейка. — И кровь твоя была такой сладкой.
Минуту спустя крепко привязанная голая девушка плакала и отчаянно крутила попкой, стараясь спасти ее от жалящей розги, но безуспешно:
— Я тебя на дрова распилю, сразу после свадьбы!
"Знаем, слышали! — скамейка вздрогнула, но хватки не ослабила. — Сейчас тебе глупые мысли из головы выбьют! А я тебя не отпущу!" Розги стали сложиться чаще, и теперь слов стало не разобрать: отчаянный животный визг девушки заменил членораздельную речь.
"Обожаю эти вопли!", — скамья знала, что все девочки и мальчики, что ложились на нее, станут взрослыми, и перспектива сгореть оставалась.
— Ай! Мама! — пока родители обсуждали, продолжить порку или закончить, к девушке вернулась возможность говорить. — Он же поведет меня в церковь в осенний мясоед!
Теперь она не думала о казни вредной скамейки, главное — спастись от продолжения наказания.
— А сейчас великий пост! — строго сказала мама. — Б… [лудница]!
"Всыпьте тогда ей еще с десяток горячих, чтобы не грозилась из меня дрова сделать!", — подумала скамейка, и ее просьба была услышана.
— Вань, всыпь-ка еще с десяток, для пущей памяти! — приказала мама, в молодости сама не раз ложившаяся на скамью.
— Ну, я тоже думаю, что десяти как раз хватит! — папа вынул из корыта новый прут и попробовал его в воздухе.
— Не надо! — девушка отчаянно подпрыгнула и заелозила по доске животом.
"Пристегивать надо девку! — подумала скамья. — Для чего во мне дырки просверлены?"
— В другой раз не забудь пристегнуть ремнем поясницу! — маме поведение дочери не понравилось. — Чтоб меньше вертелась!
— Обязательно вдену! — папа вытянул прутом вздрагивающую попку еще раз.
"Люди понимают мои мысли!", — догадалась скамья, и решила проверить догадку на сестре наказанной девушки, покорно ожидающей своей очереди.
На собственном опыте поняв, что сопротивление увеличивает наказание, девочка разделась и позволила себя привязать.
— Десять розог! — строго сказала мама, пристегивая девушку ремешком за поясницу к доске.
"Всего десять? — мысленно возмутилась скамейка. — Надо добавить еще десять! Крови хочу!"
— Маловато десятка, и еще десять добавим — от меня, — папа помог привязать ремешками руки и ноги, выбрал сразу три прута и стряхнул с них воду.
*****
Старшая сестра, только что сама выпоротая, стояла в углу комнаты, стараясь не пропустить ни одной сцены из страшного домашнего спектакля. Девушки с детства друг друга не любили.
— Так ее, так ее! — печка, занимавшая целый угол комнаты, единственная собеседница дубовой скамейки решила нарушить привычное молчание. — Хорошую хозяйку без розги не воспитаешь! Горшки плохо помыла, золу не вычистила, как следует, так что пора, пора на лавочку!
На этот раз лавке повезло вдвойне. Мужчина, словно угадав мысли скамейки, сек без жалости: несколько раз кончик прута просек кожу и лавке удалось попробовать теплой крови.