— В этом сомнений у меня нет, Костяшка. Я тоже знаю до мельчайших подробностей точное расположение всех загогулин на теле своей тёлочки. Однако, — заметил он, желая отыскать "белые нитки" , — папаша ведь мог под клёвым настроением и под градусом большого бухла взять и показать Ольге эту малёвку, которую нарисовал по своей фантазии. А Ольга — хи-хи-ха-ха, да и скажи ему: "на моём животике, папаша, на три фрунзольки ниже моих махалочек есть родная завитуха, так что малёвка твоя не совсем в масть попала". Он берёт и тут же рисует родинку, и никаких проблем. А?
— Допустим, что так и было. И ты считаешь, что эта сцена, которую ты только что разыграл, достойна моей будущей жены и моего родного отца?
— Нет, не считаю, но мазать крыс из папаши и Ольги, судя только по одному этому рисунку, по-моему, липа. В этой истории, Костяшка, всё-таки есть оправдательная версия — как говорят менты, он запросто мог рисовать по памяти.
— Да чёрт с ней с этой версией, уже само по себе это — противно.
— Не спорю, противно и мерзопакостно, но доказательства измены пока нет и ломать рога тому и другому пока не за что, внатуре говорю.
— Да вот они доказательства, вот, гляди, — я достал из пакета кипу петербургских фотографий и положил перед Майклом на рисунок обнажённой Ольги.
Он стал светить фонариком, внимательно рассматривать, и с каждой секундой его интерес возрастал:
— Так-так… Ну-ка, ну-ка… Полный атасс… Атасс, Костяшка: Ах, вы марьяжнички наши…
Вот отец целует Ольгу в щёку.
А вот он нежно поправляет прядь её волос.
А тут рука Ольги смело лежит на плече отца, она с явной любовью в глазах смотрит на него.
А здесь она тянет к нему губы для поцелуя.
А вот отец страстно прижимает к груди Ольгину ладонь.
А тут отец нагло обнимает Ольгу за талию, и они прижались друг к другу.
Ольга-змейка показывает язык, а он оскалился и хочет укусить.
А вот весёлая Ольга держит в руке отцовский палец и хохочет.
Отец с Ольгой стоят на фоне картины, он шепчет ей на ухо.
А здесь — целует Ольгу в мочку уха.
А тут она раздула щёки шаром и дурачится, он жмёт пальцами "шар" и смеётся.
Они снова стоят, отвернувшись спинами, их ладони скрепились "любовным замком".
А вот — улица, около здания "Дома Бажанова" , отец на руках переносит Ольгу через лужу к своей машине "Land Rover" , она держит огромный букет цветов, а другой рукой обнимает его за шею и нежно прикасается своей щекой к его щеке.
— "Звезда в шоке!" , — сказал, наконец, Майкл. — Это же есть скандал на всю Царёву Дачу! Что ж ты сразу не засветил эти козырные цветухи? Чего молчал-то?
— Хотел постепенно: начать с рисунка, а закончить этой гадостью, чтобы нанести тебе сокрушительный удар.
— Нанёс! Точно нанёс, стратег ты мой подмастырный! Твою Бога душу! Кто снимал-то?!
— Я.
Он удивлённо посмотрел на меня и вдруг с полным пониманием проговорил:
— Да-а-а, ты — герой! Видеть всю эту байду в нескольких шагах от себя, держаться в руках и ещё при этом снимать — знаешь, с хреновым сердечком можно и кони кинуть! Ты просто крепкий чувачёк, Костяшка! Клянусь, я бы этим двум мразотам тут же все тыквы расколол!
— У меня была другая цель — разоблачить, я же бросил все дела и сорвался в Питер, облитый грязью с головы до ног.
— Ты не только грязью облит, ты облит самым что ни на есть жидким калом, другарёк ты мой! Всё, что ты видел в Питере была огромная заморочка для твоего органона с его мельчайшими клеточками нервной системы, органон корёжился и страдал!
И Майкл очень образно показал, как несчастный организм вёл себя при этом: скрутил пальцы, тяжело повертел ими и выразил на лице невероятную боль.
— Значит, говоришь, расколол бы тыквы? — спросил я.
— Враз, там же на месте! А потом бы на Серпы скосил, отмотал бы срок за справедливое дело, вышел и начал бы новую жизнь с новой тёлкой!
— С новой тёлкой — понятно, а где взять нового отца, да и старого не воскресишь, если тыкву расколешь.
— И не надо воскрешать, это не отец, а падла батистовое!
Я обхватил голову руками и сокрушённо замотал её из стороны в сторону:
— Ах-х-х, су-ки-и! Разве фотографии не есть доказательство, Майкл?! Глядя на них, этот рисунок определённо имеет только одну версию: он рисовал её голой!
— Да, скорей всего! Ты только мои слова по поводу "тыквы" забудь, ты спросил — я ответил, и всё! Не вздумай, сразу ходку огребёшь! Тебе что, охота нары пощупать?!
— Да не буду я тыквы колоть, мне отрава нужна.
Майкл в упор посмотрел на меня и спросил:
— Себя что ли травануть хочешь?
— За что мне мстить самому себе?
— Ну, не скажи. Бывают случаи, что и себе мстят: за собственную неудачу, за собственную слепоту, глупость, неосторожность, доверчивость — масса всего бывает, Костяшка.
— Ладно, хватит, Майкл, у меня нервы на пределе! — завёлся я. — Ты же видел фотографии, видел этот чёртов рисунок, слышал все мои слова! Ты поможешь или нет?!
— Тихо-тихо. Запомни, месть это — блюдо, которое надо есть холодным. Понял? Спокойней.
— Хорошо, я спокоен.
— Вот так. А теперь слушай. Можно достать на карман один супервариант очень клёвой отравы. Он прост как наша долбаная жизнь. Если мы к своему жмурному сроку идём постепенно год за годом, то он сократит его до месяца.
— Почему до месяца? Почему не сразу? Глотнули, и всё.
— Зачем "глотнули, и всё"? Пусть помучатся, постепенно врубятся, что с ними что-то не то, очко начнёт жим-жим, и пойдёт осознание всех своих грехов. Короче, если ты не рюхнешься в обратный ход и не растаешь как фуфлыжный снег на жаре, могу тебе предложить "Чай из утренней росы".
Я замер и уставился на него как заворожённый:
— Что-что? . . Что ты сказал? . .
— "Чай из утренней росы". На вид обычный чай, на вкус тоже, только во сто крат лучше, ощущение свежайшего нектара чистейшей росы, а дальше идёт голимая труба: человек пьёт эту чихнарку и к концу месяца загибается в лёгких мучениях от обычной изжоги.
— А почему… "Чай из утренней росы"? . .
— У него кликуха такая среди барыг. На самом деле чай отравлен, а вот клёвый запах и вкусовые ощущения делают обманку. Когда крутой кипяток заваривает этот чай — токсичные вещества набирают силу.
— А как он отравлен? Чем? А кто его делает? — забросал я Майкла вопросами.
— Ну, ты внатуре прямо в самые дебри погнал. Сейчас тебе Майкл расколется, Костяшка его расчухает — "как отравлен" да "кто делает". Мы чего с тобой в дознанку играем, что ли? Ты, конечно, извини, но не надо лишнего базара.
— Да нет… я так… ничего…
— В общем, есть такой препарат. Он упакован в коробках от обычного чая. Хочешь "Индийский" — будет "Индийский" , хочешь "Цейлонский — будет "Цейлонский" , хочешь "Беседу" — будет "Беседа". Любая "утренняя роса" , и не один ментовской самах не придерётся: купили, пили, отравились. Сколько таких случаев и с палёной водкой, и с мясом, и даже арбузами, да с чем угодно. Понял?
— Да.
— Всё. Решай.
— Уже решил. Сколько? — я торопливо полез в карман, вынул кошелёк и достал деньги.
— Да спрячь ты своё лаве, не суетись. Запомни: я ничего не беру со своих родных одноклашек, тем более Костяшек, не обижай меня. Слушай сюда: когда приезжают твои бяки?
— Два дня ещё есть, не считая сегодня.
— Значит так, никаких созвонов, завтра на этом же месте забиваем стрелку в 11: 00, сразу получаешь товар, и с тебя бутылка хорошего коньяка. Лады?
— Лады… но…
— Всё, бутылка коньяка я сказал…
Гладкий конец бильярдного кия неуверенного дёрнулся вперёд-назад, потом прицелился и нанёс робкий удар в боковину круглого костяного шара, который неохотно покатился по зелёному полю стола, стукнул по другому шару, лениво отскочил от него, сделав "рокировку дурака" , и всё же красиво упал в угловую лузу.
Не ожидая от себя такой удачи, Ольга в бурном восторге запрыгала на месте. Узкие джинсы, голубая тонкая водолазка облегали стройную сексуальную фигуру, эффектно выделяя аккуратную попку-персик и горные рельефы обворожительной груди, а пушистые волосы взлетали и парили над головой лёгкими чёрными волнами.
Стоявший рядом отец улыбнулся и похлопал в ладоши:
— Браво, душа моя! — воскликнул он. — Удар достойный Евгения Сталева!
Подхватив с края бильярда бокал шампанского и рюмку коньяка, он оживлённо шагнул к Ольге, отдал игристый напиток и нежно чмокнул её в губы.
Просторный и светлый зал, где расположились пять бильярдных столов, пестрел друзьями и гостями Миши Саенко — все играли, болели друг за друга и много пили.
Шустрые официанты, одетые в русские косоворотки и длинные сарафаны, крутились по залу и предлагали на подносах огромный выбор спиртного, разнообразных закусок и сладких десертов.
Изредка — то здесь, то там — доносились щелчки фотокамер вездесущих папарацци, и мигали вспышки блистающих ламп.
*****
Он мигом достал из кармана ватника металлическую кружку на длинной цепочке и протянул вперёд. Рядом сидящий гость быстро встал, налил ему водку до самых краёв и держал наготове солёный огурец. Мужичок одним махом вылил водку в глотку, крякнул, откусил пол-огурца, половину положил в карман вместе с кружкой и начал крутить колёсико.
Клочки бумажек в стеклянном сосуде побежали одна за другой, и беготня их продолжалась не так уж и долго, потому что колёсико вскоре остановилось, а мужичок проворно запустил два пальца в сосуд, вытащил наугад одну из бумажек, развернул и торжественно оповестил:
— Господа! В первой очередности в баню идут: Юрий свет Семёныч и Ольга свет Володимировна!
— Друзья мои!!! — живо подхватил Миша Саенко. — Всякая попытка избежать приглашения Кузьмы Савича будет расценена этим божьим человечком как большая обида, а мной как злостное несоблюдение райских законов моих дорогих Пенатов! Вперёд, счастливчики, ура!
Николай Николаич по-дружески хлопнул отца по плечу:
— Поздравляю, свет Семёныч, иди в баню… погоди: а, где твоя Ольга свет Володимировна? Ушла и не вернулась.