Она отвела в сторону мою руку с телефоном и явно ждала похвалы.
— Неплохо, — сказал я сдержанно. — По-моему, ты начинаешь исправляться…
— Знаешь, Костик, за эти четыре часа, когда тебя не было, я совсем исправилась. Я поняла очень важное: не надо ссориться, драться, кусаться, не надо кулаков и синяков, не надо оскорблять и унижать друг друга. Я буду делать тебе только самое хорошее: варить обед, убирать наш дом, каждое утро с величайшим удовольствием мыть нашу машину, работать на участке, сажать для тебя самые красивые цветы, ты какие любишь? Я буду тебя ласкать, лелеять, и ты поймёшь, что без меня не сможешь в этой жизни. Я так благодарна отвалившейся задвижке, что готова носить её на груди словно крестик.
— А цепочка есть к этому крестику? А то могу одолжить, у меня валяется одна от старого туалета, — с издёвкой заметил я.
— Ничего ты не понял: пока, но поймёшь:
— Да нет, я даже очень понял, что ты ни капельки не исправилась. Ладно. Будем считать, что у тебя кратковременное свидание с родными. Я сейчас немного выпью водочки, потому что дико устал, потом намертво прикреплю задвижку и всё-таки отправлю тебя обратно в камеру предварительного заключения.
— Костик, я щас обед разогрею, и ты закусишь горячим, — и она метнулась к плите.
— Стоять! Сядь на этот табурет и никуда не прыгай!
Она замерла на полпути, медленно повернулась, опустилась на табурет и покорно сказала:
— Хорошо, села, как скажешь.
Я раздражённо взял с полки стеклянный стакан, соль в солонке, вынул из холодильника бутылку водки и поставил всё на стол. Скинув куртку с плеч и швырнув на вешалку, я рванул из пакета буханку чёрного хлеба и шмякнул рядом с бутылкой водки.
— Костик, — осторожно сказала Наталья, — а вот если бы ты съел горячего и оценил мои кулинарные способности, ты бы сразу подобрел и забыл про камеру заключения, потому что в тебе говорит злость от холодного и голодного желудка, впрочем, как и у всех усталых мужчин, которые приходят в семью после работы. Всё от желудка, Костик: оскорбленья, обиды, нервозность.
Я тяжело плюхнулся на табурет и предупредил:
— Если ты не сменишь пластинку, я немедленно посажу тебя в сарай на дрова, вместо подсобки — думаешь, не дотащу?
— Дотащишь, только ты сам сказал, что у меня свидание с родными, а на свиданиях, Костик, заключённый всегда хочет откровенно поговорить, а родные всегда отвечают по-доброму.
— Я тебе не родной, и дай мне выпить, ведьма, — проскрипел я зубами. — Через минуту твоё свиданье закончится.
— Пей, Костик, сколько хочешь, Костик. Но свиданье, Костик, меньше семи минут не бывает, Костик.
— Издеваешься?! Что ты заладила "Костик да Костик" , "Костик да Костик"?!
— А как же? — удивилась она, продолжая придуряться. — Ведь ты же Костик.
— Да, я Костик! Но я же не "Костик-Костик-Костик-Костик-Костик"! Сколько можно?!
— Для меня — сколько угодно. Для меня это очень приятное имя.
— А может сарай с дровами для тебя будет приятней?! Ты дашь мне спокойно выпить, а?!
— Дам, — сказала она и притихла.
— Фу-у-у-у, — я открыл бутылку водки, налил полстакана, отломил кусок чёрного хлеба, обмакнул в соль и тут же выпил, потом занюхал черняшкой и съел её.
Глядя на меня, Наталья с невероятным трудом проглотила слюну, страшно сморщилась и спросила:
— А мне можно выпить? . .
— А ты не помрёшь, девочка?
— Нет, я как-то пробовала: давно: в школе…
— Давай, если не будешь буянить и глупости молоть.
— Какой там "молоть" , — махнула она рукой, — я тогда выпила, и меня сразу в сон склонило, так приятно.
— Что же ты раньше молчала? Я б тебя водкой поил, а то мучаюсь тут с тобой!
— Мог бы не мучиться. Ты же знаешь, что для тебя я всегда доступна во всех отношениях.
— Опять?! А ну, быстро взяла стакан, выпила снотворного, и спать! А то, понимаешь, свиданье себе устроила, чтобы вдоволь чепуху болтать целых семь минут!
— Это не я устроила, ты устроил. Вместо всяких свиданий могли бы давно с тобой нормальной жизнью жить.
— Что?! Стакан, я сказал! И молчать!
Она поднялась, принесла стакан и с грохотом поставила на стол.
— И не стучать! — помотал я пальцем. — Ты же только что так сладко пела песни будто "поняла что-то важное" , а сама стаканы бьёшь?!
— Прости, Костик.
— Пей! Чёрт бы побрал тот вечер, когда я припёрся к тебе на "Планерную"! — и налил ей пятьдесят граммов.
Наталья отломила кусок чёрного хлеба, окунула в солонку, взяла стакан, смешно и шумно выдохнула и стала медленно пить маленькими глотками. Когда стакан опустел, её лицо превратилось в кислое мочёное яблоко, а рот приоткрылся и начал жадно глотать воздух.
— Хлебом занюхай! Хлебом!
Она с таким усердием принялась нюхать кусок хлеба, что из глаз покатились слезы.
— Да хватит нюхать, ёлки-палки! — остановил я, насмотревшись на это несчастье. — Теперь жуй и глотай!
Прожевав и проглотив, Наталья облегчённо положила руки на стол и объяснила:
— Я просто, Костик, тогда: давно: запивала сладким соком…
— Ну, извини "дорогая" , что забыл купить яблочный нектар!
— Да ладно, ничего, — махнула она рукой, словно не заметив мою злую иронию. — А знаешь, наша Ольга иногда любит при всех "цирк показать" , когда сидит за общим столом. Выпьет рюмку водки и не закусывает, даже не запивает и сразу начинает разговор вести, будто ей нипочём, вот гадость. У неё внутри всё горит, а она выпендривается.
— Я знаю, приходилось видеть.
— Так же нельзя, Костик. Такие дешёвые и глупые "цирковые номера" только шофёры показывают.
Сто граммов хорошей водки немного расслабили нервы, и я спросил:
— А за что ты: так ненавидишь сестру? . .
Довольная Наталья улыбнулась, начиная хмелеть, и сказала:
— А-а-а, я ждала этот вопрос. Не столько, Костик, ненавижу — сколько презираю. Вся история на самом деле по-житейски очень проста, и ничего сверхъестественного нет. Я — папина дочка, Ольга — мамина. Физиономия нашего папы далека от совершенства, его в подъезде все звали Квазимодо, копия этого Квазимодо сейчас перед тобой сидит. А вот мама — красавица, Ольга — в неё. В детстве с этой красавицей как только ни носились, все уши прожужжали: "Картинка ты наша! Да где ж тот художник, чья кисточка плачет по твоим глазкам, носику, губкам!". Фу, гадость.
При слове "художник" я невольно кашлянул.
— Ой, Костик, извини, я про художника не нарочно, — пояснила она, — это действительно было так, словно напророчили.
Моя рука схватила бутылку и плеснула в стакан пятьдесят граммов.
— А тебя-то хвалили? — спросил я и выпил.
— Меня тоже хвалили, "прелестью" звали, льстили. Я эту прелесть каждый день в зеркале видела и однажды так поколотила Ольгу, что она неделю не могла ходить в детский сад, а наш папа сразу всё понял в отличие от других.
— Ну, а потом, — хмыкнул я, нюхая черняшку, — когда выросли, ты тоже колотила красотку?
— Несколько раз била в школьные годы, даже до крови квасила нос.
— А после?
— А после — всё больше молчали. Я внешне дурнела с каждым днём, господи, хоть к зеркалу не подходи. А Ольга цвела на глазах, к ней мальчишки табунами ходили, я ревновала, она всё видела и всё назло делала.
— Что назло?
— А то: пригласит парня в моём присутствии, запрётся с ним в комнате, хохотушки во всё горло, звон рюмок, музыка, а потом тишина… подозрительная…
— Это когда приглашала? — невольно вырвалось у меня.
— До знакомства с тобой, неужели ревнуешь, Костик?
— Ещё чего. Мне вот что не понятно: как она могла доверить тебе свои откровенные похождения с моим отцом, если всю жизнь между вами была такая петрушка? Неужели не боялась, что ты можешь проболтаться?
— А почему ты решил, что именно ОНА мне рассказала и доверилась?
— Так-так, а кто же?
— А вот здесь, Костик, к сожалению — стоп. Ты, видно, забыл моё условие: полюбить меня всем телом и душой, и только после этого я тебе открою ТАКОЕ…
— Да не надо мне от тебя никаких открытий! — заорал я.
— А зачем тогда спросил, почему я ненавижу сестру?! — крикнула она прямо мне в лицо.
— Слушай, ты снотворное выпила?! Выпила! Почему не спишь, ведьма?!
— Потому что мало налил! А твой ор, между прочим, вряд ли меня убаюкает!
— Нашла няньку! Убаюкивать её! На, пей и только попробуй не заснуть!
Я с большой охотой налил ей пятьдесят граммов, хотел убрать бутылку, но Наталья быстро цапнула её, наклонила и плеснула в стакан солидную добавку.
— Обалдела?! Ты утром-то проснёшься?! Мне на даче покойники не нужны!
— Могу и не проснуться! — хмельным голосом крикнула Наталья и с ужасом поглядела на стакан, — Ой! Я такую дозу в жизни не пила! Ой, мамочка, как много!
— Дай-ка сюда, ну тебя к чёрту!
— Не да-а-а-м! Моё-о-о-о! — и она спрятала стакан под стол.
— У-у, бешеная ведьма! Ты хоть возьми своей тюремной баланды, закуси как следует! — и я кивнул на газовую плиту, где стояли кастрюля со сковородкой.