Когда Нитени заблудилась в лесу это не показалось ей ни страшным, ни ужасным. Над весенне беспечной зеленью деревьев вовсю светило полуденное солнце, на то и дело попадающихся полянках чуть ли не позванивали от распустившейся радости молодые цветочки, а под одним из кустов потешно пялились розовоносые зайцы. Найти только что ускользнувшую из-под ног тропинку при таких обстоятельствах казалось Нитени парой пустяков.
Но когда тени стали большими… И лёгкий весенний ветерок принёс первую прохладу наступающего вечера… И ножки её в бархатных сапожках не могли более скользить уж по покрову прошлогодней опавшей листвы… Тогда Нитени почувствовала в себе отчаяние пред надвигающимся хладом и сумраком дикой лесной ночи.
Без внутренних сил опустилась она на совсем крохотной полянке прямо на землю и сквозь слезоточащие глаза смотрела в потемневший уж окраинами своими лес, на опушке которого стоял разгоравшийся хладным пламенем гнилушка-пенёк…
"Кар. . римба Кор! . . ", послышалось жутким скрипом приветствие ночи у неё над ухом, и крючковатая ветвь высохшей в жизни руки легла на плечо бедной девушки. "Аах!!!", воскликнула пронзительно Нитени и описялась в своё пышное белое платье.
— Твоя потеряла тропу понимания. Моя твоя проведёт на свет.
Перед раскрывшей, наконец, объятые ужасом глаза Нитени стояла согбенная маленькая старушка в тёмном наряде и с древней клюкой, за которую казалось лишь и цепляется готовая давным-давно отлететь от бренного тела душа. Едва доносившийся из старушки поскрипывающий голос напоминал скорей шелест постанывающих на ночном ветру тёмных деревьев, но слова этой страшной лесной незнакомки всё же не показались Нитени столь уж кошмарными…
— Меня… зовут… Нитени… — с трудом превозмогая в себе страх и отчаяние, пролепетала тоже лишь чуть слышно девушка.
— А меня — Баба Яга! Пойдём… — сухая старушка протянула ладонь, вцепилась в обоссавшуюся Нитени, неожиданной в ветхом тельце силой оторвала её от охлаждающейся уже земли и потянула в лес за собой.
Что творилось в окружившем её со всех сторон непроглядном лесу Нитени передать не смогла: обилие чувств самого жуткого толка смешали в полный сумбур все порывы её оледеневшей души…
"Моя твоя есть кар. . рошо… Моя твоя есть очень крепко любить… Моя твоя есть скоро пришли… ", доносились до неё лишь невнятные обрывки лепетания старухи, и смысл её речей больше не вселял радости в бедную Нитени.
— Ну вот, это — мой дом! — старушка слегка распрямилась, поубавив горбатости, и стала ростом чуть ли не с Нитени. — Проходи…
Вросшая в мох лесная избушка снаружи почти и не выглядела жильём, но скорей походила на случайный холм. Разве что мерцающие жёлтым светом окошки выдавали её предназначение. Всё увлекаемая за руку старушкой Нитени, согнувшись, проникла в домик.
— А! . . Экхм! . . На хрен! . . Садись! . . — совсем неожиданно в столь маленьком домике оказалось довольно просторно и разве что очень уж всё старо; старушка Баба Яга окончательно выпрямилась во всю свою немалую стать и лихо сбросила заткнутое дотоле за ухо страусиное перо в чашу с писчим фиолетовым ядом; перо промахнулось и вонзилось в дубовую поверхность неструганного пола у стола. — Погоди только, платье сними.
— П. . простите… что?! — Нитени вся задрожала и совершенно ничего не поняла. — Меня зовут графиня Натаниэль Гарсиес Комба ДомиЭн Д’Аревиль! Что вы хотите? Зачем вы меня привели сюда?
— Ну уж не затем, чтобы ты тут с зассанным подолом жопу морозила… — проскрипела ворчание ветхая древность, трижды топнула правой ногой, пристукнула посохом и прикрикнула: — Ну, раздевайся, пизда! Один хер стирать теперь! . . Графиня оказывается…
Словно окутанная зачаровавшим её мановением Нитени с остекленевшим до почти пустоты взглядом принялась сноровисто и ловко снимать с себя пышное чуть поизодравшееся о лес своё платье. Внутри удивление лёгкое будоражило её мысль: никогда ранее в жизни ей не доводилось раздеваться самой без помощи слуг, и она поражалась той ловкости, с которой пальчики находят и быстро развязывают столь многочисленные узелки её одеяния…
— Ого! Действительно! Графиня! . . — усмехнувшись, вгляделась презренная ветхость в округло-упругие формы обнажившегося до чулочек розового крепкого тела. — И сиськи даже стоячие! Эх, была ведь и я молода! . .